— Что-нибудь сносное? — спросила она, откидываясь на его руку.

— Подожди, скоро увидишь. — Его вдруг охватило беспокойство.

— Слушай, может, тебе хотелось бы пожить в «Фейрмонте» или «Хантингтоне»? Они намного лучше, но я подумал, что это как раз и будет тебе не по нраву.

— Что, в «Ритце» более безопасно?

Он рассмеялся, взглянув на выражение ее лица.

— О да, малышка. Конечно, там безопаснее. Поэтому мне и нравится «Ритц». Там намного безопаснее!

Большое стареющее серое здание среди особняков на прибрежных холмах. Когда-то это был респектабельный дом, сейчас в нем проживали случайные люди — увядающие дамы и усыхающие старички. Сюда иногда забредали и «лишние» гости из роскошных ближайших домов. Странной мешанине его обитателей соответствовало и внутреннее убранство: изогнутые канделябры с пыльными плафонами, старые, обитые красным бархатом кресла, цветные атласные портьеры и витиеватые бронзовые урны.

В глазах Люка плясали веселые огоньки, когда они входили внутрь и направлялись к старой, без умолку щебечущей женщине за стойкой. Короткие косички торчали у нее над ушами, а искусственные зубы отдавали таким блеском, что с ними была не страшна любая темнота.

— Добрый вечер, Эрнестина. — Имя это было ей как нельзя кстати.

— Добрый вечер, мистер Джонс, — ответила та, с одобрением взглянув на Кизию. Такие гости ей нравились. Хорошо одетые, богатенькие, приглаженные. В конце концов, ведь это «Ритц».

Они вошли в дребезжащий лифт, управляемый маленьким старичком. Он что-то мурлыкал себе под нос, пока они, раскачиваясь, поднимались на второй этаж.

— Обычно я хожу пешком, но сегодня хотел показать тебе все.

Объявление в лифте оповещало: завтрак в семь, ланч в одиннадцать, обед в пять. Крепко держась за его руку, Кизия улыбнулась.

— Спасибо, Джо, — поблагодарил Люк лифтера, легонько хлопнув того по плечу и подхватив чемоданы.

— Сэр, вам помочь?

— Нет, благодарю, — ответил Люк. Он сунул в руку лифтера чаевые, и они вышли в коридор. На полу — темно-красный ковер, на стенах тщательно подобранные подсвечники.

— Налево, малыш. — Она повиновалась, и они прошли в конец коридора.

— У нас потрясающий вид из окна, ты только подожди. — Он вставил ключ в замочную скважину, дважды повернул его, поставил на пол чемоданы и притянул Кизию к себе.

— Я так рад, что ты выбралась. Боялся, что будешь занята.

— Не для тебя, Люк. Ты, должно быть, шутишь! Мы что, собираемся так стоять всю ночь?

— Нет. Ну конечно же, нет! — Он легко подхватил ее на руки и перенес через порог в комнату. От неожиданности она чуть не задохнулась, а потом стала смеяться. Ей никогда не приходилось видеть столько голубого бархата и атласа в одном месте.

— Люк, это буйство, но мне нравится.

Улыбаясь, он опустил ее на пол. Широко раскрытыми глазами она смотрела на кровать на четырех стойках: голубые бархатные драпировки, голубое атласное покрывало, полог… Голубые бархатные стулья, старомодный комод для одежды, камин, цветистый голубой ковер, видавший лучшие дни… Она бросила взгляд в окно. В огромной темной чаше залива отсвечивали холмы Сосалито и мерцающие огни моста «Золотые ворота».

— Люк, да это потрясающее место! воскликнула она с сияющими глазами.

— «Ритц» у твоих ног.

— Дорогой, я обожаю тебя. — Она бросилась в его объятия.

— Леди, ваша любовь вполовину меньше моей. Нет, пожалуй, еще меньше.

— Молчи…

Их губы нежно встретились, он поднял ее и тут же опустил в голубую атласную кровать.

— Голодна?

— Не знаю. Я так счастлива, что ни о чем больше не могу думать. — Она сонно повернулась на другой бок, чмокнув его в шею.

— Как насчет пасты?

— Конечно… — Она не проявила никакого желания встать. По нью-йоркскому времени был час ночи, и она испытывала удовольствие от того, что лежит в постели.

— Ну же, малышка, поднимайся,

— Господи, только не душ! — Он смеялся, шлепал ее по спине, вытаскивал из-под простыни.

— Если ты не встанешь через две минуты, я притащу душ сюда.

— Ты не посмеешь. — Она лежала, упрямо закрыв глаза и сонно улыбаясь.

— Не посмею? — Люк смотрел на нее сверху вниз с огромной любовью и нежностью.

— Господи, ну конечно, посмеешь. Могу я принять ванну вместо душа?

— Принимай что хочешь, только поскорей поднимайся.

Она уже открыла глаза и смотрела на него не шелохнувшись.

— В таком случае я приму тебя.

— После того, как поедим. Сегодня у меня не было времени на ланч, и я проголодался. Мне хотелось закончить все дела до того, как ты выберешься сюда.

— И тебе удалось? — Она приподнялась на локте и потянулась за сигаретой. Начало разговора, которого она ждала. Голос стал напряженным.

— Да. Мы все завершили. — В его сознании мелькнули лица убитых.

— Лукас… — Она еще никогда не спрашивала его прямо, он тоже не проявлял инициативы.

— Да? — Все, что относилось к нему, казалось непроницаемым. Но они оба знали.

— Я не должна совать нос в твои дела? Он пожал плечами и медленно покачал головой.

— Нет. Я знаю, куда ты собираешься. И полагаю, вправе спросить.

— Ты хочешь знать, чем я здесь занимался? — Она кивнула. — Но ведь ты уже знаешь, не так ли? — Он выглядел постаревшим и усталым. Праздничная атмосфера внезапно улетучилась.

— Думаю, да. Мне кажется, не зная, я догадывалась. Но сегодня после полудня… — Ее голос затих. Сегодня? Разве? Кажется, это случилось несколько лет назад. — Сегодня в полдень я увидела газеты, заголовки… бунт в Сан-Квентине. Это ведь твоя работа, Люк, не так ли? — Он кивнул. — Что они с тобой сделают, Лукас?

— Кто? Эти свиньи полицейские?

— И они тоже.

— Пока ничего. Им нечего мне пришить, малыш. Я профессионал. Но это тоже часть проблемы. Им никогда не удастся пришить мне что-либо, и поэтому однажды они попробуют лишить меня привилегий. Если не отомстить.

— И они могут сделать это? — удивилась Кизия.

— Могут, если захотят. Зависит от того, как сильно им захочется сделать это. Сейчас же, как мне кажется, они напустили в штаны от страха.

— Лукас, ты не боишься?

— Что это меняет? — Он упрямо тряхнул головой. — Нет, моя красавица. Я не боюсь.

— Лукас, ты в опасности? Я имею в виду реальную опасность.

— Ты считаешь, что под угрозой мое досрочное освобождение, или имеешь в виду другую опасность?

— И то и другое.

Он считал, что Кизия должна знать, и потому ответил — более или менее честно:

— Никакая реальная опасность мне не угрожает, малыш. Замешано несколько обозленных человек, и среди них — один мерзавец, с которым мне не хотелось бы иметь никаких дел. Те, что освободили меня под честное слово, пока не собираются что-либо предпринимать. А потом они поостынут. Ну а горячие головы, участвовавшие в бунте, побоятся даже пикнуть. Нет, опасность мне не грозит.

— Но ведь может, так? — Было мучительно думать о такой возможности, признавать угрозу… допускать