настало время для отставки Мартина Хэллама?

— И Кизии Сен-Мартин!

Она не ответила, спокойно посмотрела ему в глаза.

— Кизия, ты ведь не наделаешь глупостей? Я с радостью узнал о твоем решении относительно Уитни. Но означает ли это, что.!.

— Нет. Я порвала также и со своим другом в Сохо. В тот же день. Своего рода чистка. Погром. А в конце — облегчение.

— И сейчас ты совсем одна? Она наклонила голову, подумав, что его назойливость переходит все границы.

— Да. Один на один с работой. Мне это нравится. — Она одарила его сияющей улыбкой.

— Возможно, это именно то, что временно тебе нужно. Но не будь суровой и натянутой. Это не украшает тебя.

— Почему нет?

— Потому, что ты слишком хороша и слишком молода, чтобы губить себя за машинкой. Временно — да. Но не изводи себя слишком долго.

— Не изводить себя, Эдвард? Но у меня такое ощущение, что наконец-то я нашла себя.

Господи, сегодня день, когда она более всего похожа на своего отца. Что-то подсказывало Эдварду, что девушка приняла самое важное в своей жизни решение. Бесповоротно.

— Только будь осторожна, Кизия. — Он прикурил погасшую сигару, пристально посмотрел ей в глаза. — И не забывай, кто ты.

— Ты даже не можешь представить, как часто мне напоминают об этом. Не беспокойся, дорогой. Этого мне не забыть. Ты не позволишь.

Что-то жесткое снова мелькнуло в ее глазах — он почувствовал себя неуютно.

— Ну, может, пора сделать заказ? — Кизия легкомысленно помахала рукой, подзывая официанта. — Я предлагаю авокадо и омлет с креветками. Это восхитительно…

— Поймать такси?

— Нет, я прогуляюсь. В октябре я влюблена в этот город.

Стоял прозрачный осенний день, безветренный и чистый. Через месяц-другой наступят холода, но пока еще их дыхание не чувствуется. Это исключительное время года для Нью-Йорка, когда все кругом очищается, светлеет и оживает, когда хочется пересечь мир из конца в конец. И Кизия делала это.

— Ты позвонишь мне, Кизия? Не пропадай. Я волнуюсь, когда не слышу тебя неделями. Но я не хочу тебе мешать.

«С каких это пор, дорогой, с каких?»

— Ты никогда этого не делал. Спасибо за угощение. И видишь… было не так уж плохо!

Она быстро обняла его, поцеловала в щеку и пошла. На углу, ожидая зеленого света, махнула на прощание рукой.

Она пошла по Третьей авеню к Шестидесятой улице, затем свернула в западную часть города, к парку. Это уводило ее в сторону, но домой она не спешила. Работа шла легко, а потому можно не торопиться домой в такой чудный день. Глубоко вдыхая свежий воздух, она с улыбкой смотрела на краснощеких детишек, играющих на улице. В Нью-Йорке редко встречаются дети со здоровым румянцем. Обычно на их личиках либо серо-зеленый оттенок глубокой зимы, либо бледные следы жаркого лета. Весна мимолетно опускается на Манхэт-тен. Но осень… осень, с хрустящими яблоками на овощных прилавках и тыквами, из которых вырезают забавные маски к Дню всех святых! Свежий ветер разгоняет скучные облака, будоража гуляющих. Жители Нью-Йорка не страдают от октября, они им наслаждаются. Люди счастливы, веселы и оживленны.

Кизия с удовольствием гуляла в парке. Вокруг ее ног шелестели опавшие листья. Дети катались в каретах, запряженных пони. Звери в зоопарке поворачивали ей вслед головы. Вдруг до нее донесся звон колокольчиков — начинала работать музыкальная карусель. Кизия вместе с детьми и их родителями остановилась, чтобы полюбоваться зрелищем. Это было забавно. Дети. Наверное, удивительно иметь рядом с собой маленького человечка… С кем можно посмеяться, вытереть мороженое с подбородка, уложить в кроватку, почитав перед сном, или прижаться к нему покрепче, когда утром он заберется к тебе в постель. Но позже придется объяснять, кто он такой, чего от него ждут и что ему следует делать, когда он повзрослеет и влюбится. Именно по этой причине Кизии не хотелось иметь детей. Зачем подвергать эксперименту кого-то еще? Достаточно того, что она сама все эти годы вынуждена нести этот крест. Никаких детей. Никогда.

Колокольчики замолкли, позолоченные зверюшки прекратили свой механический вальс. Детишки стали расходиться. Побежали к уличным торговцам. Кизия наблюдала за ними. Неожиданно захотелось купить себе красный надувной шар. Так она и сделала, привязав к пуговице на рукаве. Шар плясал на ветру выше головы и ниже ветвей склонившихся деревьев. А она смеялась. Хотелось бежать вприпрыжку до самого дома.

Она миновала пруд и на Семьдесят второй улице неохотно вышла из парка. Брела с танцующим в руке шариком, обходила стороной нянюшек, которые направлялись в парк, толкая перед собой огромные английские коляски, покрытые кружевом. Группа французских сиделок двигалась навстречу гогочущим английским няням. Кизия с удивлением наблюдала за очевидной, хотя и замаскированной враждебностью между этими двумя группами.

Она подождала на перекрестке, пока не остановились машины, и направилась к дому по Мэдисон- авеню, мимо небольших лавочек. Она была довольна прогулкой. Мысли постепенно возвращались к Люку. Кажется, она не видела его целую вечность. А так к этому стремилась… Много работала, хорошо себя вела, смеялась вместе с ним по телефону. Но внутри нее жила печаль. И, что бы она ни делала, тоска не проходила. Тяжелая и тугая. Как кулак. Почему она скучает по Люку так сильно?

Привратник открыл дверь. Входя, Кизия потянула шар вниз, но вдруг почувствовала себя неловко. А тот сделал вид, что ничего не замечает.

— Добрый вечер, мисс.

— Добрый вечер, Сэм. — Он носил черную зимнюю униформу и неизменные белые перчатки. Стоя в лифте, как обычно, смотрел прямо перед собой. Интересно, смотрит ли он когда-нибудь людям в лицо? Двадцать четыре года Сэм возил людей вверх и вниз… вверх и вниз… ни разу не взглянув им в глаза… «Доброе утро, мисс»… «Доброе утро, Сэм»… «Добрый вечер, сэр»… «Добрый вечер, Сэм»… И так двадцать четыре года, глядя в одну точку, на стене. В будущем году его проводят на пенсию, подарят на прощание позолоченные часы и бутылку джина. Если к тому времени он не умрет, уставясь все так же в одну точку.

— Спасибо, Сэм.

— Пожалуйста, мисс. — Дверь лифта закрылась, она достала ключ от квартиры.

Подобрала вечерние газеты со стола в холле. Привычка следить за новостями. Сегодня особый день. Газеты заполнены ужасными новостями за неделю. Кажется, более ужасными, чем когда-либо. Умирающие дети. Землетрясение в Чили — тысячи погибших. Арабы и евреи на военной тропе. Проблемы на Дальнем Востоке, убийства в Бронксе. Ограбления в Манхэттене. Волнения в тюрьмах. Последнее особенно сильно тревожило Кизию.

Лениво просматривая первую полосу, она неожиданно остановилась, держась за ручку двери. Все вокруг словно замерло. Сердце остановилось. Заголовок в газете гласил: «Бунт в Сан-Квентине. Семеро убитых». О Боже, сохрани его!

В это время зазвонил телефон, отвлекая ее внимание от газеты. Не сейчас… Что, если… Машинально она двинулась к телефону, все еще держа в руке газету и пытаясь прочесть написанное.

— «Ло…» — Не могла оторвать глаз от статьи.

— Кизия? — Ей показалось, что спрашивают кого-то другого.

— Что?

— Миссис Сен-Мартин?

— Нет, мне жаль, она… Лукас?

— Да, черт возьми. Что происходит? испытывали замешательство.

— Я… Извини, я… О Господи, с тобой все в порядке?