другие мужчины мало интересовали ее. Ей шел уже двадцать шестой год, но, вполне довольная своей жизнью, она не стремилась выйти замуж.

Джордж порой выражал недовольство по поводу ее затворничества. Он считал, что она уделяет развлечениям слишком мало времени. Он все еще не мог забыть о том, как было «раньше», когда нарядные родители, Чарльз и Эдвина в прекрасном вечернем платье вместе шли куда-нибудь. Но теперь разговоры на эту тему лишь понапрасну огорчали Эдвину. Время от времени младшие сестры просили ее показать им красивые платья, которые уже давно пылились в шкафу. Теперь она предпочитала строгий стиль, иногда пользовалась некоторыми вещами матери. И выглядела как типичная молодая деловая женщина. Джордж не раз говорил ей:

— Эдвина, почему бы тебе не ходить в гости почаще?

Но она заверяла его, что и так не сидит дома, ведь всего неделю назад она была на концерте с Беном и его новой знакомой.

— Ты же понимаешь, о чем я говорю. — Джордж явно сердился: он имел в виду мужское общество, но она не собиралась обсуждать эту тему с братом. Их отношение к этому вопросу было разным.

Дети, с одной стороны, считали, что ей не хватает развлечений, но с другой — ревновали ее ко всем чужим людям. Однако Эдвина и не думала о замужестве.

Хотя за пять лет острота переживаний притупилась, ее мысли постоянно возвращались к Чарльзу. Он все еще царил в ее сердце, и она ненавидела, когда за спиной шептали: «Ужасно… такая трагедия… Бедняжка… а какая хорошенькая… Жених утонул на „Титанике“, вы знаете… родители тоже… осталась одна с детьми». Она была слишком горда, чтобы обнаружить собственные чувства, и слишком умна, чтобы обижаться, если кто-то называл ее старой девой. Но она знала, что они правы, хотя в двадцать пять лет еще можно было не обращать на это внимания.

Определенный период жизни завершился, и дверь в прошлое захлопнулась. Уже много лет она даже не смотрела на свою подвенечную фату. Слишком сильна была боль утраты! Едва ли когда-нибудь она сможет вновь достать ее… Возможно, Алексис или Фанни однажды наденут ее в день своей свадьбы… в память о бессмертной любви и несложившейся жизни своей старшей сестры.

Но сейчас ни к чему об этом думать. Есть другие заботы. Интересно, перезвонит ли Филип, чтобы обсудить с сестрой вступление в войну Соединенных Штатов? Но, несмотря на данное Алексис обещание, он так и не позвонил.

Зато Джордж, вернувшись домой, пустился в пространные рассуждения и несколько раз посетовал на то, что еще слишком молод, чтобы воевать. Такое геройство не вызвало энтузиазма у Эдвины, о чем она не преминула заявить и навлекла на себя обвинения в отсутствии патриотизма.

— Им же нужны добровольцы, Вин! — Он нахмурился, но тут же невольно залюбовался сестрой. Высокая, стройная, изящная, с откинутыми за спину блестящими черными волосами, она казалась совсем юной и прекрасной.

— Мне безразлично, нужны им добровольцы или нет. — Она пристально смотрела ему в глаза. — И перестань выдумывать. Ты слишком молод. А Филип должен заняться газетой. Пусть другие идут на войну, все равно она скоро закончится.

Но до этого было еще далеко, и миллионы европейцев гибли на полях сражений.

Спустя пять дней после официального объявления войны Эдвина возвращалась из сада с большим букетом только что срезанных роз в руке. Она подняла глаза и смертельно побледнела.

В проеме кухонной двери, высокий и стройный, с непроницаемо-серьезным выражением лица стоял Филип.

Она остановилась, затем медленно пошла к нему, не решаясь спрашивать, почему он здесь, а не в Гарварде. Розы выпали из ее рук, она бросилась навстречу раскрытым объятиям, и брат прижал ее к себе.

Он удивительно повзрослел. Ему исполнился двадцать один год, но в отличие от Эдвины он выглядел много старше. На нем, как и на Эдвине, отразилось бремя последних пяти лет, но переживания и заботы, казалось, не оставляли следов на ее лице.

— Что случилось? — отстраняясь, медленно проговорила она. Ее сердце сжалось в предчувствии недоброго сообщения.

— Приехал поговорить с тобой.

Филип не стал бы принимать сколь-нибудь важного решения без ее совета, ибо слишком уважал и любил свою сестру.

— Как тебе удалось вырваться? Ведь время каникул еще не пришло? — Она уже знала ответ, просто ей очень хотелось услышать что-нибудь иное, пусть даже что он исключен из Гарварда.

— Мне дали академический отпуск.

— Да? — Она медленно опустилась на стул, и на некоторое время оба замерли. — И надолго?

Он не торопился с ответом. Сперва нужно было обсудить массу других проблем.

— Эдвина, нам надо серьезно поговорить… Может, пойдем в комнату?

Рядом в кладовке возилась миссис Барнс, и Филип боялся, что ее бурная реакция при встрече с ним помешает их разговору с Эдвиной.

Эдвина молча прошла в гостиную. В этой комнате они принимали редких гостей.

— Надо было позвонить перед приездом, — упрекнула она брата. Лучше бы он оставался в университете, а не сидел сейчас рядом — такой взрослый и серьезный.

— Я звонил, но тебя не было. Разве Алексис не говорила?

— Говорила, но ты обещал перезвонить. — Она чувствовала, что ее глаза покраснели, а голос заметно дрожал.

— Тем вечером я уже был в поезде, Эдвина. — Филип перевел дыхание. Тянуть дальше стало невозможно. — Я записался в добровольцы. Через десять дней уезжаю в Европу. Хотел сначала повидать тебя и объяснить..

Она вскочила и, нервно стиснув пальцы, зашагала по комнате, затем повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Филип, ну как ты мог? По какому праву ты сделал это после всего, что с нами случилось? Ты так нужен детям… и мне… а Джордж в сентябре уедет…

Она могла придумать тысячу всяких причин, по которым он должен остаться, но самая простая заключалась в том, что она боялась потерять его. А если его ранят или убьют? При одной только мысли об этом у нее кружилась голова.

— Так нельзя! Мы без тебя пропадем… Мы… Я… — Ее голос дрогнул, на глаза набежали слезы, и она отвернулась. — Филип, не надо, ну, пожалуйста… — сказала она едва слышно.

Он подошел и нежно коснулся ее плеча. Хотелось все объяснить, но он сомневался, получится ли.

— Я должен, Эдвина. Я не могу сидеть здесь, читать газеты и чувствовать себя при этом мужчиной. Теперь, когда страна вступила в войну, это моя прямая обязанность.

— Какая чушь! — Она резко развернулась, и ее глаза сверкнули, совсем как у матери много лет назад. — Ты отвечаешь за двух своих братьев и трех сестер. Мы все ждали, пока ты станешь взрослым, и ты не можешь бросить нас теперь!

— Я не бросаю вас, Вин. Я вернусь. Обещаю, что потом наверстаю упущенное. Клянусь!

Эдвина по-своему права, он понимал это, но долг перед страной все-таки значил для него больше. Кроме того, Филип понимал в душе, что отец одобрил бы его поступок. Он должен был сделать это, как бы ни рассердилась и ни расстроилась Эдвина.

Даже профессора в Гарварде понимали его. С их точки зрения, именно так обязан вести себя настоящий мужчина. Но Эдвине его поступок казался предательством, и она все еще смотрела на него сквозь слезы, когда распахнулась дверь и в гостиную вбежал Джордж.

Как обычно, он куда-то несся сломя голову и не сразу заметил сестру. С низко склоненной головой и разметавшимися по спине длинными темными волосами она стояла неподвижно — оттуда, где он остановился, нельзя было увидеть Филипа.

— Эй, Вин, что такое?.. Что-то случилось? — Джордж замер в недоумении.

Эдвина медленно повернулась к нему. Со стопкой книг в руках, взъерошенными темными волосами и раскрасневшимися на воздухе щеками, он казался совсем мальчишкой. Встревоженный, он уставился на