Но она лишь покачала головой, подходя к нему и думая, забудут ли они когда-нибудь ту страшную холодную ночь… войдет ли их жизнь опять в нормальную колею…

— Когда же это кончится, Бен? — грустно спросила Эдвина. — Когда мы перестанем думать об этом день и ночь и притворяться, что вовсе не думаем? Когда Алексис перестанет пробираться тайком наверх, чтобы только прикоснуться к маминым шубам, платьям и ночным рубашкам?.. Когда Филип перестанет выглядеть так, словно несет на своих плечах всю тяжесть мира… а Тедди перестанет искать маму?..

Слезы катились по щекам Эдвины, и Бен обнял ее за плечи. Она почувствовала на мгновение, будто стоит рядом с отцом, и уткнулась мокрым лицом ему в плечо.

— Когда я перестану думать, что Чарльз вернется из Англии?.. О господи…

Он обнимал ее, пока она плакала, и желал бы знать ответы на ее вопросы, да только где он мог их взять? Наконец она отошла от него и высморкалась, но даже носовой платок был когда-то маминым, и это вызвало новый поток слез. Бен ничего не мог сказать, чтобы хоть как-то облегчить ее горе.

— Пусть пройдет время, Эдвина. Ведь еще не прошло и двух месяцев.

Она тяжело вздохнула и кивнула.

— Извините.

Грустно улыбнувшись, Эдвина встала, поцеловала его в щеку и рассеянно поправила шляпку, купленную ее матерью в Париже. Бен проводил девушку до дверей и смотрел, как она спускается по лестнице. Эдвина обернулась, помахала ему рукой и исчезла, а он все думал, какая же она чудесная девочка. А потом поправил себя: она больше не девочка, она женщина. Самая замечательная на свете молодая женщина.

Медленно тянулось лето. В июле, как и при родителях, Эдвина повезла детей на дачу близ озера Тахо, которую они снимали у друзей отца. Они всегда проводили там часть лета, и Эдвина хотела, чтобы и сейчас все оставалось по-прежнему.

Они жили в маленьких уютных домиках; мальчишки гуляли, удили рыбу, а Эдвина готовила еду и ходила купаться с Тедди и девочками. Они вели тихую, размеренную жизнь, и здесь-то наконец Эдвина почувствовала, что они стали приходить в себя. Это было то, что нужно для них, и даже Эдвине перестали сниться кошмары про ту страшную апрельскую ночь. Вечерами, лежа в постели, она вспоминала, что они делали днем, а потом ее мысли опять возвращались к прошлому лету, когда они были здесь вместе с Чарльзом. Чем бы она ни занималась, она все время думала о нем, и ее воспоминания были нежными и горькими.

Раньше все было по-другому. Отец придумывал для мальчиков всякие игры, а Эдвина много гуляла с мамой вокруг озера, собирая полевые цветы. Они разговаривали о жизни, о мужчинах, о детях, о замужестве, и именно здесь Эдвина призналась маме, что любит Чарльза. Правда, это ни для кого не было секретом, и Джордж постоянно ее подкалывал, но Эдвина не обращала внимания на его шуточки. Она готова была объявить о своей любви всему миру. Она пришла в восторг, когда Чарльз приехал к ним в Сан-Франциско. Он привез гостинцы девочкам, новый велосипед Джорджу и книжки в красивых переплетах Филипу. Всем так понравились его подарки… а потом они пошли гулять в лес.

Эдвина часто вспоминала те дни и чуть не плакала, возвращаясь в настоящее. Для нее это лето стало испытанием. Она пыталась заменить детям маму, но порой казалась себе такой беспомощной. Она учила Алексис плавать, присматривала за Фанни, играющей на берегу. Тедди почти не отходил от нее, а Филип подолгу разговаривал с ней о Гарварде. Ей пришлось стать всем для них: защитницей, другом, наставником и советчиком.

Они прожили на даче неделю, как вдруг неожиданно приехал Бен с подарками для всех и книгами для Эдвины. С ним было так интересно и весело, все обрадовались ему, как любимому дяде. Даже Алексис радостно смеялась, подбегая к нему. Ее белокурые локоны свободно разлетались, когда она бежала по берегу босыми ножками. Она походила на волшебного эльфа. Тедди привычно устроился на руках у сестры, обхватив ее шею ручонками.

У Бена слезы наворачивались на глаза, когда он смотрел на них и думал, как много они для него значат.

— Вы все отлично выглядите.

Тедди сполз с рук Эдвины и со смехом погнался за Алексис. Эдвина улыбнулась, откидывая назад прядь блестящих черных волос.

— Детям здесь нравится.

— Мне кажется, тебе тут тоже хорошо. — Бен с удовольствием отметил, что она загорела, немного поправилась, но не успел толком поговорить с нею, как дети облепили его.

Они весь день играли, а в сумерках, когда дети наконец угомонились, Бен присел рядом с Эдвиной.

— Как здорово, что мы опять здесь.

Она не сказала, что тут все напоминает о родителях, но они и так это оба знали. И Эдвина чувствовала себя с Беном легко, откровенно говорила обо всем, ведь он был самым близким другом ее родителей. Так странно приехать в места, куда они ездили раньше все вместе. Будто они надеялись найти их тут, но мало- помалу все дети осознали, что папа с мамой ушли навсегда. Так и с Чарльзом. Трудно было поверить, что он никогда не приедет из Англии… никогда не войдет в их дом.

Эдвина и дети долго жили воспоминаниями, и теперь в первый раз они почувствовали, что жизнь продолжается, и немного повеселели.

Сидя в сумерках рядом с Беном, Эдвина обнаружила, что спокойно говорит с ним о родителях и даже смеется при воспоминании об их развлечениях в прошлое лето И Бен тоже смеялся, вспомнив, как Берт напялил на себя медвежью шкуру и напугал до полусмерти его, Кэт и Эдвину, ввалившись в домик с громким рычанием.

Они вспоминали, как ходили рыбачить на маленькие речушки, спрятанные в лесах, как катались целыми днями по озеру на лодке. Любой пустяк, любая смешная подробность стали для них теперь драгоценными воспоминаниями. Впервые за несколько месяцев они приносили скорей утешение, чем боль, и Эдвине очень хотелось разделить эти воспоминания со всеми детьми.

— Ты отлично с ними справляешься, — похвалил Бен, и Эдвина была приятно тронута его словами: иногда она не чувствовала в себе особой уверенности.

— Я стараюсь, — вздохнула она, — но Алексис все еще очень пуглива, Филип как-то подавлен, а малышам иногда снятся кошмары. С ними нелегко.

— Всегда трудно растить детей, но все равно это прекрасно. — Наконец он осмелился сказать то, о чем думал несколько месяцев, но вслух говорить не решался:

— Тебе надо больше бывать на людях. Твои родители не все время посвящали вам, они путешествовали, встречались с друзьями, отец руководил газетой, да и у мамы было много интересов.

— Вы предлагаете мне поступить на работу? — усмехнулась Эдвина, поддразнивая его, но Бен покачал головой.

Он был приятным мужчиной, но Эдвина никогда не думала о нем иначе, как о папином друге и своем «приемном» дяде.

— Нет, я имею в виду, что тебе надо общаться с друзьями.

С Чарльзом она постоянно куда-нибудь ходила. Бену очень нравилось, когда она, с сияющими глазами, шла с Чарльзом, одетая в красивое платье. Ей нельзя вести жизнь затворницы или многодетной вдовы, ведь ее жизнь не кончена, а только начинается.

— Разве прекратились вечеринки, на которые… ты ходила? — Он побоялся упомянуть Чарльза, чтобы не причинить ей боли, и Эдвина опустила глаза.

— Сейчас не время для этого. Слишком недавно все было, и без Чарльза ей будет очень трудно. Она вообще не хотела никуда больше выезжать, по крайней мере сейчас она так думала. И в любом случае, напомнила она Бену, пока она в глубоком трауре по родителям. Она носит только черное и не имеет желания никуда ходить, разве что с детьми.

— Эдвина, — твердо прозвучал голос Бена, — тебе надо покончить со своим затворничеством и выезжать.

— Я буду… когда-нибудь. — Но в ее голосе не было уверенности.

Бен надеялся, что, может быть, она передумает. Ей двадцать один, а она ведет монашеский образ