и раньше мало что для него значила, а теперь, когда он все время страдал от подагры, она могла подать ему вина, позвать слуг, помочь ему улечься поудобнее, но не больше того. Их спальни находились в разных концах дома уже много лет, с тех пор как Руперт понял, что ему не дождаться детей. Супруги жили как чужие, испытывая только чувство сожаления да холод одиночества. Приезд Уинфилдов был для Лиз лучом света, прорвавшимся сквозь темные ставни, глотком свежего воздуха калифорнийской весны.

Вдруг на дальнем конце стола кто-то икнул, и послышалось приглушенное хихиканье.

Лиз и Кэт сидели за столом по обе стороны от лорда Руперта. Он, казалось, ничего не заметил. Женщины с улыбкой переглянулись. С момента приезда сестры Лиз будто помолодела лет на десять. У нее всегда поднималось настроение при виде Кэт, Берта, племянников и племянниц.

Однако Кэт было ужасно тяжело обнаружить, как постарела сестра, как одиноко ей живется в этой мрачной дыре, в ненавистном доме, с мужем, который ее не любит и скорее всего никогда не любил. И теперь ей было больно думать о предстоящей разлуке с Элизабет. Меньше чем через час они уедут, и только богу известно, что ждет их всех впереди и когда они приедут снова в Англию. Кэт приглашала сестру в Сан-Франциско, чтобы она помогла в приготовлениях к свадьбе Эдвины, но Лиз сказала, что не сможет оставить Руперта надолго одного, и обещала приехать в августе к началу торжества.

Хихиканье на другом конце стола отвлекло Кэт от грустных мыслей, она взглянула на шестилетнюю Алексис. Джордж что-то шептал сестренке, а та давилась от смеха.

— Ш-ш-ш, — успокаивающе прошептала Кэт и, улыбнувшись, посмотрела на Руперта.

У них дома за завтраком обычно бывало шумно, но здесь дети должны были вести себя тихо, и они очень старались соблюдать все установленные Рупертом правила.

Кэт отметила про себя, что лорд Хикэм с годами стал мягче и терпимее. Он часто брал с собой на охоту шестнадцатилетнего Филипа, и хоть Филип и признавался отцу, что терпеть не может это занятие, однако был очень вежлив с дядей и благодарил за то, что он приглашает его с собой. Филип всегда хотел всем угодить, он был добрым, воспитанным и поразительно чутким подростком. Невозможно было поверить, что ему всего шестнадцать лет: Филип был самым ответственным из всех детей Уинфилдов.

Кроме, конечно, Эдвины, но ей исполнилось двадцать лет, она уже совсем взрослая, и через пять месяцев у нее будут муж и собственный дом. А еще через год, как она надеялась, и ребенок.

Кэт все не могла привыкнуть к мысли, что ее старшая дочь такая взрослая и что скоро она выйдет замуж и, возможно, тоже станет матерью.

Они собирались домой, чтобы начать приготовления к свадьбе, и Чарльз тоже возвращался в Штаты вместе с ними. Ему было двадцать пять лет, и он был по уши влюблен в Эдвину. Чарльз встретил ее случайно в Сан-Франциско и ухаживал за ней с прошлого лета.

Свадьбу собирались играть в августе. Уинфилды везли с собой отрез чудесной светлой материи, купленной в Лондоне Эдвине на подвенечное платье. Кэт хотела, чтобы портной расшил ее маленькими жемчужинками, а фату делала французская модистка, недавно переехавшая в Лондон из Парижа. Леди Фицджеральд собиралась привезти ее с собой в конце июля, когда семья жениха прибудет в Сан- Франциско.

А тем временем предстояло сделать еще кучу дел. Бертрам Уинфилд был одним из самых видных людей в Калифорнии. Ему и его семье принадлежала чуть ли не самая авторитетная газета Сан-Франциско, и на свадьбу надо было пригласить множество людей. Кэт и Эдвина уже месяц составляли список, в котором набралось более пятисот человек. Но Чарльз только смеялся, когда Эдвина грозилась, что гостей будет еще больше.

— В Лондоне все равно было бы больше, — говорил он. — На свадьбе моей сестры два года назад присутствовало семьсот человек. Слава богу, я в это время был в Дели.

Чарльз много путешествовал последние четыре года. Прослужив около двух лет в Индии, он целый год провел в путешествиях по Кении, и Эдвина любила слушать рассказы о его приключениях. Она высказала желание провести медовый месяц в Африке, но Чарльз в данном случае отдавал предпочтение более цивилизованным местам в Италии и Франции, а в Лондон планировал вернуться к Рождеству.

Эдвина втайне надеялась, что к тому времени уже будет беременна. Она безумно любила Чарльза и хотела, чтобы у них была такая же большая семья, как у ее родителей, и такие же чудесные отношения, как у них. Не то чтобы родители совсем не ссорились — бывало, да еще как: люстры дрожали, когда мама выходила из себя, но за гневом всегда следовало примирение. Нежность, и прощение, и сочувствие, и, что бы ни случилось, все всегда знали: любви Кэт и Бертрама ничто не угрожает. Эдвина хотела, чтобы и они с Чарльзом жили так же. Ее не привлекали титулы, положение в обществе, большое поместье. Ничего из того, что так глупо толкнуло тетю Лиз к дяде Руперту. Эдвина мечтала о человеке добром, чутком, остроумном и великодушном, с которым она могла бы делить все радости и тяготы жизни, жить в счастливой праздности или трудиться, если потребуется. Конечно, пока они жили беззаботно: Чарльз занимался спортом, много общался с друзьями и не имел нужды зарабатывать себе на жизнь. Но у него были большие планы, и она с гордостью думала о том времени, когда он должен будет занять место отца в палате лордов.

Как и Эдвина, Чарльз хотел бы иметь много детей — по крайней мере шестерых. У ее родителей их было семеро, правда, один умер, едва родившись. В семье Уинфилд самым старшим из мальчиков был Филип, и все, чем он занимался, Филип выполнял с особой серьезностью.

Это, конечно, во многом облегчало жизнь двенадцатилетнему Джорджу, который считал, что его единственная обязанность — всех радовать и забавлять. Он непрерывно дразнил Алексис и малышей и был неистощим на всевозможные выдумки и проказы: связывал простыни в кровати Филипа или подкидывал безвредных змеек в его ботинки, запихивал в самые неожиданные места пару-другую мышей, а то бросал перец в кофе — просто для поднятия настроения сутра.

Филип был уверен, что Джордж пришел в этот мир, чтобы осложнять его жизнь и расстраивать любовные дела: во время редких и робких попыток его общения с противоположным полом непременно откуда-то возникал Джордж, готовый дать старшему брату квалифицированный совет. Джордж никогда не смущался в окружении девиц — да и вообще нигде. Даже на корабле, который вот-вот собирался отчалить, Кэт и Бертрам на каждом шагу натыкались на приветствия знакомых их среднего сына… «О, вы родители Джорджа!» И Кэт внутренне сжималась, думая, что он еще натворил такого, Бертрама только забавляли веселые проделки мальчишки.

Самой застенчивой была их малышка Алексис, с огромными голубыми глазами и копной светлых волос. У всех остальных детей были темные волосы и синие глаза, как у Кэт и Берта, а Алексис же так и светилась, ее волосы на солнце казались почти серебристыми. Можно было подумать, что ангелы наделили Джорджа озорством и неиссякаемой фантазией, а Алексис — необычной внешностью и изяществом. Куда бы она ни приходила, все обращали на нее внимание и удивлялись, какая она хорошенькая. Алексис была маминой «малышкой» и папиной «дочуркой» и обычно только с ними и общалась, счастливо проводя дни в кругу семьи. Очень тихая и неразговорчивая, она могла часами гулять в саду и плести венки для обожаемой мамы.

Ее родители были всем для нее, хотя и Эдвину Алексис тоже очень любила. Эдвина — не то что четырехлетняя Фрэнсис, Фанни, как все звали ее, с кругленькими щечками, пухленькими ручонками и крепкими ножками, чья улыбка могла растопить любое сердце, особенно отцовское. У нее, как и у Эдвины, были голубые глаза и блестящие черные волосы. Фанни была поразительно похожа на отца и лицом, и добрым характером, она всегда улыбалась и всем была довольна, как и карапуз Тедди, которому было два годика. Он только-только стал говорить и начал познавать мир, с любопытством оглядываясь по сторонам широко раскрытыми, словно удивленными глазенками. Он любил убегать и заставлять Уну ловить его. Это была его няня, милая ирландская девушка, покинувшая родину в четырнадцать лет. Кэт считала, что им очень повезло с няней, и благодарила судьбу, которая свела их случайно в Сан-Франциско. В свои восемнадцать лет Уна умело управлялась с детьми, она даже укоряла Кэт, что та слишком балует маленького Тедди, и Кэт со смехом соглашалась: время от времени она всем им потакала, потому что ужасно их любила.

Что больше всего поражало саму Кэт, так это то, какими разными были ее дети — каждый со своим характером и особенностями. Различны были их взгляды, стремления, даже отношение друг к другу… от пугливой застенчивости Алексис, основательности Филипа до абсолютного отсутствия всего этого в Джордже. Кэт с нежностью подумала об Эдвине, всегда такой доброй и чуткой, думающей обо всех, кроме