буксиров, раздались пронзительные гудки и загремели залпы с каждого судна в порту. Атмосфера мрачного молчания, в которой они прожили четыре дня, была разрушена.

Филипу и Эдвине не приходило в голову, что их трагедия окажется в центре всеобщего внимания, и, глядя на катера, яхты и паромы, набитые репортерами и фотографами, они поняли, что им предстоит нелегкое испытание.

Но капитан Рострон сдержал слово, и никто, кроме лоцмана, не поднялся на «Карпатию». Фотографам пришлось довольствоваться теми снимками, что удалось сделать с большого расстояния. Единственный фотограф, проникший на пароход, был схвачен и отправлен к капитану.

В 21.35 «Карпатия» медленно подплыла к причалу 54, и на минуту на корабле все стихло. Ужасное путешествие подходило к концу. Сначала спустили спасательные шлюпки, как четыре дня назад с «Титаника». Люди стояли у перил и смотрели, как вспышки света разрывают ночное небо. Шел дождь, и казалось, сами небеса плачут над пустыми шлюпками. Люди стояли в благоговейном молчании, глядя, как покачивающиеся лодки быстро отдаляются от них.

Алексис и Джордж поднялись к Эдвине с Филипом после того, как спустили шлюпки, и Алексис заплакала, уцепившись за Эдвину. Та прижала сестренку к себе, как это всегда делала Кэт, но в последние дни она ясно почувствовала, что никогда не сможет заменить Алексис мать.

— А мы… опять в них будем садиться?

От страха Алексис едва могла говорить, и Эдвина поспешила успокоить ее, но она и сама с трудом выговаривала слова из-за душивших ее слез. Эти шлюпки… такие ненадежные, но дающие шанс на спасение… их было там так мало… если б их было больше, все остались бы живы.

— Не плачь, Лекси… пожалуйста, не плачь… — только и произнесла она, сжимая маленькую ручку сестры. Она даже не могла обещать Алексис, что скоро все будет опять хорошо. Эдвина и сама в это уже не верила, так как же она будет давать пустые обещания детям? Ее сердце разрывалось от горя.

Взглянув на пристань, Эдвина увидела сотни, если не тысячи людей, океан лиц. А когда вспышки залпов опять осветили небо, она поняла, что их еще больше. Люди были повсюду. В газетах потом сообщали, что на пристани собралось тридцать тысяч человек, а еще десять тысяч растянулись по берегам.

Но среди этой многотысячной толпы не было любимых и близких им людей. Те, кому они были дороги, погибли, никто их не ждал, никто не радовался их возвращению. Во всем мире некому было позаботиться о них. Теперь все свалится на ее плечи и на бедного Филипа. В свои шестнадцать лет он должен был из мальчика превратиться во взрослого мужчину, и он добровольно принял такое бремя — лишь только они оказались на «Карпатии». Но Эдвине это казалось ужасно несправедливым.

Филип велел Джорджу надеть куртку и встать рядом с Алексис. У Эдвины сжалось сердце при виде их рваной одежды и несчастных лиц. Они внезапно стали похожи на тех, кем, собственно говоря, и были. Все дети Уинфилдов теперь сироты.

Пассажиры «Карпатии» высаживались первыми. Потом наступила долгая пауза: капитан собрал всех остальных в салоне, где они ночевали, и прочел молитву за тех, кто погиб в море, и за тех, кто спасся. Потом повисла долгая минута молчания, нарушаемая тихими всхлипываниями.

Люди стали прощаться друг с другом; последние поцелуи, объятия, потом все пожали руку капитану Рострону и в тишине стали покидать пароход. Они никогда не встретятся больше, но всегда будут помнить друг друга.

Две женщины первыми подошли к трапу и, неуверенно оглядываясь, стали медленно спускаться. Слезы текли по их щекам: они были подругами из Филадельфии и обе потеряли мужей. На полпути они остановились, услышав гул толпы. Это был гул скорби, горя и сочувствия, но звучал он довольно устрашающе, и Алексис опять прижалась к Эдвине, заткнув уши и зажмурившись, а Фанни подняла жуткий рев на руках Филипа.

— Все в порядке… все в порядке, дети. — Эдвина пыталась успокоить их, но ее голос потонул в общем шуме.

Она ужаснулась, заметив продирающихся вперед репортеров, которые засыпали вопросами измученных пассажиров. Вспышки фотоаппаратов чередовались со вспышками молний в ночном небе. Это была жуткая ночь, но не страшнее той, что привела их к такому финалу. То была худшая ночь в их жизни, а эта… эта лишь еще одна. Эдвина, внимательно следившая за братьями и сестрами, спускавшимися по трапу, надеялась, что ничего худшего с ними уже не случится.

У нее не было шляпы, и она вымокла до нитки, спускаясь на пристань с дрожащей Алексис на руках. Филип нес двух малышей, а испуганный Джордж послушно шел рядом. Толпа казалась огромной, и неизвестно, что было делать дальше. Уже стоя наконец на твердой земле, Эдвина едва не оглохла от криков, долетающих из толпы. Люди выкрикивали имена.

— Чендлер!.. Харрисон!.. Гейтс! Гейтс!.. Вы видели их?..

Это кричали родственники и друзья, которые с отчаянием и надеждой вглядывались в лица спускающихся по трапу пассажиров, но Эдвина с каждым именем лишь качала головой — она не знала никого из них. Невдалеке она увидела Тейеров, которых обнимали друзья из Филадельфии. Кругом стояли кареты «Скорой помощи», и снова, и снова вспыхивали блицы фоторепортеров.

Из толпы доносились рыдания, когда те, кто спускался по трапу, отрицательно качали головой в ответ на чье-то имя. К тому времени полный список спасенных еще не был опубликован, и у многих, чьи родные и друзья совершали плавание на борту «Титаника», теплилась надежда: вдруг их близкие не погибли. «Карпатия» отказалась общаться с прессой, охраняя покой своих пассажиров, но сейчас капитан Рострон был бессилен защитить их.

— Мэм… мэм! — К Эдвине подлетел репортер, чуть не столкнув с ее рук Алексис, и начал орать ей в лицо:

— Это ваши дети? Вы с «Титаника»?

Он был ужасно наглый и назойливый, но Эдвина в этой ужасной толчее никак не могла его обойти.

— Нет… да… я… пожалуйста… пожалуйста… Она не смогла сдержать слез, резкая вспышка фотоаппарата ослепила ее. Филип попытался защитить сестру, но ему мешали дети, вцепившиеся в него. Вдруг целая толпа репортеров окружила их, оттеснив Джорджа, и Эдвина закричала, чтоб он не отходил от нее.

— Пожалуйста, пожалуйста, уйдите!..

Журналисты налетели и на Мадлен Астор, когда она спустилась со своей служанкой, но Винсент Астор и ее отец, мистер Форс, оттеснили назойливых репортеров и усадили Мадлен в санитарную машину Эдвине и Филипу повезло меньше, но они довольно быстро пробрались сквозь толпу и наконец сели в один из автомобилей, присланных из «Ритц-Карлтона», и поехали по Седьмой авеню к отелю.

Они медленно вошли в холл роскошного отеля, жалкие оборванцы без багажа. В холле тоже дежурили репортеры, и заботливый портье быстро проводил их в комнаты.

С Эдвиной чуть не случилась истерика, казалось, будто они и не уезжали. Те же, что и полтора месяца назад, красивые, элегантно обставленные комнаты, только ведь теперь все изменилось. Им дали те же номера, в которых они останавливались, прибыв из Сан-Франциско, перед отплытием на «Мавритании» в Европу, куда они ехали, чтобы познакомиться с Фицджеральдами и отпраздновать помолвку Эдвины.

— Вин, с тобой все в порядке?

Она не сразу смогла ответить, но потом, в очередной раз напомнив себе, что теперь она в семье старшая, утвердительно кивнула Филипу. Она сидела на краешке роскошного дивана в рваном вечернем платье, промокшем пальто и башмаках и не знала, за что приниматься сначала.

— Все хорошо, — сама не веря в свои слова, прошептала она, потому что могла думать только о тех днях, всего несколько недель назад, когда они тут жили с родителями.

— Хочешь, поменяем комнаты? — обеспокоенно спросил Филип.

Если она сейчас расклеится, что им тогда делать? К кому обращаться за помощью? Она теперь все для них, и поэтому Эдвина медленно покачала головой, вытерла слезы и постаралась утешить детей. Она поняла, что все сейчас держится на ней одной.

— Джордж, поищи меню. Нам нужно поесть. А ты, Филип, помоги Фанни и Алексис переодеться в пижамы.

Она вдруг вспомнила, что у них нет теперь никаких пижам, но, войдя в спальню, увидела, что приготовили для них владельцы отеля. На стуле лежала кое-какая женская одежда и несколько вещей для