- Этот сумасшедший мальчишка отлично управляется со шлюпкой.

Через пять минут катер был у борта, и Володя выскочил на палубу, несколько сконфуженный и недоумевающий, зачем его потребовали: кажется, шкоты были вытянуты до места, повороты правильны, и концов за шлюпкой не болталось.

- Адмирал на вас освирепел, голубчик, - участливо предупредил мичман Лопатин.

- За что?

- Зачем рифов не взяли. В самом деле, вы жарили, как отчаянный.

- Гардемарин Ашанин! пожалуйте сюда-с! - раздался окрик адмирала.

Ашанин быстрой походкой направился к мостику.

- Да бегом, бегом-с, когда вас зовет адмирал!.. - крикнул адмирал.

Ашанин благоразумно рысью взбежал на мостик и, приложив руку к козырьку фуражки, остановился перед адмиралом. Адмирал уже отходил. Во-первых, катер благополучно вернулся и, во-вторых, сам смелый, он любил смелость. Взглядывая на это раскрасневшееся, еще возбужденное лицо Ашанина, на эти еще блестевшие отвагой глаза, адмирал словно бы понял все те мотивы, которые заставили Ашанина не видать опасности, и не только не гневался, а, напротив, в своей душе лихого моряка одобрил Ашанина. Ведь и сам он в молодости разве не сумасшествовал точно так же и не выезжал в бурную погоду на маленькой шлюпке под парусами? Тем не менее он считал своим долгом в качестве адмирала 'разнести' Ашанина и потому, напуская на себя строгий вид, проговорил:

- Скажите, пожалуйста, вы с ума, что ли, сошли?

И так как Ашанин не счел возможным отвечать на такой вопрос, то адмирал продолжал:

- Только сумасшедшие могут не брать рифов в такой ветер... Только безумные молодые люди! Разве вы не понимали, какой опасности подвергали и себя и, главное, людей, которые были под вашей командой?

Такая постановка обвинения очень задела Ашанина, и он с живостью ответил:

- Я не думал, ваше превосходительство, чтобы была опасность.

- Не думали?! Что ж, тогда, по-вашему, опасность? Когда бы вы в море очутились, а?

- Я, ваше превосходительство, как видите, не очутился в море! проговорил Володя.

- А могли бы очутиться... если я вам говорю! - возвысил голос адмирал. - Могли бы-с! Налети только шквал, и были бы в воде... Слышите?

- Слушаю, ваше превосходительство.

Адмирал выдержал паузу и продолжал:

- Я понимаю, что иногда нужно рисковать. Вот если бы на войне вас послали со шлюпкой или спасали бы погибающих и торопились на помощь... тогда я похвалил бы вас, а ведь вы просто катались... И... ни одного рифа!.. Небось, видно, приятно вам было, что катер на боку совсем? Приятно?

Но Ашанин, уже раз оборванный, счел благоразумнее не отвечать, что ему было очень приятно видеть катер на боку.

- Вперед прошу в такую погоду всегда рифы брать... Слышите?..

- Слушаю, ваше превосходительство.

- А затем я вам должен сказать, Ашанин, что вы хоть и сумасшедший молодой человек, а все-таки лихо управляете шлюпкой... Я любовался... да-с, хоть и сердился на вас... Можете идти.

Но только что Ашанин повернулся, как адмирал вернул его и, уже почти ласково глядя на Володю, проговорил:

- И вот что еще, любезный друг: прошу вас сегодня ко мне обедать в шесть часов. Но только смотрите: если приедете под парусами, - два рифа взять! - прибавил, уже смеясь, адмирал.

Адмирал не делал никаких учений. Поблагодарив собравшихся офицеров и команду, он уехал с корвета, пригласив капитана и двух офицеров к себе обедать.

Как только что адмирал уехал, капитан отдал ревизору приказание заготовить немедленно провизию к завтрашнему утру.

- Завтра утром мы снимаемся с якоря и идем в Шанхай!

- Есть! - отвечал ревизор.

- Адмирал здесь остается, Василий Федорович? - спрашивал старший офицер.

- Он с нами идет. Завтра перебирается... но вы не печальтесь... только до Шанхая! - прибавил улыбаясь капитан. - А оттуда мы пойдем в отдельное плавание.

'Слава богу!' - подумал Андрей Николаевич. Хотя сегодня он и был расхвален адмиралом, тем не менее все-таки полагал, что чем дальше от начальства, тем лучше. И он пошел в кают-компанию завтракать и сообщить новости.

- Вот тебе и на! Значит, Хакодате так и не увидим! - заметил Лопатин.

- А сегодняшний день?.. Снимаемся завтра. И нечего особенного здесь смотреть... Да и, верно, зимовать придем в Японию... Еще насмотримся на нее! - отвечал Андрей Николаевич.

И на радостях, что адмиральское посещение прошло благополучно и что 'Коршун' показал себя во всех отношениях молодцом, Андрей Николаевич велел подать из собственного запаса десять бутылок шампанского и угощал всех с обычным своим радушием.

- Ну, что, познакомились теперь с адмиралом? - поддразнивали Ашанина в кают-компании.

- Это еще что за знакомство... Разве он так разносит! - говорил Поленов.

- Вот кричал он вам на катер, чтобы вы риф взяли, так я вам скажу! Точно быка резали! - смеялся Лопатин.

- И как это вы не слыхали?

- За ветром не услышишь.

- Ну, да он быстро отошел! - заметил старший штурман. - И ваша отчаянность ему понравилась. Он ведь сам отчаянный.

- Да, Ашанин, не управься вы хорошо сегодня, пришлось бы вам купаться... Но вы молодцом! - заметил старший офицер и приказал вестовому налить еще бокал шампанского.

После завтрака Ашанину пришлось вступить на вахту, а после ехать обедать к адмиралу на 'Витязь'. Так ему и не пришлось побывать на берегу. Но зато на 'Витязе' он встретил несколько своих товарищей и провел с ними вечер. В этот вечер много анекдотов рассказывали ему гардемарины о 'глазастом дьяволе' и, между прочим, читали ему стихи, сочиненные на адмирала.

IV

За этот короткий переход из Хакодате в Шанхай все, не знавшие беспокойного адмирала, более или менее хорошо познакомились с ним. Всего было, и многим попадало. Особенно часто попадало Быкову, и он боялся адмирала пуще огня и пугливо прятался за мачту, когда, бывало, адмирал показывался наверху.

Более всего донимал он мичманов и гардемаринов, требуя их почти каждый вечер в капитанскую каюту, которую занимал, и заставлял их слушать то, что он читал, - преимущественно историю морских войн, а то и просто литературные произведения, - и боже сохрани было не слушать или не уметь повторить прочитанного! Кроме этих чтений, он беседовал и в этих беседах старался вселить в молодых моряках тот 'морской дух', который он считал главным достоинством в моряке. Особенно любил он рассказывать о Нельсоне, Лазареве и Корнилове, и через несколько дней все - даже ленивец Быков - знали, какой приказ отдал Нельсон перед Трафальгарским сражением. Заботясь не об одном только морском образовании молодых моряков и зная, как мало в смысле общего образования давал морской корпус, адмирал рекомендовал книги для чтения и заставлял переводить с иностранных языков разные отрывки из лоций или из морской истории. И все это он делал с порывистостью и вместе с тем с деспотизмом властной натуры, приходя в гнев, если его не понимали или недостаточно проникались его взглядами.

И зато как же его ругали втихомолку молодые люди, что он не дает им покоя, но зато и как же тепло вспоминали его впоследствии, когда поняли, что и вспоминал он о Корнилове, и разносил, и бесновался подчас, искренне любя морское дело и искренне желая сделать молодежь хорошими моряками.

Однако бывали 'штормы', но 'урагаников' не было, и никто на 'Коршуне' не видел, что на 'Витязе' видели не раз, как адмирал, приходя в бешенство, бросал свою фуражку на палубу и топтал ее ногами. На 'Коршуне' только слышали, - и не один раз, - как адмирал разносил своего флаг-офицера и как называл его 'щенком', хотя этому 'щенку' и было лет двадцать шесть. Но это не мешало адмиралу через пять же минут называть того же флаг-офицера самым искренним тоном 'любезным другом'.

Володя Ашанин хотя и пользовался благоволением его превосходительства, тем не менее старался не