- Отлично... Так держите его наготове, когда поедете к своему корвету с этими разбойниками... И, главное, - не давайте рулевому править рулем, а правьте сами, и пусть старшина шлюпки гребет. Таким образом, все гребцы будут у вас на глазах, и, в случае чего, вы пустите пулю в лоб первому... Это на китайцев действует.

- Но разве на шлюпках опасно ездить?

- На этих, не на шампуньках, очень опасно, особенно по ночам. Они оберут и кинут в воду - здесь это не редкость. Ну, счастливого пути...

Они оба подошли к длинному вельботу, в котором было пять гребцов, и 'каптэйн' внимательно поглядел на рулевого.

- Как зовут? - спросил он.

Китаец проговорил какое-то имя.

- Черт его знает... Он может быть сказал и не свое имя!.. Ну, да все равно... Теперь они поняли, что их опасаются, и не нападут... Они слишком трусы для этого... Прощайте!

Ашанин поблагодарил доброго человека за предостережение, сел на руль, и шлюпка отвалила.

Одной рукой Ашанин правил, а другой нащупывал в кармане револьвер. Нервы его были напряжены до последней степени, и он не спускал глаз с первого гребца (загребного), предложившего было править.

Скоро шлюпка миновала ряд судов, стоявших близ города, и ходко шла вперед по довольно пустынному рейду. Ночь была темная. Ашанин испытывал не особенно приятные ощущения. Ему казалось, что вот-вот на него кинется загребной, здоровенный детина с неприятным подозрительным лицом, обратившим на себя внимание еще на пристани, и он зорко следил за ним и в то же время кидал взгляды вперед: не покажутся ли огоньки 'Коршуна', стоявшего почти у выхода в море.

Китайцы навалились изо всех сил, и вельбот шел отлично.

Но вдруг гребцы о чем-то заговорили. Ашанину показалось, что заспорили. Ему сделалось жутко, и он вынул револьвер и взвел курок.

Должно быть загребной увидал и револьвер и услыхал щелканье курка. Он что-то сказал резким отрывистым голосом, и все вдруг смолкли. Только среди ночной тишины раздавались всплески воды да стук весел об уключины.

И Ашанин несколько успокоился.

Наконец блеснули и огоньки 'Коршуна'. Еще несколько минут дружной гребли, и силуэт корвета вырисовался в ночной темноте.

- Кто гребет? - раздался с корвета обычный оклик часового.

- Матрос с 'Коршуна', - отвечал Володя.

И голос его, слегка вздрагивающий от волнения, звучал радостными нотами.

Шлюпка пристала к борту. Фалрепные с фонарями освещали трап. Тогда Володя при свете фонарей еще раз взглянул на гребцов-китайцев. Действительно - лица, не обещающие ничего доброго.

Когда он подал загребному условленную плату, вынув кошелек, туго набитый серебром, у загребного, показалось Володе, сверкнули глаза.

- Не прибавите ли бедным гребцам, сэр? - проговорил китаец самым умильным голосом.

Володя кинул еще доллар, поднялся на корвет и почувствовал себя необыкновенно счастливым.

После уж он узнал, что возвращаться ночью из Гонконга на этих гичках и вельботах, ожидающих на пристани запоздавших моряков, довольно опасно.

Гонконг, блестящий город дворцов, прелестных зданий и превосходных улиц, этот город, высеченный в скале острова и, благодаря предприимчивости и энергии своих хозяев-англичан, ставший одним из важнейших портов Востока и по военному значению, и по торговле, - этот Гонконг в то же время является 'rendes vous'* китайских пиратов, и в его населенном, многолюдном и грязном китайском квартале, несмотря на английскую полицию, живут самые отчаянные разбойники, скрывающиеся от китайских властей.

______________

* Местом встречи (франц.).

Пираты в то время еще водились, да и теперь едва ли перевелись в Китайском море, и нападают они, конечно, не на военные суда и не на паровые купеческие, а на парусные... Заштилеет какой-нибудь корабль с медной одной пушчонкой и с восемнадцатью или двадцатью человеками матросов, как, откуда ни возьмись, на горизонте появляется десяток больших джонок, наполненных людьми, и медленно на веслах приближаются к заштилевшему кораблю. И горе бывает экипажу, если в это время не задует ветер и не даст возможности уйти от этих неуклюжих посудин. Расправа короткая и жестокая!

Случается, что и частные пароходы, содержащие сообщение между Гонконгом и близлежащими Макао (португальским городом) и Кантоном, находящимся на Жемчужной реке, подвергаются дерзкому нападению. Такой случай был как раз за месяц до прихода 'Коршуна' в Гонконг, и о нем много писалось в местных газетах и говорилось среди англичан.

В самом деле, дерзость поразительная. Хорошо организованная шайка китайцев явилась на пароход в качестве палубных пассажиров, и когда пароход, выйдя из Гонконга в море, был на полпути до Макао, китайцы-разбойники бросились на капитана и его помощника, связали их и затем при содействии китайцев- матросов (бывших в заговоре) обобрали пассажиров-европейцев и благополучно высадились с награбленным грузом и пассажирскими вещами на подошедшую джонку, предварительно испортив машину парохода.

Несмотря на энергично веденное следствие, так концы и канули в воду.

II

Дней через пять по приходе 'Коршуна' в Гонконг Володе пришлось сидеть за табль-д'отом рядом с одним англичанином. У него была повязка на голове и рука на перевязи. Разговорились. Оказалось, что это мистер Смит, почтенный старик, капитан купеческого трехмачтового барка, сделавшегося неделю тому назад жертвой нападения пиратов. Бедняга-капитан потерял судно (которого он был пайщиком) с грузом, и - главное - на злополучном корабле были убиты все, за исключением его, капитана, и плотника, - они спаслись каким-то чудом.

Ашанин, взволнованный этим трагическим происшествием на море и полный участия к бедному капитану, в конце обеда стал просить старика познакомить его с подробностями, если только передача их не будет ему неприятна.

- Что ж, я вам расскажу... Отчего не рассказать своему же брату моряку... Охотно расскажу, как эти подлецы лишили нас 'Джека'... Ах, если бы мне встретить кого-нибудь из этих мерзавцев пиратов... Они гнездятся здесь, в Гонконге! - неожиданно воскликнул старик-каптэйн.

И его зоркие темные глаза блеснули злобным выражением, и толстая красноватая рука с изображением якоря сжалась в кулак.

- О, с каким восторгом посмотрел бы я, как бы их вздернули на виселицу, - прибавил он.

Когда обед был кончен, старик и Ашанин вышли на террасу, уселись в лонгшезы и оба закурили сигары.

- Не позволите ли, капитан, предложить вам рюмку портвейна? - спросил Володя.

- Не прочь, сэр...

Подали бутылку. Ашанин налил рюмки, и они чокнулись.

Сделав два-три глотка, капитан начал:

- Вы, конечно, знаете, сэр, что моряки - народ с предрассудками... Не знаю, как у вас, у русских моряков, но думаю, что и они... не любят понедельников... Что вы на это скажете?

- Есть такие, что не любят! - ответил, улыбаясь, Ашанин.

- Ну, так вы поймете, сэр, что в тот проклятый понедельник, когда я в шесть часов утра вышел наверх и увидал, что паруса на 'Джеке' повисли, словно старые тряпки, и сам 'Джек', - а 'Джек', сэр, был отличный барк, вставил капитан, - неподвижно покачивается на зыби, точно сонная черепаха, я был не в духе... Будь это в океане - не беда, а то в Китайском море... И знаете ли - какое-то предчувствие, что что-нибудь да случится скверное, невольно закрадывалось в сердце... Бывают такие предчувствия... Не улыбайтесь, молодой джентльмен... Посмотрел я кругом... На небе ни облачка... горизонт чист... жара адская... Вышел и Дженкинс, мой помощник... Тоже смотрит, и тоже бедняга не в духе... 'Мертвый, - говорит, - штиль, мистер Смит!' - 'Мертвый, - говорю, - штиль, Дженкинс!' Ну, мы, знаете ли, по морской привычке, начали насвистывать ветер... Толку нет... Бросили свистать, и я велел юнге варить кофе... Ходим мы с Дженкинсом по палубе и оба молчим. И вдруг Дженкинс говорит: 'А сегодня понедельник, мистер Смит!' - 'Ну, что ж