'Дурак, - обругал после педсовета Александра Арсеньевича отец, орать-то зачем так было? Спокойно нельзя?'
'Нельзя', - буркнул сын.
'Адыева в свой класс возьмешь?'
'Возьму'.
Но и на этом подвиги Александра Арсеньевича не кончились. Причем раз от разу становились все ужаснее. В середине года ему пришло в голову сцепиться с учителем труда, человеком простым и незатейливым, в качестве педагогического воздействия применявшим иногда легкое рукоприкладство. Александр Арсеньевич дважды разговаривал с ним, но трудовик продолжал воспитывать как умел. Тогда произошло нечто совершенно недопустимое. Официальной огласки история эта, к счастью, не получила. Но неофициально весь педагогический коллектив знал, что учитель географии вызывал в коридор учителя труда и, вежливо поинтересовавшись, за что он ударил пятиклассника Васильева, в ответ на: 'За дело, а тебе-то что?' - дал ему пощечину.
'Ты можешь ударить человека?! - с ужасом спрашивала потом Елена Николаевна. - Ты, учитель, интеллигентный человек!'
На что Александр Арсеньевич, по слухам, ответил:
'Если интеллигентный человек это тот, кто спокойно смотрит, как унижают, то я неинтеллигентный...'
Именно в этот период Арсений Александрович понял, что лучше бы, ох, лучше сын стал путешественником...
И только Аристотель глядел на Александра Арсеньевича влюбленно и твердил: 'Оставьте его в покое, он педагог от бога! - чем, надо сказать, только укреплял антирелигиозные настроения окружающих.
Надеялись, что за лето молодой учитель одумается, повзрослеет. Но вот и новый учебный год начинается как-то скверно: класс бунтует, а учитель географии его поддерживает. И ведь считает, что прав!
- Слушай, - сердито сказал Саня директору школы, - вы кого воспитать хотите?
- Мы! А вы, значит, тут ни при чем!
- Нет, скажи, ты когда-нибудь задумывался над этим?
- Нет! - с сарказмом отозвался Арсений Александрович. - Будь уверен, что за двадцать лет работы в школе я ни разу ни о чем подобном и не думал. Устраивает тебя такой ответ? Дальше что?
Саня вскочил:
- Нет, ты понимаешь или нет, что это ужасно?.. Ну кого, кого мы воспитываем?! Учитель назвал ученика придурком, класс решил, что оскорблен не один, оскорблены все, и правильно решил! А мы их ломаем, мы твердим: 'Сами виноваты, извинитесь'! А за что? Почему? Гордость, чувство собственного достоинства ученикам не положены, так, да?
- Красиво говоришь, - покачал головой Арсений Александрович. - Да больно любите вы все о собственном-то достоинстве. Собственное у них есть, не волнуйся. А вот есть ли у них чувство чужого достоинства, интересно знать... Сдается мне, они про такое и не слыхали...
- Да откуда ж, если вы, взрослые...
- Стоп! - сказал Арсений Александрович. - А себя-то ты куда относишь, Александр?
- Никуда! - запальчиво ответил Саня. - Я - просто человек!
- Та-ак... - даже растерялся директор школы. - А мы, по-твоему, кто?
Саня вызывающе молчал.
- Слышь, Матвей, мы и не люди, оказывается... Мы - так... Взрослые... - Арсений Александрович грустно посмотрел на сына: - Погляжу я, Александр, что ты об этом лет через десять будешь говорить...
- Если я когда-нибудь почувствую, что мне хочется сказать ученику: 'Придурок, выйди вон из класса!' - я сразу застрелюсь! - хмуро ответил сын.
- Ну, - удивился Аристотель, - зачем же так сразу?.. Лучше просто сменить работу...
- Может быть, да только никто не меняет.
- Послушай, Александр, а что, у учителя не бывает оснований выйти из себя? - рассердился Арсений Александрович. - Он ведь не железка, он живой, ему обидно бывает, больно...
Саня убежденно сказал:
- Основания бывают. Только права у него такого нет. Во всяком случае, если он действительно учитель. Он учить должен - работа у него такая. А из себя пусть выходит в свободное от работы время.
- Браво! - пробасил Аристотель.
- Матвей! - сморщился Арсений Александрович. - Уймись! Можно подумать, что он сказал что-то новое и оригинальное!
- Ну, миленький Сеня, все основательно забытое приходится открывать снова и с большими муками. А эта простая мысль забыта настолько основательно, что в ней, действительно, есть прелесть новизны... Пусть этот славный юноша продолжит!
- Интересно, в Царскосельском лицее, - продолжил Саня, - мог учитель позволить себе обратиться к ученику, к князю Горчакову например, так: 'Выйди из класса, бестолочь, и без родителей не появляйся'?
Арсений Александрович с интересом взглянул на сына.
- А ты демагог высокого класса, - похвалил он. - Но только эта твоя сногсшибательная, но, извини меня, совершенно дурацкая аналогия не убеждает.
- Почему это?
- А потому! Лицей был закрытым дворянским пансионом. Братьев царя, если помнишь, там планировалось обучать. Так что это было нетипичное учебное заведение...
- А если у нас не закрытый дворянский пансион и учим мы не братьев царя, а просто детей, то давайте будем хамить друг другу?! - закричал Саня. - Уважение, понимание, обыкновенная вежливость - это необходимо, когда воспитываешь братьев царя, значит? А нам - что? Нам не надо - у нас типичное учебное заведение!..
- Хорош, ох, хорош сынок вырос! - хлопнул в ладоши Аристотель. - Ты смотри, Сенька!
- Матвей, не лей масло в огонь! Повторяю, у меня тут не Царскосельский лицей...
- Чем хвалишься, безумец! - вздохнул Аристотель.
- Ты мне лучше скажи, что теперь делать! Лола их почти утихомирила, а этот поборник справедливости, этот великий педагог вмешался и все испортил! Так что я совершенно официально поставлен в известность, что, пока перед Соколовым не извинятся, они посещать биологию не будут.
- Так, значит, надо извиниться, - пожал плечами Аристотель. - Сеня, каковы ж мы будем, ежели черное назовем белым? Нам верить не будут.
- Легко сказать - извиниться! Ты что, Лялю не знаешь?
- Знаю я Лялю, - осерчал вдруг Аристотель. - И знаю, что это с ней не в первый раз. Ты вот что... Не вмешивайся, я сам с ней поговорю. А то ведь самолюбие какое!
- Свое бережет! - зло сказал Саня. - А других унижает.
- Ох, замолчи! - сморщился, как от зубной боли, Арсений Александрович. - Глаза бы мои на тебя...
На столе зазвонил телефон.
- ...не глядели, - договорил директор уже в трубку. - Нет, это я не вам, здравствуйте! Да, это я. Слушаю... - Судя по выражению лица, ничего приятного ему не говорили. - Знаете что, - вдруг сказал он, явно не желая больше это неприятное слушать, - я им занимаюсь. Но, кроме него, у меня еще три тысячи учеников! И не пытайтесь переложить свою работу на школу. Нет, именно ваша! А я говорю - ваша! Не волнуйтесь, я свои обязанности знаю, чего и вам желаю. Семнадцать. А я вам говорю - семнадцать у меня трудных подростков! Опомнились: Яцкевич и Анисимов весной школу закончили. Вот именно! Нет, уж пусть их теперь по месту жительства учитывают, до свидания.
- Поздравляю тебя! - повернулся Арсений Александрович к другу. Вчера твой Шамин опять побывал в милиции. Учинил в парке драку. Сделал ты мне подарок. Не хотел, не хотел я его в десятый брать, а ты!.. Собрал шпану!
- Он не шпана! - нахмурился Аристотель. - Он - талант, и мы еще гордиться будем, что он у нас учился!
