идеализма. Ты ведь так замечательно управлялась с детьми! Никогда не забуду, как ты в первый день поставила тот диагноз! Нелегко было угадать.

— Мэтью, это было в Африке. Италия — совсем другое дело.

— То есть?

Медицина плохо сочетается с семейной жизнью. Это не то, как моя мама руководила редакцией из собственного дома. Ты и без меня знаешь, какой самоотдачи требует педиатрия. А кроме того, Нико нужно было, чтобы я его сопровождала на всех вечерних мероприятиях. А потом еще дети…

Я ее не узнавал. Это была не та Сильвия, с которой я когда-то был знаком. И близок. Я не мог скрыть разочарования.

Она это почувствовала.

— Не сердись, Мэтью, но ты всегда ждал от меня слишком многого. Нельзя сделать Мать Терезу из избалованной миланской барышни, которой никто никогда не смел перечить.

— Перестань, Сильвия, я помню, какая ты была. А вот ты, кажется, подзабыла.

— Ну, хорошо, хорошо, доктор. — Она подняла руки вверх. — Можешь тешить себя иллюзиями. Но вообще-то я тоже имею кое-какое отношение к медицине, — виноватым тоном добавила она. — Я в попечительском совете большой клиники. А на будущий год буду президентом Итальянского общества Красного Креста.

Тут у меня запищал пейджер. Я вынул его — на дисплее стояли слова: «Позвони жене. 555-1200».

Я извинился и набрал номер.

— С тобой все в порядке? — спросила Эви. — Ты где?

Да тут… срочное дело возникло, — уклончиво ответил я. (Вернусь домой — все объясню.) — Я сейчас выезжаю.

— Приезжай поскорее! Нам с тобой многое надо обсудить. К твоему приходу я что-нибудь сготовлю.

— Не хлопочи, я перекусил. Я только хочу тебя видеть.

— Буду ждать, Мэт.

Я повернулся к Сильвии:

— Боюсь, мне действительно пора.

— Конечно, конечно. Я понимаю. Я тебя и так задержала. А ты мне завтра сыграешь?

Я похолодел.

— Извини, Сильвия. Мне в самом деле нужно идти.

Мы подошли к двери. Сильвия взяла меня за руку.

— Ты себе представить не можешь, какой это был чудесный вечер. Спасибо тебе за все.

В глубокой задумчивости я возвращался домой.

— Вы сегодня припозднились, — заметил лифтер. — Срочный вызов?

— Да, Луиджи, угадал.

— Что, достается иногда докторам?

— Да, — ответил я сухо, надеясь, что он отстанет.

Но увы, я был в числе его любимых собеседников, и со мной он всегда ехал на малой скорости.

— Миссис Хиллер еще не спит, — сообщил он.

— Ты откуда знаешь?

— Слышал, как она играет.

Это была уже ценная информация. Эви обычно музицировала днем. Единственная причина, по которой она могла сесть за инструмент вечером, было желание выпустить пар. Если только она не готовилась к очередному концерту.

Разве можно было ее винить за то, что она разозлилась?

Было около одиннадцати. Когда я вошел в квартиру, она все еще играла.

— Я дома! — прокричал я и сразу направился в студию.

Фортепианный аккомпанемент к Сонате ля-мажор Франка на полную мощность гремел из динамиков. Но Эви и сама играла чересчур громко. Не знаю, слышала ли она, как я вошел, но, когда я поцеловал ее в затылок, она даже не вздрогнула.

— Ну, как дела? — спросила она, не отрываясь от музыки.

— Ну и денек выдался! — пожаловался я. — Чего-нибудь выпьешь?

— Да, — ответила она. — Что себе, то и мне налей.

Я вернулся со стаканом калифорнийского «Шардонне» в каждой руке. Она не отрывала рук от инструмента. Я понял, что Эви хочет, чтобы разговор произошел в присутствии виолончели. Как свидетеля. Наконец она отложила смычок и сделала глоток.

Немного подождав, она с нарочитой беспечностью спросила:

— И что, она все так же хороша собой?

Я отвел взгляд и сказал:

— Да.

Эви чуть помедлила, потом спросила:

— И ты все еще ее любишь?

— Нет, — быстро ответил я. Пожалуй, чересчур быстро.

Она взяла смычок и снова заиграла.

— О чем же вы говорили?

— О прошлом.

— А конкретно?

— Знаешь, я был прав — Нико заставил ее пойти под венец.

— К счастью для меня, — сказала Эви без тени улыбки.

После этого она долго играла, не говоря ни слова. Я чувствовал, что она собирается спросить меня о чем-то важном. И не ошибся.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать?

На мгновение я задумался, но потом набрался мужества и произнес:

— Хочу. Я провел этот вечер с ней.

Она не скрывала, насколько ей больно слышать это мое признание. Почему, черт побери, я не сказал ей по телефону?

— Я устала, — объявила Эви. — Пойду спать.

Не прошло и пяти минут, как она погасила свою лампу и откинулась на подушку. У меня мелькнула мысль обнять ее, а может, пойти и дальше… Пока я раздумывал, она повернулась ко мне спиной. Я пробормотал:

— Эви, я тебя люблю.

Но она, кажется, уже успела уснуть.

Я закрыл глаза, однако сон не шел. Наконец я встал, надел халат и, выйдя в гостиную, стал смотреть в окно на спящий город.

И гадать, чем все это закончится.

Без четверти одиннадцать позвонил водитель Сильвии и сообщил, что они уже в двух кварталах от клиники. Я выслал Полу встретить их у входа.

Как она потом описывала, лимузин был размером с «Боинг-747». Когда они прибыли в мое отделение, все взоры разом устремились на Сильвию. Красотой она далеко затмевала всех моих прежних пациенток.

Казалось бы, дорога каждая минута, и мы уже были готовы начать процедуру, но Сильвия настояла на том, чтобы сначала обойти все лаборатории и своими глазами посмотреть на новейшее оборудование, с помощью которого осуществлялась идентификация генных нарушений на уровне ДНК. А главное, ей хотелось со всеми познакомиться лично. Как будто ее личное обаяние могло как-то повлиять на исход наших усилий!

Первым делом я представил ей своего ассистента, доктора Мортона Шульмана, не преминув похвалить его как первоклассного специалиста. Я хотел, чтобы она твердо знала: не окажись меня рядом, ее все равно будет лечить не менее компетентный доктор.