— Что ты называешь заточением?

Естественно, после того, что случилось с мамой, отец помешался на моей безопасности. Он забрал меня из школы и взял домашних учителей. Можешь себе представить, с какой строгостью отбирали этих несчастных! Что же касается моей светской жизни, — весело добавила она, — кто-то скажет, что иметь дома свой кинотеатр — и даже с попкорном, — это классно. Но когда из выходного в выходной в зале сидишь только ты да еще трое или четверо детей, это быстро надоедает. В четырнадцать лет я обнаружила, что в кино происходящее на экране отнюдь не самое важное. Мне страшно не хватало людей.

— Как же ты в конце концов освободилась? Тоже Нико помог?

— Перестань меня поддразнивать! — упрекнула она. — Но, кстати, это он мне всегда советовал ехать учиться за границу. Только я не могла бросить отца, пока он как следует не пришел в себя.

«Как странно — родительский инстинкт проявился в дочери», — подумал я.

— И тогда я наконец поняла, что, если он собирается жить среди людей, мне нужно уехать. Понимаешь, я подумала, что без меня он будет вынужден найти себе кого-нибудь.

Как бы то ни было, единственной страной, удовлетворявшей отца в плане безопасности, оказалась Англия. Само собой, это должна была быть католическая школа. Так я оказалась в школе Святого Варфоломея в Уилтшире.

Мне там было хорошо, хотя я не сразу привыкла ко всем этим религиозным штучкам. Там я познакомилась со своей лучшей подругой Сарой, освоила все мыслимые виды спорта, а кроме того, получила великолепное образование. Но каждый день, просыпаясь и отходя ко сну, я молила господа, чтобы в следующий родительский день папа приехал не один, а с симпатичной новой леди. — Она горестно добавила: — Так и не дождалась…

Это означало, что летние каникулы я должна была проводить с ним, в Италии. Меня мучила мысль о том, что он живет один. Не могу похвастать, что активно общалась со своими сверстниками, зато с папой мы прекрасно проводили время. Он брал меня с собой в поездки по своим предприятиям, и я знаю, ему это нравилось. Он так мною гордился! По сути дела, только в такие моменты он словно вылезал из своей раковины и по-настоящему оживал. Представлял меня каждому работнику и всякий раз улыбался, а это теперь случалось нечасто. Мне эти поездки тоже нравились. Судя по всему, рабочие его любили.

Я вспомнил один материал, недавно попавшийся мне в «Монд». Автор называл отца Сильвии первопроходцем за то, что он одним из первых североитальянских промышленников предложил своим рабочим с юга страны дешевое жилье, чтобы они могли перевезти к себе своих жен и детей.

— Но самые худшие мои воспоминания связаны с выходными, когда мы с папой отправлялись в Ла Локанду, небольшой ресторанчик в тосканской глубинке. Это место было предназначено для отдыха представителей миланского и туринского высшего света. Представляешь, все такие сдержанные и сухие…

— Ну тогда это действительно было заведение для очень узкого круга! — пошутил я.

Она рассмеялась:

— Ты прав, Мэтью, в этом и состоял его колорит. Несмотря на свое простецкое название, этот «Постоялый двор» был весьма элегантен. По вечерам ужин подавали в саду, напоенном ароматом жасмина. И мне, совсем еще девчонке, все мужчины казались такими красавцами. Все загорелые, в белых костюмах… А мой папа — самый красивый. Женщины были в модных, очень элегантных платьях, а для желающих потанцевать играло трио.

— Фортепиано, ударные и скрипка, угадал?

— Да, мой милый музыкант, — улыбнулась она.

— Пальцем в небо… Я просто подумал, что для романтичности скрипка была бы очень кстати.

— Точно, — кивнула она. — Только не для пятнадцатилетней девчонки с папашей.

«Не стал бы утверждать это с такой уверенностью», — подумал я.

— Каждое лето я тешила себя надеждой, что теперь-то уж мы найдем папе жену.

Я представил себе, как юная Сильвия танцует с отцом, высматривая ему подходящую спутницу среди богатых вдовушек, и мне это показалось очень трогательным.

— Однажды прямо за соседним с нашим столиком оказались две дамы. Та, что помоложе, была темноволосая, яркая. Возраст — как раз то, что нужно. Они сидели от нас совсем близко, так что я разглядела, что кольца у нее на пальце нет. На протяжении всего ужина они поглядывали на нас и перешептывались. Перед тем как принесли кофе, пожилая дама встала, поцеловала молодую и исчезла.

— Ну-ка, ну-ка, это уже интересно! И кто же сделал следующий шаг?

— Естественно, я. Я сослалась на головную боль, извинилась перед папой, а его заставила остаться и закончить ужин.

В дверях я обернулась и увидела, как отец достает портсигар. Судя по всему, уходить он не торопился. Вот он, момент, которого я так долго ждала! Я не могла ни спать, ни даже читать. Не меньше часа я провисела на подоконнике, изо всех сил вытягивая шею, чтобы разглядеть, не танцуют ли они. Наутро я проснулась и стала представлять себе, как эта дама придет с нами завтракать на террасу. Ее не было, но папа пребывал в таком прекрасном настроении, что я была уверена, что они договорились встретиться на обеде. Так долго ждать я была не в силах и напрямик спросила его, что он думает о той красивой брюнетке, что вчера сидела с нами рядом.

Сильвия сделала паузу и сокрушенно помотала головой.

— Молчи, я угадаю, — остановил ее я. — Он предпочитает блондинок.

— Нет! Он ее вообще не заметил! Я, кажется, заболталась? — извиняющимся тоном спросила Сильвия.

Был почти час ночи. Мы стояли в пустом вестибюле «Святого клоповника» (еще одно прозвище, изобретенное мною для дыры, в которой мы жили).

— Вовсе нет, — вполне искренне возразил я. — Как еще можно узнать другого человека, если не в разговоре?

— Но узнать еще не означает симпатизировать… — осмелилась она.

— Сильвия, в нашем случае это полные синонимы.

Мы поцеловали друг друга в щечку на сон грядущий, и она на лифте поехала к себе. Я, как неисправимый американец, получил положенную порцию физической нагрузки, пешком поднявшись на свой десятый этаж (во всяком случае, мне в тот момент показалось, что этажей не меньше десяти). Шагая по лестнице, я думал, что в ее последней безобидной на первый взгляд реплике кроется тайный смысл. Нико еще не завоевал ее сердце окончательно. И у меня есть шанс.

На следующий вечер в «Кафе де Флор», завершив последнюю тему нашей подготовки — то есть досконально прочитав все, что касается появления, развития и лечения шистосоматоза (распространенного инфекционного заболевания крови, возникающего вследствие контакта с водой из зараженного источника), мы заказали кувшин сухого белого вина и по уже привычному ритуалу перелистали друг другу свои семейные альбомы.

Мы главным образом говорили о том, что нас привело в медицину.

— Если честно, — сказала Сильвия, — сколько помню, я всегда хотела быть врачом. Это, наверное, началось еще с Джорджо.

— А кто это?

Она перегнулась через столик, как делала всегда, когда делилась со мной чем-то сокровенным. Сегодня на ней был пуловер с глубоким вырезом, и я невольно пялился на ее красивую грудь. Она тем временем поведала мне о Джорджо Ридзутто.

— Он был моим первым мальчиком, если так можно сказать. Моя первая симпатия. Худющий, с большими черными глазами, довольно тщедушный. На переменке, пока другие ребята носились и валяли дурака, он устраивался где-нибудь в сторонке совершенно один. Тогда я подходила и садилась рядом.

Как я ни звала, он ни разу не захотел прийти ко мне домой поиграть. Как выяснилось, каждый вечер ему надо было идти в больницу на диализ.

Она вздохнула.

— Черт! Сколько лет прошло, а мне все еще тяжело об этом говорить. Уже тогда было видно, что он, как говорят, не жилец. Мой отец предложил оплатить ему операцию по пересадке почки. В Америке. Я была