спальню и рухнула на кровать, покрытую шелковым покрывалом, прямо как была – в одежде. Витя на всякий случай обошел квартиру, проверяя, все ли в порядке. Затем застыл на пороге спальни. Лариса, приоткрыв глаза, сонно на него посмотрела.

– Принеси мне воды! – помолчав, приказала она Вите. – И таблетку от головной боли!..

Витя послушно направился на кухню. Набрал прямо из-под крана, решив не возиться с водоочистителем. Авось не заметит. В ванной, из шкафчика, достал шипучий аспирин. Подумав, сам решил тоже принять – от похмелья хорошо помогает. Когда он вернулся со стаканом в руке, хозяйка переменила положение и лежала уже на животе, уткнувшись лицом в покрывало.

– Расстегни, голубчик, сил нет... – попросила она, имея в виду сложную, из мелких пуговичек застежку на спинке заграничного платья, и для ясности еще пальчиком потыкала.

Витя присел на кровать и расстегнул несколько верхних пуговичек.

– Угу, – промычала Лариса, а потом сказала словно бы с сожалением, повернув к нему отяжелевшую голову: – Один ты у меня остался, Витя... Или, может, бросить меня теперь хочешь? Да нет, – протянув руку, взъерошила Вите волосы, – ты меня теперь не бросишь, богатую-то вдову...

Вот запьянела-то баба, разговаривай с ней в таком состоянии... – подумал Витя. Этак на полночи беседа может затянуться. Или уснет?

– Лариса Витальевна! – укоризненно возразил Витя. – За кого вы меня принимаете? Вы ведь меня знаете не первый год...

– Ладно, не обижайся... – махнула рукой хозяйка. – Знаю, что ты любишь меня. Ведь любишь? Любишь свою хозяйку.

– Люблю, – хмуро отозвался Витя. Иначе ответить нельзя было, а слово это Витя почему-то очень не любил. Не произносил его никогда, то есть по отношению к женщине, а так, в обычной речи – даже на каждом шагу произносил: люблю футбол, люблю кефир, водочку тоже люблю...

– Хорошо... – удовлетворенно вздохнула Лариса. Потянулась, как кошка. Мамочки, да она меня соблазняет, понял Витя и чуть не рассмеялся. И это после всего, что уже было? Редко удается обделать дело с такой приятностью. Чтобы обед сам в брюхо просился. Да еще и уговаривал... – А то, может, и замуж меня возьмешь? – не унималась Лариса. – Я теперь женщина свободная... молодая... привлекательная... Нравлюсь я тебе?

Витя изобразил своим лицом восхищение. Ну и что она так долго телится? Давно пора переходить к водным процедурам.

– Да нет, – помотала головой Лариса, – тебе помоложе кто-нибудь нужен. Какая-нибудь эдакая чистая, невинная девушка, и чтобы хозяйка хорошая, а?.. Ладно, вижу тебя насквозь, подумаешь, бином Ньютона... Сними с меня платье, жарко...

Витя осторожно, стараясь не касаться тела, стянул с хозяйки платье, затем колготы и теперь стоял, держа их в руках, не зная, что дальше – не взять ли инициативу в собственные руки? Нет, еще спугнешь. Влюбленный должен быть робок и застенчив. Думал он обычно тяжело и медленно, для осмысления создавшейся ситуации ему требовалось время. Яснее ясного, пока с Машкиной не снимут обвинение, он должен быть рядом, а вот что потом? Может, и впрямь жениться? То, что он вдруг оказался единоличный обладатель женщины Ларисы, казалось ему странно. А ведь на самом деле, невесело усмехнулся он, в подозреваемые-то надо было меня первым делом записывать. Убил враз и любовника и мужа... А сам втерся в доверие к богатой женщине, этаким утешителем, жиголо задрипанным... А ведь мама ее не примет, осознал Виктор с внезапной ясностью. Или потянуть с женитьбой годик-два? А как ее два года при себе удерживать-то? Нет, опомнится, уйдет, с сожалением решил Виктор.

С кровати донеслись странные звуки. Лариса, сдерживаясь, рыдала лицом в подушку, время от времени громко всхлипывая. Теперь она осталась в кружевном бюстгальтере и шелковой комбинации на лямочках. Витя устыдился собственных сомнений и робко погладил Ларисино голое вздрагивающее плечо. Это возымело неожиданное действие.

– Витя! – сразу же бурно отозвалась Лариса. – Помоги мне! Меня ведь в тюрьму посадят! Ты же не знаешь ничего, а у меня в жизни разные обстоятельства были!.. Нет, ты не подумай ничего такого... Но мало ли, чего не сделаешь в молодости... Только не заставляй меня рассказывать. Если они раскопают, то все!.. А я в тюрьме не смогу, правда! Я не привыкла! Я ведь с детства в хороших условиях!.. Ты хороший, а мне и надеяться больше не на кого... Обещай, что ты будешь меня защищать! Обещаешь?

– О чем разговор, Лариса Вит...

– И не зови меня больше никогда по имени-отчеству! Это, в конце концов, невежливо, – проворчала, уже успокаиваясь, Лариса. – Ты мне что, о возрасте моем хочешь напомнить?

– Хорошо, Лариса. Ну какой возраст, о чем вы говорите? Конечно, мои обязанности – во всем помогать вам. Я ведь ваш телохранитель.

– Только обязанности? И все? Ты будешь делать это только по обязанности?

– Да нет, не все. – Витя постарался смягчить голос. – Я от души. Я для вас все сделаю.

Лариса удовлетворенно вздохнула:

– Ну тогда иди сюда...

Вот теперь Витя ощутил полное удовлетворение, а потом вовсе перестал думать и сосредоточился на самом процессе...

Лежа под одеялом рядом с посапывающим во сне, как щенок, Витей, Лариса смотрела в потолок. В преданности Вити она теперь была уверена, так как постаралась закрепить ее всеми доступными ей способами. Мужчин, по мнению Ларисы, можно было брать на секс, для этого нужна только хорошая фигура, на жалость, для этого нужно уметь притвориться обиженной девочкой, на любовь – для этого надо постоянно смотреть на него с обожанием. Этим вечером она использовала все три способа. Впрочем, безо всякого расчета Витя ей всегда нравился. Он казался ей надежным и спокойным, возможно, из-за своей фигуры. Широкие плечи, мускулы... Лариса протянула руку и погладила Витин бицепс. Подтянутый, послушный мальчик, новое поколение... Машкин в последние годы как-то расползся, не говоря уж о его любимой домашней одежде – мешковатых тренировочных брюках. Он принадлежал к людям старой закалки, не привыкшим следить за собой постоянно, хорошо и престижно одеваться он себя заставлял – для выходов в люди, сделок, светских мероприятий. Завел даже советчика – стилиста...

Она нащупала наконец какое-то воспоминание, связанное с ее совместной жизнью с Машкиным. Вернее, не нащупала, а само оно возникло, ни с того ни с сего, довольно случайное, незначительное – из ранней поры их знакомства.

Они, молодые тогда и красивые, сидели в небольшом, но дорогом кафе, и вокруг были сплошь красивые лица – золотая молодежь; создавалось ощущение, что красивыми бывают исключительно дети из богатых семей, в том же Макдоналдсе, например, лица были уже поплоше... Они пили обжигающий, крепкий кофе, сваренный по хитрому рецепту и названный тоже высокопарно и непонятно – «Дарк голд». Кругом заливались наперебой мелодичными частыми трелями, как соловьи, мобильные телефоны. Лариса тогда вспомнила, что давно не была за городом.

– Я, пожалуй, куплю тебе телефончик, – сказал Машкин.

– А если я его сломаю? – пококетничала Лариса (она имела особенность сверхъестественно быстро выводить из строя любую технику). – Что ты сделаешь? Будешь меня ругать?..

– Я куплю тебе новый, – спокойно сказал Машкин, и Ларису вдруг до кончиков пальцев пронизал восторг от того, что она поняла: ей открывают бессрочный кредит для всех ее желаний, причем абсолютно безвозмездный. Таким тоном это было сказано...

Нет, все-таки хорошо, что я не согласилась на ребенка, подумала Лариса несколько непоследовательно, потом повернулась на бок и тоже уснула.

...До завтрака Витя осуществил свою давнюю фантазию – искупался вместе с Ларисой в джакузи. Потом они, взявшись за руки, прошли по квартире и внимательно осмотрели и прощупали стены и прочие подходящие места на предмет скрытых камер. Камеры конечно же оказались чистейшей фантазией – до такой паранойи Михаил Машкин не доходил.

– У страха глаза велики, – смеялась Лариса.

– Послушай, – сказал Витя, выжимая сок из апельсинов, – я хочу задать тебе один вопрос.

Они расположились завтракать на огромной кухне, выложенной плиткой под мрамор. Такая облицовка создавала ощущение прохлады, что, конечно, было актуально скорее в жарких странах, так как зимой в