машина сигналившего водителя попала в аварию: вся передняя ее часть оказалась смята. Стараясь не смотреть в ту сторону, Размахов проехал мимо и уже до самого Воронежа вел себя смирно.
– Ну что ты там изучаешь? – спросил Размахов у Марины, склонившейся над развернутой, изрядно потертой картой местности.
В машине было полутемно. Несколько часов они ехали с неизменной скоростью, и эта монотонность выводила Размахова из себя. Этак можно было и заснуть за рулем. Марина же не проявляла желания общаться, все время отмалчивалась и даже смотрела как-то в сторону, в окошко, на пролетающий за ним посредственный среднерусский пейзаж.
– Ты свернул не в ту сторону, – сказала нехотя Марина, вздохнув. Она по опыту знала, что спорить или делать Размахову замечания – занятие неблагодарное и бесполезное. Он отличался особым упрямством уверенного в себе, преуспевающего человека, и предостеречь его от ошибок было невозможно; оставалось обреченно наблюдать, когда свершится все самое страшное, а потом ждать, пока он сам же из этой ситуации не найдет выхода, причем на всем протяжении инцидента необходимо было делать вид, что все нормально. Вот и сейчас Марина сложила карту, засунула ее обратно в бардачок и приготовилась изображать, что плутание в темноте по сомнительного качества дорогам, а также подпрыгивание на ухабах и кочках довольно приятное времяпрепровождение, и вообще, все имеет свои положительные стороны. Например, подпрыгивание до потолка приятно веселит и прогоняет дурные мысли, одновременно положительно воздействуя на органы пищеварения. Марина опять пришла в дурное настроение, чувствуя, что жизнь вообще в целом, как феномен, изрядно-таки ей надоела. Довольно бессмысленная штука... Все бы ничего, но постоянно приходится иметь дело с людьми. Это крайне тяжело. Доставляет массу беспокойства, а главное – не устаешь удивляться полному отсутствию мыслительных способностей у двух третей народонаселения. Вот и сейчас Размахов остановил машину, достал убранную Мариной карту и, подозрительно на нее поглядывая, углубился в изучение. Хмыкнув, сложил карту и поехал дальше. Марина обреченно глядела в окно, вцепившись в кресло. Жизнь надо менять, в очередной раз за сегодняшний день подумала она. Партнера надо менять...
Краем глаза Размахов наблюдал за этой красивой, сидящей рядом с ним женщиной. Не понимал он ее. Никогда не понимал. Вот она потянулась к сумочке на заднем сиденье, дорогой сумочке из кожи рептилии, красиво изогнувшись, щелкнула замочком и выпрямилась с сигаретой в одной руке и зажигалкой в другой. Сигареты длинные и тонкие, зажигалка серебряная, в форме боба. Любит хорошие вещи. Шикарно затянулась, приоткрыла окно. Теперь сидит вся окутанная дымом, загадочная, неизвестно про что думающая. И все это – не обращая ни малейшего внимания на Размахова, словно он был ее шофером, а она – возвращающейся домой со светского раута аристократкой.
Размахов обеспокоенно заерзал. Не нравилось ему Маринино молчание. Было оно подозрительно. Это было молчание со знаком минус. Смутно догадывался, что если Марина и думала в это время про него, то нелицеприятно. За время их продолжительного романа он научился различать молчание Марины. Она была самой красивой изо всех молчаливых и задумчивых женщин, встретившихся ему на жизненном пути. Раньше она молчала нежно, грустно, иногда она молчала бездумно, плавая в удовольствии, а в последнее время она молчала все больше агрессивно... Погружаясь в морскую пучину своих мыслей, Марина становилась абсолютно чужая, словно с другой планеты, и проблемы, которые занимали ее, Размахову, наверное, даже и не снились, и поучаствовать в этих думах он никак не мог – вот что обидно. Молчащая женщина – это настоящее несчастье. Любой самый самоуверенный мужчина свою самоуверенность в присутствии такой подрастеряет и съежится. При условии, конечно, что она достаточно красива... Она задумалась, она предоставлена самой себе, она вышла из-под контроля. Это тревожно и опасно. Она может додуматься до чего угодно, – например, до того, что она прекрасная принцесса, а ты рядом с ней как минимум свинопас, а то и полная свинья... Вот и приходится постоянно задавать вопросы: о чем ты, милая, думаешь? А она не отвечает, да еще и смотрит на тебя презрительно: мол, дурак, что ли? И иногда отвечает с улыбкой: о тебе. И ведь видно, что все врет... Между тем твои мысли, когда ты молчишь, ее совершенно не интересуют. Она без них прекрасно обходится или просто видит тебя насквозь? Или скучен ты ей настолько? А может, подумал Размахов, просто прикидывает, куда ей лучше сходить завтра – в массажный салон или в парикмахерскую. Черт этих женщин поймет! Уж лучше бы, как все, щебетала. Тоже, конечно, в дороге не радость...
Размахов обладал по части женщин весьма обширным, существенным опытом, несмотря на совершенно нерасполагающую внешность. И дело, как он догадывался, было тут вовсе не в деньгах, а в характере. Во- первых, у Размахова с детства были комплексы. Да-да. И они сослужили ему хорошую службу. Благодаря деньгам и солидному общественному положению мамы и папы маленький Боря не чувствовал себя плебеем или изгоем. А благодаря тому, что жили они сначала в провинции, он не стал таким, как номенклатурные дети, – богатым и бездумным идиотом, который ничего не делает оттого, что у него и так уже все есть. Размахов был примерно посередине общественной лестницы, вниз смотрел с презрением, будучи почему-то уверен, что каждый человек сам хозяин и творец собственной судьбы и, если у него нет денег, он или дурак, или лентяй, маргинал – в общем, и не достоин даже жалости, ибо свою собственную драгоценную жизнь не ценит и устроить не умеет... Наверх же он смотрел пристально, выбирая, кем ему стать, прикидывая, как именно подняться. Но без благоговения... Кроме того, он был наделен врожденной хитростью, изворотливостью. У него был талант интригана. Он умел поворачивать события в свою пользу. Умел просчитывать...
– Приехали, – сказала Марина, стукнувшись лбом о стекло. В голосе ее звучала злоба. Размахов попереключал передачи, подергался туда-сюда – машина завязла. Вышел посмотреть. Они хитро застряли в какой-то дурацкой выбоине грунтовой дороги, колеса прокручивались, и своими силами выбраться было, по-видимому, невозможно... Сидеть с молчаливо торжествующей Мариной в машине, дожидаться у моря погоды не было смысла – Размахов махнул рукой и поплелся тормозить какую-нибудь машину с добросердечным водителем.
Придя в школу в первый день, маленький Боря затаился в уголке класса, огляделся вокруг и понял: придется тяжело. Со временем это подтвердилось: девочки любили красивых и удачливых мальчиков. Красивым он сам себя сделать не мог, и, значит, ему предстояло трудиться в поте лица, приобретая могущие привлечь девочек достоинства. То, что без девочек он в жизни не обойдется, Размахов понял сразу: его темперамент начал мучить его довольно рано. Возможно, тут были виноваты грузинские предки...
Очень рано Боря стал самостоятельным. Это было правильно, выгодно, это была стратегия. Тем более что самостоятельность могла со временем стать еще одним качеством, привлекающим девочек. В этом смысле он выгодно отличался от девяноста девяти процентов мужского населения России, не взрослеющего до седых волос, предпочитающего с материнских шей пересаживаться на женины... Размахов умел все делать сам. Умел находить работу, еще учась в школе. Умел принимать решения. Умел действовать. Учился профессионально водить машину. Приобрел диплом массажиста. Никогда не сидел без денег. Играл на бирже. Занимался плаванием, теннисом, карате. Кроме того, читал много книг по психологии и социальной философии. Это помогало ему и в карьерном росте, и в личной жизни. Он гордился приобретенным умением определять сущность человека через пять минут беседы с ним. По прошествии этого времени Размахов уже мог предсказывать поступки или слова человека и соответственно заранее выстраивать свою линию поведения. Это напоминало игру в шахматы.
Такие особенности характера изрядно сказались на размаховской внешности: профиль его даже для нефизиогномиста мог быть указанием на характер владельца – капризный, упрямый. Слегка ленивый. Победитель. Ни в чем себе не отказывает. Нижняя челюсть тяжелая – любитель мирских удовольствий. Нос, правда, был мягковат и загибался вниз, но подбородок выдавался вперед и имел квадратную форму, а верхняя губа была вздернута.
Наполеоновские комплексы Размахова принуждали его к постоянному действию и противодействию. Он постоянно чего-то добивался. Ему должно было удаваться все на свете. Все у него должно было быть самое лучшее. Он должен был блистать и жить приятно. Депрессий у него никогда не бывало – это неконструктивно. Пить он не пил, расслаблялся исключительно при помощи секса. Он был несколько старше молодого энергичного поколения предпринимателей, но абсолютно вписался в него, перенял все их повадки, замашки, стиль жизни. В наше время модно быть здоровым и богатым. А также неглупым...
Поскольку давалось ему в жизни все достаточно легко, то если Размахова постигала случайная неудача, он впадал в ступор. В эти редкие моменты знакомые могли видеть его грустным. (Марина, например, явно
