— А ты как думал? — сдерживая гордость, ответил Вася.

— Но я не совсем верю в этот зуб… в то, что нам удастся найти его.

— Ты удивительный человек! — Вася забежал чуть вперёд и повернулся к Саше. — Ты никому и ничему не хочешь верить. Ведь сколько раз и твой отец и мой говорили: на старых разрезах, где они выкопали два мамонтовых зуба, остался ещё один. Им не хотелось вырубать его из вечной мерзлоты. А мы вырубим! Нам захочется!

— Ну, я понимаю… — Саша остановился. — Ты хочешь, чтобы твоя школа загремела. Но ведь моя школа уже гремит.

— Но ты друг? — остановился Вася, в упор глядя на Сашу.

— Понятно… — уже не так уверенно, как прежде, ответил Саша и задумался.

— Я тебе так скажу! Если мы найдём два мамонтовых зуба, один будет твой, — великодушно и в то же время очень дипломатично сказал Вася. — Так как? Пойдёшь со мной?

Саша покосился на него и промолчал.

Конечно, Вася друг, но помогать ему доставать зуб и, значит, давать ему возможность обставить 21-ю школу — дело не простое. Хотя почему, собственно, там не может быть двух зубов? Ведь известно, что в ледяном панцире вечной мерзлоты, покрывающей огромные северные пространства Сибири, находили не только мамонтовые зубы. На столе у Сашиного отца лежит нож для разрезания бумаги, сделанный из мамонтовых клыков — бивней. Это подарок искусных чукотских косторезов. Почему же в старых разрезах, в которых геологи искали какой-то важный минерал, не может быть не только мамонтовых зубов, но и бивней? И Вася и Саша недаром сыновья геологов — они знают, что необыкновенная сибирская земля хранит в себе ещё и не такие тайны.

— Ладно, — сказал Саша и решительно двинулся вперёд. — Я пойду. Но с условием: если мы найдём что-нибудь, всё пополам. Хорошо?

— А если будет только один зуб?

— Гм… Тогда так. В своём музее ты напишешь: «Найден совместно с пионером двадцать первой школы». Ладно?

Вася долго молчал. Выхода у него не было. До старых разрезов — километров десять. Идти туда одному страшновато. Да и с кем же идти, если не со старым товарищем? Вместе они переезжали из города в город, когда их отцов, работающих в одной геологоразведочной партии, переводили в новый район. Всегда учились в одной школе и сидели на одной парте. И не их вина, что им пришлось расстаться.

Когда мужские и женские школы стали соединять, Сашу оставили, а Васю Голубева перевели. Все, кто знал Васю, не очень удивлялись этому. Он с головой погружался во всякие общественные затеи, был душой совета дружины, отлично рисовал и вечно что-нибудь мастерил: то ультракоротковолновый приёмник, то модель паровой машины, то электрическую мясорубку. Понятно, что времени для домашних заданий у него было немного. Но даже и то время, которое всё-таки оставалось у него, он использовал для занятий в секции юных боксёров, осваивания лыж, коньков и особых беговых санок, к которым он приспособил парус и они могли катиться по замёрзшей реке, как лодка. Словом, преуспевая почти везде, Вася Голубев получал иногда не только тройки, но и, к своему величайшему удивлению, даже двойки. Как они прорывались в тетради, для него оставалось страшной тайной.

Саша Мыльников был человеком спокойным, уравновешенным и не очень спешил выполнять пионерские задания. Возиться со строительством моделей он не любил и собственных изобретений не имел. Но зато он любил спорт и стихи. Однако это не мешало домашним занятиям, и Саша был одним из лучших учеников класса.

Видимо, за всё это Сашу очень уважала Васина мама, и с этим, к сожалению, приходилось считаться, потому что, когда Вася собирался уйти из дому в одиночку, это было одно, но, когда он предупреждал, что уходит с Сашей, — совсем другое. В первом случае мама обязательно читала долгие и нудные наставления и иногда просто не отпускала, а во втором даже слова не говорила.

Понятно, что, если Саша не согласится с Васиным предложением, нечего и думать о походе за мамонтовым зубом: одного мама всё равно не отпустит. Поэтому волей-неволей пришлось соглашаться.

— Хорошо! Напишем: «Найден совместно с пионером двадцать первой школы».

— Александром Мыльниковым?

— Александром Мыльниковым, — покорно согласился Вася, стараясь не очень сердиться.

— Ладно. Я пойду.

— Тогда так. Ты берёшь топорик и спички. Я возьму лопату и немного керосину, чтобы разжечь костёр и растопить мерзлоту. Нужно взять хлеба и консервов.

— Консервы я возьму, — решил Саша. — У нас есть. Когда собираемся?

— В восемь утра ты зайдёшь за мной.

— Почему я — за тобой?

— Ну, видишь ли… мама…

— Ага, ну понятно. Значит, всё?

— Всё! И будь спокоен — мамонтов зуб у нас будет!

— Конечно, — почему-то не совсем уверенно сказал Саша.

Всякую маму надо знать. Свою маму Вася Голубев знал очень хорошо. Когда он сказал, что собирается на дальние разрезы, она возмутилась:

— Это что ещё за глупости? Мороз под тридцать, вот-вот начнутся весенние метели, а он собрался в сопки! Никуда я тебя не пущу!

Вася вздохнул, отвёл в сторону свой совершенно чистые, безгрешные глаза и сокрушённо сказал:

— Вот всегда так: одному нельзя. Договоришься с Сашкой — опять нельзя. Сиди дома, а все ребята уходят на лыжах.

Он повернулся и пошёл к своей кровати, стараясь идти как можно расслабленнее, слегка подрагивая плечами. Могло даже показаться, что он плачет. Мама сейчас же спросила:

— Ты собираешься с Сашей Мыльниковым?

— Конечно!

Мама ушла, и Вася немедленно юркнул в кладовую. Здесь он нашёл пустую бутылку, поднатужился и приподнял бидон. Подумав, он опустил бидон, сделал из бумаги воронку — такую, какую делали на уроках физики, — и через неё налил керосин. Бутылку он поставил у двери. Потом открыл шкаф, вынул буханку хлеба, отрезал половину и, завернув в газету, тоже положил у двери под старым пальто. Только после этого он прошёл за свой столик и раскрыл тетрадь и учебник. В эту минуту вошла мама.

— Ну хорошо, — сказала она уже поспокойней. — Я разрешаю тебе идти на лыжную прогулку, но ты должен сегодня же сделать все уроки и дать мне честное пионерское слово, что не будешь задерживаться.

Вася был совершенно спокоен — он знал, что иначе быть не может, и поэтому не очень обрадовался маминым словам.

— Ты же видишь — я уже учу, — даже как будто недовольно ответил он и добавил: — Честное пионерское, я не буду задерживаться.

Он выучил уроки, приготовил лыжи и рюкзак, проверил одежду: на шубе не хватало пуговицы. Очень хотелось спать, но Вася заставил себя пришить пуговицу: всякий уважающий себя спортсмен, а тем более путешественник обязан уметь всё делать сам. Папа всегда говорит: лучше сделать всё дома, чем потом мучиться в дороге.

Заснул он гораздо позже обычного и утром едва поднялся. Спросонья пошёл зачем-то в кабинет отца, потом вернулся и едва сообразил, что и как нужно надеть.

Вася умылся, и постепенно сон стал проходить. Он позавтракал, положил в рюкзак приготовленный матерью бутерброд, надел шубу. Едва часы пробили восемь, в дверь постучали, и в коридор вошёл