стонал, и грудь его при этом поднималась и опускалась прерывистыми неровными толчками, а то, слабея от сделанных усилий, надолго затихал, и надо было внимательно приглядеться, чтобы обнаружить его стесненное дыхание.

В такие минуты над ним склонялся человек, разжимал палочкой стиснутые зубы и вливал в рот Алексею несколько капель какой-то жидкости. Чаще это был старик китаец, иногда же молодой парень, примерно одногодок Алексея. Время от времени они меняли ему повязки на спине, прикладывали к груди тряпочки, смоченные в отварах из трав или в медвежьей желчи. Старик сухими костлявыми пальцами ощупывал его ребра и что-то шептал по-своему, прикрыв раскосые глаза.

Но наконец Алексей пришел в себя и долго не мог понять, где он находится и что с ним.

Прежде всего, он разглядел низкий закопченный потолок с грязными подтеками и толстой балкой посередине. Откуда-то сбоку падал скупой свет. Алексей попытался повернуть голову к его источнику, но у него не хватило сил. Хотел пошевелить рукой – и тоже не смог.

«Ах да, я еще не проснулся!» – подумал он и попытался открыть глаза шире. Но над ним был все тот же потолок, и от его стараний он не стал ни выше, ни чище.

«Где я? Как попал сюда?» Вчера – это Алексей помнил отчетливо – он взобрался на верблюда и направился... Куда направился? Он постарался восстановить события в их точной последовательности. Утром они собрались вместе с Егором к Хатанге. Потом появился Ермашка... Он припомнил даже разговор, который они вели между собой. Потом Егор и Ермак уехали, а он остался один... Юрту Хатанги он нашел довольно быстро, только она оказалась пуста. А потом он обнаружил под камнем то, что осталось от незадачливого гробокопателя, а дальше – обвал и... Постой! Он полез в карман, но червонца на месте не оказалось, так же как и золотой пластинки на запястье – подарка Чечек.

Он наморщил лоб, припоминая. Нет, это уж ему явно не приснилось! Червонец и пластинка определенно были. Но куда ж они исчезли? Потерять их он не мог, неужто кто-то украл, пока он спал? А где же револьвер? Рука его метнулась за пазуху, потом за спину... На лбу выступил пот. «Смит-вессон» исчез так же, как и все остальное!

Алексей забеспокоился, попытался рывком повернуться на бок и застонал от боли. Перед глазами опять все поплыло, к горлу подступила тошнота, а в ушах зазвенело, пронзительно и визгливо, будто кто-то специально, издеваясь над ним, дергал и дергал за одну балалаечную струну.

«Что со мной?» – успел подумать он и опять провалился в пустоту и мрак. А когда снова пришел в себя, была ночь.

В ноздри ему ударил запах прогорклого масла, чеснока, лежалой соломы, человеческого пота и отстоявшегося дыма. Где-то рядом во тьме похрапывал человек. С другой стороны доносилось сухое покашливание, там кто-то курил, и ко всем прочим запахам добавился еще запах крепкого самосада.

– Где я? – спросил Алексей. Голос его прозвучал совсем слабо, но был услышан.

– Твоя сипи. Сипи, капитана. Моя потунда,[42] – ответил старческий голос, а ноги зашаркали по соломе, видимо, прикрывающей земляной пол.

Алексей почувствовал, как ему приподняли голову. У самых губ оказалась пиала с водой. Он сделал несколько глотков. Вода была горьковатой на вкус, но приятной.

Передохнув, он сделал еще пять или шесть глотков.

– Шанго,[43] капитана! Сипи, – стоявший над ним человек произнес еще несколько слов, которые Алексей не понял, и отошел.

«Китаец! – догадался он. – Однако куда меня занесло? – Алексей потянул носом, вдыхая необычный запах. – Это явно не Тесинск, но и не слобода!»

Вдруг в памяти явственно прозвучали чьи-то голоса: «Ты кого приютил? – выкрикнул злобно один. – Это ж – легавый, что на завод приехал! Ты что, совсем рехнулся, Тимоха?» А второй, хриплый, все время отдувавшийся, как после долгого бега, спросил с испугом: «Думаешь, вышли на нас, Степка?» – «А что, сам не видишь? – еще больше распалился первый. – Зря, что ли, он к Хатанге ездил? И червонец с умыслом прихватил. – И уже тише, но с бешенством: – Ты зачем, падаль такая, вздумал обратно червонцы скупать да еще полтину доплачивать?» – «Дык я...» – поперхнулся второй и закашлялся сипло, с отдышкой. «Дык я», «дык я»... – передразнил его первый, – твои же людишки тебя и заложат в первую очередь! Припрячут червонцы до поры до времени, а потом сдадут полиции, дескать, ни сном ни духом...». – «Ты ж говорил, не подкопаются!» – произнес тоскливо второй.

«Здесь не подкопаются, а ежели отправят в Североеланск, в Пробирную палату – там живо разницу определят... – ответил первый голос с явной издевкой и осекся: – Кажись, пошевелился?» Тяжелый запах изо рта ударил Алексею в нос. Видимо, говорившие нагнулись над ним. Он попытался разлепить тяжелые веки. Не получилось. И застонал от бессилия.

«Ишь, стонет! – пробурчал второй. – Пусть только придет в себя! Я у него все жилы вытяну, но узнаю, что легавые против меня затевают». – «Да уж, будь ласков! – Первый, похоже, усмехнулся и предупредил: – Его, поди, уже ищут, могут и сюда нагрянуть. Отправь его к Тобурчину на табор от греха подальше. Пусть в тайге спрячут. А как только очухается, я сам им займусь. У меня с ним свои счеты...»

Алексей попытался вспомнить: кто такой Тобурчин? И что за счеты могут быть с ним у человека, голос которого ему был совершенно не знаком? Но тяжесть сдавила виски, и он не стал ломать голову над новой загадкой.

«Жив – и ладно! Главное, что жив! – подумал он радостно. – Тюндюк не захлопнулся!» И он опять провалился в сон...

Проснулся Алексей от шума. За стеной спорили два голоса, но, как он ни силился, не разобрал ни единого слова. В кошму, на которой он лежал, рядом с его лицом уткнулся косой солнечный луч. Если судить по лучу, то еще рано: солнце стояло низко, видно, совсем недавно взошло. Но Алексей ошибался. Уже вечерело, а сам он проспал более шестнадцати часов.

Сон благотворно сказался на нем: боль в спине поутихла, а голова прояснилась. И он с интересом стал осматривать помещение, в котором находился. Оно походило на юрту, только без дымохода в крыше. Он лежал на низкой лежанке, на воняющей овцами толстой кошме и укрыт был старым овчинным полушубком. Одно из окон оказалось дверью, верхняя решетчатая часть которой была оклеена промасленной бумагой. Такой же бумагой заделано и окно, единственное или нет, Алексей этого не рассмотрел, потому что боялся растревожить больную спину и голову. Удивило его то, что в нижнем углу окна был вставлен осколок стекла, через который солнце и высвечивало толстый столб пыли, висящей в воздухе. Но он продолжал осматриваться дальше.

От потолочной балки к стенам протянулись березовые шесты. На них висели связки каких-то трав и кореньев, а также – лука и чеснока. От круглого котла, вмазанного в низкий очаг, поднимался пар, и запах варева щекотал ноздри. Алексей почувствовал, что ему прямо-таки нестерпимо хочется есть и пить.

– Эй, кто-нибудь, отзовись! – позвал он, надеясь, что это прозвучало громко.

Разговор за стеной оборвался. Тотчас приоткрылась дверь, и в юрту неслышно скользнул старик китаец в засаленном стеганом халате. Увидев, что Алексей глядит на него, приветливо закивал головой, заулыбался.

– Чифан, чифан![44]

Старик принес две чашки – одну с бульоном, в котором плавали редкие блестки жира, вторую – с мелко нарезанными овощами. Вместо хлеба он покрошил в бульон ржаной сухарь.

Алексея старик осторожно повернул на левый бок, подсунул ему под спину полушубок. Одновременно он поддерживал голову Алексея и чашку с бульоном. «Вот бы кто посмотрел на меня сейчас. Смех и грех! Младенец, да и только!» – думал Алексей, наслаждаясь теплым бульоном, попахивающим зеленью и чесноком. Затем старик кормил его овощами, ловко подхватывая их палочками, и оба они смеялись – Алексей несколько смущенно над своей беспомощностью, а старик над его разыгравшимся аппетитом. Старик говорил что-то по-китайски, беспрестанно улыбаясь. Алексей не понимал ни слова, но воспринимал его речь по-своему: дескать, ешь, парень, больше, поправляйся! И он не заставлял себя упрашивать.

Через пару дней Алексей уже садился на своей жесткой постели. Однажды, воспользовавшись отсутствием старика, он отважился спустить ноги с лежанки и попытался встать. Но у него так закружилась голова, что он опрокинулся на спину прежде, чем довел свою затею до конца. В таком положении его и застал китаец, возвратившийся в юрту с охапкой дров.

Уложив Алексея, китаец долго и сердито выговаривал ему, должно быть, за несерьезность поведения.