съездил бы пару раз по зубам для порядку: за то, что шапки не ломают или посмотрели косо... Но в этот раз проехал мимо. Душа металась от мрачных предчувствий, и не хотелось рвать ее по пустякам.
Жизнь начиналась, как у всех, кто посильней, давил всякого, кто посмел поперек слово сказать, и теперь бы одуматься, да уже поздно... «Подставляют людишки шкуры, как с них, мазуриков, не драть? Драл шкуры почем зря, обманывал, рожи бил, спаивал, девок и баб сильничал!» – думал Гуран, и тяжко ему было и страшно, и чуял он, что отвечать ему придется на все катушку.
«Живет себе человек, а потом возьмет скорую силу – и кажется ему, что он и царь, и бог, что нет ему ни в чем преграды. Наслаждается быстрым богатством, пыжится от тщеславия. А он, Тимофей Анчулов, чем лучше? Мало было своей земли, перекинулся в Урянхай, в Монголию. Там торговлю с китайцами наладил, потихоньку-полегоньку сдружились, от них потянулись спирт, шелка, опиум. Купил начальника корчемной стражи.[41] Фуговал товар через границу обозами. Только зарвался недавно корчемный чин, сместили его. Взятку дать пожалел. Сунул бы куш побольше – так, смотришь, и обошлось бы. А возможно, и выдал кто...», – рассуждал Гуран со спокойным равнодушием человека, давно привыкшего к подобным отношениям. Все, кажется, он в своей жизни испробовал. Все, что желал, получал, во всем выказывал свой нрав и волю. И в голову не приходило, что когда-нибудь придется отвечать. «Это я-то – отвечать? – взбеленился вдруг Гуран. – Да тут без меня и власти не будет!» – Он выругался. И на душе несколько полегчало.
Повозившись, он устроился поудобнее. И стал рассуждать: откуда все ж исходит неясная пока угроза? Но тут особо длинных размышлений и не требовалось. Несомненно, от Егорки. Поганый урядник, уже который год как кость в горле! Раздавил бы его, как степного клопа, но ведь и вони будет не меньше. И крамолу на него пытались возводить, и подкупить, и на девках срамных подловить, и даже в степи встречали лихие людишки. Ни на что не поддался, отбился, гаденыш, а сейчас, кажись, вцепился и того ловчее, как клещ в собачье ухо! Нет сладу со стервецом!
И не зря люди Тобурчина уже который раз видели поблизости первейшего его приятеля Ермашку Кирбижекова – паскудника, чей улус никак не желает ложиться под Гурана. Месяц назад наведались за долгами, так отстреливаться вздумали и под Тобурчином коня грохнули. Но найдется и на них управа, и на Ермашку, и на мерзавца-урядника! Отольются вражьим детям его, Гурана, бессонные ночи! – привычно грозился Тимофей Анчулов, но тревожные мысли все равно лезли в голову, и от них в последнее время не спасали ни водка, ни девки, ни опиум... С какой стати Ермашка крутился вокруг его усадьбы? Чего вынюхивал? Неужто и вправду Егорка что-то проведал и уже сжимается стальная петля вокруг непомерной шеи Гурана?
– Хозяин! – повернулся к нему с облучка Ивашка. – Кажись, Хатанга в гости пожаловал.
– Хатанга? – удивился Гуран и попытался приподняться повыше, чтобы разглядеть, что творится снаружи тарантаса. А ямщики уже остановили лошадей. Ивашка спрыгнул на землю и, удерживая их в поводу, крикнул ямщику, который управлял коренником:
– Давай, Аким, добеги до верблюда! Посмотри, это Хатанга или чужой кто?
– Чужой? – подал голос Тимофей. – С чего ты взял?
– Да одет справно, только вот-вот с верблюда свалится!
– Так это и есть Хатанга, пьяный только.
– Н-е-ет, – засмеялся Ивашка, – к вам он завсегда тверезый приезжает, а от вас уже – ни тяти, ни мамы!
– Твоя правда, – прокряхтел бай в тщетной попытке перевернуться на бок и с нетерпением спросил: – Ну что там?
– Ведет Аким верблюда сюда, – сообщил Ивашка и присвистнул. – Точно чужой, хозяин! Неужто у Хатанги верблюда стибрил?
– Беглый, что ли? – спросил, задыхаясь, Гуран. Ему все-таки удалось приподняться. Но верблюда и человека на нем он не видел: загораживал Ивашка. – А ну посторонись! – рявкнул он на него. И тот с испугу сиганул в сторону, как заяц.
Аким был уже рядом с тарантасом. Завидев торчащую из него голову хозяина, подвел верблюда ближе.
– И вправду не Хатанга, – удивился Гуран. Человек на верблюде почти лежал, уткнувшись лицом в его печально поникший горб. Руки его свешивались по бокам. И только каким-то чудом он еще удерживался на верблюде. И вполне вероятно, не встреть его Гуран со своей свитой, остался бы лежать бедолага в степи...
– Пьяный, что ль? – спросил Гуран у Акима.
– Нет, кажись. Запах, правда, есть, маненько совсем, но сам полыхает, как огонь. Горячка у него, не иначе.
– Но откуда ж он взялся? – с недоумением посмотрел на слуг Гуран. – Сикпен у него, похоже, с чужого плеча, а по обличью вроде как из благородных. Может, чиновник какой заплутал?
– Оне сикпенов не носят, – вполне резонно заметил Ивашка. – Оне все больше в мундирах с пуговицами...
– Ладно, гадать не будем! – приказал Гуран. – Перенесите его ко мне в коляску. Очнется – сам расскажет, кто и откуда. И почему верблюда у Хатанги умыкнул.
– Так, может, Хатанга ему на время верблюда дал? – засомневался Ивашка.
– Хатанга с себя последнюю рубаху сымет и отдаст, но только не верблюда, – недовольно пробурчал Гуран. В душу его холодной змеей опять вползла тревога. Как этот человек оказался в его владениях? Почему его пропустили головорезы Тобурчинова? И кто он такой? Почему переоделся в татарский сикпен?
Гуран окинул взглядом своего неожиданного попутчика. Русский наверняка. И молод, очень молод для большого начальства. А с теми, что помладше чинами, у него пока хватит сил справиться. Он смерил задумчивым взглядом качающуюся спину Ивашки и распахнул сикпен незнакомца. Быстро пробежался по карманам, а вдруг обнаружатся какие-нибудь бумаги, ничего не нашел, но в последнюю очередь толстые пальцы уцепили что-то твердое. Гуран потянул, извлек на свет металлический кружок и похолодел от ужаса! Шпион, самый настоящий шпион!
Но нет, надо взять себя в руки! Что уж он так всполошился при виде этого сопляка? Чего ради принял за чиновника? Вернее всего, портяночник из Тесинска. Ограбил старика... И тут же одернул себя. Какой портяночник попрется в даль несусветную из-за поганого верблюда и пары червонцев? Только если кто навел на старика? Сообщил, что он... Но и эту мысль он отогнал как негодную.
Некоторое время он рассматривал незнакомца. Ссадина на подбородке, на штанах и сикпене следы засохшей глины. Гуран поднял его руку и отпустил. Она безвольно упала на колено. Но что-то, кажется, блеснуло на запястье. Он завернул рукав сикпена и едва сдержался, чтобы не выругаться от удивления. Запястье парня охватывала тонкая полоска древнего золота. Воровато оглядевшись по сторонам, Гуран снял ее с руки незнакомца и все-таки не сдержался, выругался.
– Чего надобно, хозяин? – повернул голову Ивашка.
– Отвяжись! – рыкнул сердито Гуран.
Разжав ладонь, он самым внимательным образом осмотрел золотую вещичку. Обнаружил клеймо в виде березового листка и довольно ухмыльнулся. Похоже, парень и впрямь ломанул Хатангу. Он с беспокойством обшарил вновь все карманы незнакомца, залез за пазуху, прощупал голенища сапог и озадаченно покачал головой. Что ж получается? Ограбить ограбил, а ничего, кроме червонца и этой безделушки, не взял? Но он за товар отдал Хатанге три червонца. Где ж тогда остальные два? Старик уже больше недели не приезжал после того, как появился на усадьбе с целой кучей старинных женских украшений и золотыми сбруйными бляшками, поэтому никак и нигде в другом месте не мог потратить их на пропой.
Гуран повертел в пальцах золотую пластинку и опустил ее в карман. Затем вновь обшарил незнакомца и аж крякнул от досады, обнаружив на спине под рубахой засунутый за пояс шаровар револьвер. Похоже, оправдываются самые худшие его подозрения. Но ничего! Парень все равно очухается, и тогда уж он сумеет добиться от него полного расклада по всем волнующим его вопросам: кто он? откуда? и зачем объявился в этих краях?
Глава 36
Лежа на спине с открытыми, невидящими глазами, Алексей то беспокойно метался,
