будет. Сколько я в разных селах и городах баш-кала – башень из голов людских повидал – не счесть. В Долине Роз турки такую резню устроили, что кровь ручьями по улицам бежала... Но потом мы им показали! Самого Осман-пашу в плен взяли под Плевной и сорок тысяч басурман! А после под Шипкой и остальную их армию разгромили. Там меня ранило, легко, правда. Генерал Скобелев самолично мне медаль вручил и расцеловал троекратно.

Арина появилась на пороге, уселась по другую сторону и, зябко кутаясь в пуховую шаль, прижалась к его плечу.

Егор повернул голову к Алексею, глаза его странно блестели в темноте:

– У Ариши, слышь, мужик под Плевной погиб, добрый казак был. Я ему сам глаза закрыл и пообещал о женке его заботиться... – Егор замолчал, а через несколько минут произнес: – Мы тут с Аришей до речки прогуляемся, посмотрим, не сбежала ли куда, а вы спать устраивайтесь. Степанида уже постелю вам спроворила. Завтра рано вставать. – Он обнял Арину за плечи, и она ответила ему счастливой улыбкой.

– Да я, пожалуй, на сеновале лягу, – Алексей посмотрел на небо, – ночь сегодня теплая. – И попросил: – Арина, дайте мне какое-нибудь одеяло или шубу.

– Возьмите тулуп в сенках, а подушку Степанида даст, – вместо женщины ответил Егор и справился: – Может, все-таки в комнатах ляжете? А то неудобно как-то!

– Не беспокойся, я в детстве частенько ночевал на сеновале, когда у деда на конезаводе гостил.

– Ну и лады! – улыбнулся Егор. – Под тулупом даже захотите замерзнуть – не замерзнете!

– Только там собачонка, Жулька с кутятами себе угол присмотрела, – подала голос Арина, – если что – гоните ее от себя, не жалейте! А то живо кутят вам под бок перетащит!

– Да уж как-нибудь отобьюсь! – улыбнулся ей в ответ Алексей и направился на сеновал.

Оглянувшись, он увидел спины Егора и Арины. Они шли через огород к баньке. И он опять улыбнулся им вслед. Но в груди вдруг всколыхнулась подзабытая в суете последних дней болячка. Перед глазами всплыло лицо Маши. Такой он видел ее в последний раз в доме Михаила. Сколько в ее глазах было неприкрытого осуждения и даже презрения... Алексей вздохнул и, натянув на себя тулуп, погрузился головой в роскошную пуховую подушку.

Тревожные мысли его не отпускали.

Все ли он делает как нужно? Верный ли путь выбрал? Не ошибается ли? И не случилось ли так, что он уже провалил свое первое задание, пропустив что-то существенное и жизненно необходимое для расследования? Он вздохнул. Да и прав ли он был, когда толкнул себя на подобные испытания, отказавшись от размеренной и спокойной жизни?

Но никто ему не отвечал и тем более не собирался растолковывать, как ему поступать дальше. Жизнь уже не раз доказала, что предпочтительнее и важнее до всего доходить своим умом. И только в одном он был уверен окончательно и бесповоротно: что никогда не расстанется с этими краями, с этой суровой, но вместе с тем светлой землей, той, что подарила ему встречу и дружбу со столь чистыми и ясными душой людьми...

Алексей, уже засыпая, вспомнил вдруг отца Протасия. Что же было в старце такое особенное, что насторожило его и даже встревожило? В его ли поведении, в походке или в разговоре? Но мысли путались, сбивались – затуманенный усталостью мозг отказывался помогать, а через мгновение и вовсе увлек его в мир сновидений.

– Вставай, вставай, Алексей Дмитрич, – весело прогудел над его ухом голос Егора. – Что-то разоспались мы сегодня. Кто на перине, а кто и на мякине!

Алексей поднял голову с подушки. Урядник возвышался над ним уже при полном параде: в мундире и с шашкой на боку.

Солнечные лучи пробивались сквозь щели в стенах. Во дворе шумно квохтали куры, мычала корова, скрипел колодезный ворот и брякала цепь, поднимая воду из сруба.

– Что, поздно уже? – справился Алексей, откидывая тулуп.

– Да нет, в самый раз! Степанида блины завела, к столу зовет...

Блины подали на стол со сметаной и с осетровой икрой. Пышные и горячие, они сами просились в рот, и Алексей не отказал себе в удовольствии полакомиться ими на славу.

Егор не отставал от него. Ел да нахваливал, щурился довольно, но чувствовалось, что он нервничает, и болезненная гримаса кривила его лицо всякий раз, когда он встречался глазами с Ариной. Женщина сидела с заплаканным лицом, так ни к чему не притронувшись за столом. Степанида что-то ласково приговаривала, пододвигая ей то чашку с блинами, то блюдо с домашним варенцом. Но она поднимала на нее глаза и безучастно качала головой.

Наконец Егор не выдержал. Хлопнул ладонью по столу и прикрикнул на Арину:

– А ну прекрати реветь! Что ты, навеки со мной прощаешься? Я ведь обещал, расправлюсь с делами – непременно загляну!

Женщина закрыла лицо руками, плечи ее затряслись. Егор обнял ее и беспомощно посмотрел на Алексея.

– Спасибо, хозяюшки! – Алексей поднялся из-за стола и обратился к уряднику: – Я тебя, Егор Лукич, во дворе подожду.

Он вышел на крыльцо и вдохнул полной грудью свежий, пропитанный запахами близкой осени воздух. Следом вышла Степанида с небольшим «сидором» в руках.

– Возьмите, это хозяйка в дорогу вам собрала, – подала она ему мешок. – Мясца да сала копченого. И хлеб свеженький, прямо с поду. – Она доброжелательно улыбнулась. – Хотите, я сметанки положу да картохи отварю. Лукич говорит, дорога у вас длинная. – И шепотом справилась: – Может, на обратном пути еще заглянете? А то, вишь, как девка истосковалась. Почитай, месяц Егор к нам не заглядывал.

Алексей покачал головой.

– К сожалению, обещать не могу. Обратно мы более короткой дорогой поедем, чтобы к вечеру в слободу успеть. Там у нас тоже дела!

– Все дела и заботы! – пригорюнилась Степанида и кивнула на окна. – А Арина словно свечка тает, тоской исходит. И мальчонка байстрюком растет. Чтоб ему, ироду, с копыт свернуться, поломал бабе судьбу! – неожиданно грозно выкрикнула она в сторону ворот и даже погрозила кулаком. Но тут же сплюнула и несколько раз истово перекрестилась.

Алексей с недоумением уставился на нее. И Степанида, оглянувшись на окна, торопливо зашептала, приблизив к нему рябое лицо:

– Егорка ведь с войны гол как сокол вернулся. Ни кола ни двора. А с Ариной они сразу слюбились, как встретились, да батяня ее заартачился. Ариша хоть и вдова, но хозяйство у нее справное, а батя – казачий старшина. Как скажет – все его слушают. Ну и дал Егору от ворот поворот. Он три года холостым ходил, и так подход искал, и этак. На службу казенную устроился, лошадь ему дали, избенку, неказистую, правда, но он ее живо в порядок привел. Но Артемий, то есть отец Аришин, – ни в какую! Ну тогда Егор и оженился. Тоже вдову за себя взял, с двумя детьми, да совместную дочку еще родили. А Аришка в воду бросилась, еле откачали. – Она вновь перекрестилась. – С того времени Артемий рукой махнул. Меня, правда, приставил, за дочкой да внуком приглядывать, и Васятку посильнее остальных внуков любит. Ариша – младшая, а то все сыновья. Семеро их у него. А дочка, вишь, одна-единственная, и то судьба у нее не сложилась...

– Что ж не сложилась? – удивился Алексей. – Егор ее вон как любит, и сынишка у них славный.

– Да уж, жалеть он ее шибко жалеет. Пылинке не дает осесть, ветерку обдуть. Только не по закону это божьему. И дите в грехе рождено! – Степанида вздохнула и деловито переспросила: – Так сварить картохи или нет?

Но Алексей не успел ответить. На крыльце появился Егор. Следом шла Арина с Васяткой на руках. Глаза ее еще больше покраснели, но она прижимала к себе сынишку и даже пыталась улыбаться. Егор тоже держался подчеркнуто бодро. Уловив последние слова Степаниды, шутливо прикрикнул:

– Спохватилась, старая! Раньше про картоху надо было думать! А сейчас труба зовет, собираемся в поход! – и сбежал с крыльца.

За воротами их поджидал Прошка, держа обеих лошадей в поводу. Алексей вскочил на лошадь. Арина передала сынишку Степаниде, и та унесла его в дом. Егор что-то ласково говорил женщине, та кивала согласно головой. Затем обняла его и, накинув шаль на голову, бросилась во двор. Егор взобрался на коня,