это совершенно не похоже на то, что я видел, хотя ничего и не доказывает. Этими клеймами могли клеймить слитки, которые ушли в казну.

– А этим? – Алексей вытащил из кармана брусок, врученный ему ночью Анфисой. – Посмотрите: встречалось ли вам подобное клеймо?

– Похоже на трилистник, вернее, лист клевера. Грубо, но понять можно. – Он вгляделся. – Кажется, что-то подобное было. И совсем недавно. Уже после смерти Тригера. Ага, – вскрикнул он обрадованно, – два слитка с подобным клеймом сдал Тобурчинов. Говорит, что дождем размыло стену оврага, вымыло древние кости и эти два слитка. Он после этого весь овраг перерыл, но больше ничего не нашел.

– Понятно, – протянул Алексей и посмотрел на Егора, – придется тебе заняться твоим приятелем Тобурчиновым и узнать, откуда ему вдруг такое счастье привалило.

– Это мне счастье привалило, – буркнул Егор, – не было у бабы забот, так купила порося!

– Это на его землях тебе шапку прострелили? – спросил Михаил.

– На его, – махнул рукой Егор, – только не шапку, а фуражку.

– Не все ли равно, – посмотрел на него внимательно Михаил. – Смотри, чтоб в голове сквозняк не устроили! А может, кого в подмогу дать? Тришку, к примеру? Он парень ловкий.

– Премного благодарны, Михаил Корнеевич, но мы уж с Ермашкой как-нибудь, потихоньку-полегоньку и достанем Тобурчина, паскудного вражину, что мне казенное обмундирование испоганил.

– Ну смотри, – посмотрел на него в упор Михаил и отвернулся к Алексею. – Откуда у вас это клеймо?

– Пока не могу сказать. Надо выяснить некоторые обстоятельства. – Алексей взял из рук Михаила брусок и опустил в карман сюртука. – Но обещаю, что сделаю это быстро.

– А я считаю, что это дело рук Хатанги. Он сам мне хвастался, что любую печать вырежет – не подкопаешься.

– Да куда ж ему с одной рукой? – удивился Егор.

– И то правда, а я и не подумал, – с изумлением посмотрел на него Михаил. – Выходит, хвастался старик?

– Наверняка хвастался или старое вспоминал, когда еще молод был и рука не высохла, – сказал Егор и приставил косяк на место. – Жаль, молотка нет, чтобы косяк прибить.

– Постой, Егор Лукич, – Алексей смущенно улыбнулся, – объясни, как ты узнал, что тайник именно в дверной коробке находится. Все же пролезли, ничего не нашли. Или ты наобум сказал?

– Да нет, не наобум! – Егор хитро прищурился. – У меня вдруг словно пелена с глаз спала, когда Михаила Корнеича среди грядок увидел. Ну, думаю, опять сейчас громы небесные на нас обрушатся. И тут смотрю – возле косяка на полу мусор натрушен. Полы кругом мытые, откуда тогда, спросите, мусору взяться? Вгляделся я – и того больше усмотрел. Видите, – ткнул он в шляпку одного из гвоздей, который крепил косяк к дверной коробке, – чуть-чуть в сторону сдвинуто и краешек отверстия виден. Так бывает, когда гвоздь во второй раз забивают. Но зачем было кому-то косяк отрывать и снова его прибивать, если баня недавно срублена?

– Молодец! – Михаил от восторга припечатал ладонью колено и повторил: – Молодец, Егор Лукич! Я тебе за догадливость премию выпишу! Двести рублей!

Егор усмехнулся:

– Я ведь еще не все обсказал, Михаил Корнеич, – и он с явным торжеством посмотрел на купца. – Баньку, после мытья, не иначе как в субботу или в воскресенье выскоблили, на крайний случай, в понедельник. А сегодня что? Четверг. Значит, клейма подсунули в последние два-три дня. Уже после смерти Генриха Ивановича.

– Дай-ка я тебя расцелую, Егор Лукич! – Кретов обнял и троекратно расцеловал урядника. – Ты ведь, дорогой мой, не только репутацию Генриха Ивановича спас, но и мою веру в человечество. Оказывается, не все уж так погано в этом мире, а? – Он вновь облобызал Егора и весело заявил: – Нет, за такой подвиг двухсот рублей мало! Триста рублей премии и новое обмундирование за мой счет! Идет, Егор Лукич?

– Идет! – усмехнулся Ермак. – От такой премии разве только дурак откажется!

– Покои Анфисы Никодимовны с другой стороны расположены, – пояснил учтиво огромного роста, с окладистой бородой швейцар при входе в парадный подъезд трехэтажного кирпичного дома, самого большого в Тесинске. В нем Михаил Кретов проживал с овдовевшей матушкой, сестрой Марфой и тигрицей Муркой. Кроме того, в доме было несчетное количество слуг и лакеев, отиралась масса приживалок, близких и дальних родственников, приятелей, просто собутыльников, да еще Анфиса, которая довольно часто радовала дядюшку своими неожиданными наездами в Тесинск.

Алексей перекинул трость из одной руки в другую, оглянулся и обвел взглядом Соборную площадь, на которую выходил фасадом дом Михаила Кретова. Сегодня ему пришлось одеться по погоде в светлый чесучовый костюм и соломенную шляпу.

Небывалая жара, свалившаяся нежданно-негаданно на Тесинск в конце августа, заставила не только его пренебречь форменной одеждой, но принудила горожан попрятаться по домам, и лишь редкие извозчики да торговцы квасом пытались схорониться от непереносимого зноя в тени собора и чахлых тополей, обступивших мужскую гимназию.

– Позвольте вас проводить, – склонился в поклоне швейцар. И Алексей, глядя на его распаренное лицо и слипшиеся от пота бороду и волосы под форменной фуражкой, искренне пожалел бедолагу, который вынужден по такой-то жаре мучиться весь день напролет в своей суконной ливрее.

– Проводи, – кивнул он швейцару, и тот шустро открыл перед ним дверь в прохладный вестибюль.

– Прошу вас налево. – Швейцар торопливо снял фуражку, быстро протер лысину носовым платком и услужливо распахнул еще одну дверь, ведущую в длинный коридор, где было так же прохладно и полутемно, как и в вестибюле.

– Слева, сразу за библиотекой сворот, – пояснил Алексею швейцар, – это переход в оранжерею. Там будет двое дверей, те, что направо, – вход в оранжерею, но вы идите прямо. Это выход в сад. Выйдете наружу, завернете за угол направо. Там увидите крыльцо. Это и есть вход в покои Анфисы Никодимовны.

– Что ж, она всегда отдельно селится? – спросил Алексей и подал швейцару гривенник. – Это тебе за усердие, голубчик.

Глаза старика благодарно блеснули, и он с достоинством произнес:

– Премного благодарны, вашскобродие! – Опустив гривенник в карман ливреи, он столь же степенно, как делал все до этого, ответил на вопрос визитера: – Анфиса Никодимовна завсегда в этих комнатах останавливаются, когда в гости приезжают. Девица оне беспокойные, ндравные, хозяйка с ними не ладит, да и Марфа Сергеевна их не любит. Да еще китаец энтот... Так что предпочитают жить раздельно.

Старик оказался словоохотливым. Видимо, сыграли свою роль чаевые или желание самого лакея потянуть время, чтобы не возвращаться на крыльцо в несусветную жару. Для Алексея это было не суть важно. Поэтому он решился задать еще один вопрос.

– А визитеров много бывает у Анфисы Никодимовны?

– Почти не бывает, – покачал головой швейцар, – тут уж ничего не скажешь. Оне сами по визитам ездят да по развлечениям всяким.

Алексей как бы машинально достал второй гривенник и опустил его в тот самый карман, в котором только что скрылся его казначейский собрат.

Старик, словно не заметив этого заметно ободрившего его действия, приблизил к Алексею бородатое лицо и, ухмыльнувшись, прошептал:

– Их каждый вечер, а то и в ночь Ленька-китаеза на себе в покои тащит. Пьют барышня по-черному, а уж как ругаются, скажу я вам, ваше степенство, – он словно от непомерной сладости прикрыл глаза и тут же открыл их, блеснув в полумраке по-молодому чистыми белками, – куда там извозчикам! Хозяин им и в подметки по этому поводу не годится!

– Спасибо тебе. – Алексей вышел в коридор, а швейцар торопливо прошептал ему вслед:

– У них как раз сейчас гость. Оне у них часто бывают, а после Ленька их, то есть Анфису Никодимовну, по мордасам хлещет.

Алексей молча усмехнулся. Второй гривенник раззадорил старика на совсем уж интимные подробности