почувствовать! Но, – Владимир Константинович поднял вверх указательный палец и словно погрозил кому- то, – кара небесная не минует убийцу, и смерть его будет еще более ужасна и мучительна, чем та, что настигла Генриха Ивановича.

Он поднялся с кресла, посмотрел на часы.

– Пойдемте лучше чай пить, Илья! Глаза у вас красные от бумаг, пора уже и отдыхать!

– Простите, Владимир Константинович, но только сейчас самая работа пошла. Жалко отвлекаться.

– Ну смотрите, – с сожалением в голосе произнес учитель. – А то бы еще погутарили перед сном. – Он прошел к выходу, но на пороге остановился. – Я все-таки пришлю Лукерью. Пусть чаю принесет да пирогов. Сегодня они у нее не только с рыбой. Говорит, исключительно для Ильи Николаевича с черникой напекла. Для глаз, мол, черника весьма полезна.

– Спасибо, – вздохнул Алексей, соглашаясь, зная по прежнему опыту, что отказ вызовет долгие уговоры и он все равно вынужден будет сдаться. Видно, прав Владимир Константинович, утверждая, что у него излишне мягкий характер и все только и знают, что вьют из него веревки... И Тартищев, и даже Вавилов... Он опять вздохнул, почувствовав вдруг, как соскучился по Североеланску. И с тоской посмотрел на окна, за которыми тонул в серой ночной мгле Тесинск, такой тихий и мирный на первый взгляд. И понял, что сегодняшний день – только начало в череде тех нескончаемых дней и ночей, которые ему предстоит провести в этой глухомани, чтобы распутать тугой узел, сплетенный из человеческих пороков и бед.

Он отодвинул в сторону часть бумаг, освобождая место для подноса, на котором Лукерья, по обычаю, важно поджав губы, принесла чашку с чаем, молочник со сливками, вазочку с вареньем и блюдо с десятком, не менее, пирогов. Кухарка дождалась, когда Алексей надкусит пирог и молча закатит глаза под потолок, изображая блаженство, и, удовлетворенно усмехнувшись, вынесла свое пышное тело за пределы кабинета.

Алексей с удовольствием съел два пирога, выпил чай, настоянный, как хвасталась Лукерья, чуть ли не на двадцати таежных травах, подивился в очередной раз приливу бодрости, последовавшему за этим, и опять уткнулся в свои бумаги.

Он начертил очередной кружок, вписал в него имя Анфиса, поднял глаза и тут же вздрогнул, как от удара. Сквозь оконное стекло проступило бледное пятно – чье-то лицо, перечеркнутое крест-накрест рамой, таращилось на него круглыми, рыбьими глазами, и уж их-то он не мог спутать ни с чьими другими. Но он даже не успел произнести имя владелицы глаз, как она с силой толкнула оконную створку и через мгновение, перекинув ноги в неизменных кожаных штанах через подоконник в комнату, уселась на нем. В руках она держала хлыст, и по тому, как то наматывала его на рукоятку, то распускала, Алексей сделал вывод, что Анфиса изрядно волнуется.

– Что случилось? – спросил он сухо. – Почему вы врываетесь в мою комнату таким непотребным способом?

Анфиса яростно блеснула глазами, но не ответила, лишь спрыгнула с подоконника и прошлась по кабинету, обводя его взглядом и похлопывая ручкой хлыста по голенищу высокого сапога. Затем остановилась напротив Алексея. Слегка расставив ноги, она заложила руки за спину и окинула Алексея взглядом, от которого у него пересохло в горле и отчего-то захотелось немедленно выйти из комнаты.

Тем не менее он не сводил с нее угрюмого взгляда.

Анфиса быстро провела кончиком языка по покрытым белесым налетом губам и, нервно хихикнув, уселась вдруг на край письменного стола, небрежно сдвинув в сторону поднос с грязной посудой и остатками пирогов. Не глядя, взяла один из них и принялась жадно есть. Съела, взяла второй и столь же быстро управилась и с ним. Затем шумно икнула.

Алексей продолжал молча наблюдать за ней. Анфиса вновь икнула, захихикала и, отыскав глазами молочник, схватила его и выпила сливки через край, пролив часть из них на блузку. И только теперь Алексей заметил, что руки ее подрагивают мелкой дрожью, а глаза на бледном лице словно живут отдельно от их владелицы и ей очень трудно сосредоточить на чем-либо свой взгляд.

«То ли пьяная, то ли опия опять накурилась, паршивка», – подумал он, не сводя с нее сердитого взгляда. Вероятно, она и впрямь не в своем уме, если вздумала лезть в чужой дом через окно. Теперь надлежало придумать, как поскорее избавиться от этой нахалки. Просто взять и вытолкать ее взашей не получится, Анфиса непременно поднимет шум, но и слишком миндальничать с ней – себе дороже станет. Поэтому Алексей выбрал третий вариант. Он вышел из-за стола и встал рядом с ней, заложив руки за спину, всем своим видом демонстрируя строгость и неприступность.

Анфиса повернулась к нему и, опершись ладонями о столешницу, закинула голову, вглядываясь в его лицо. Кончик языка лихорадочно прошелся по губам, и она вдруг хрипло выругалась.

– Анфиса Никодимовна, прошу вас покинуть кабинет. – Алексей протянул руку, чтобы помочь ей встать со стола, но она вдруг цепко обхватила его за запястья и потянула на себя, одновременно заваливаясь на спину и разводя при этом ноги.

– Возьми меня, сейчас же возьми меня, – шептала она почти безумно, продолжая удерживать его руками и ногами, которые закинула ему на поясницу.

Алексей попытался оторвать от себя ее руки, но она впилась ему в шею горячими сухими губами и даже слегка прикусила кожу. Он рванулся опять, но Анфиса обхватила его за плечи, а ее губы сместились к его рту, и тонкий узкий язык попытался раздвинуть ему зубы, стиснутые от ярости.

Теперь он уже не церемонился и с силой оттолкнул ее от себя, так что она проехалась спиной по столу, сметая поднос и бумаги. Поднос он, правда, успел подхватить, но бумаги разлетелись по всей комнате.

– Убирайся прочь, мерзавка! – прорычал Алексей, едва сдерживаясь, чтобы не схватить Анфису в охапку и не вышвырнуть ее в окно. – Чтоб через минуту духу твоего здесь не было! – Он поднял с пола оброненный ею хлыст, перекинул через стол в руки Анфисы и повторил еще более яростно: – Убирайся!

Девица заправила выбившуюся блузку и, покачивая бедрами, направилась к окну, но на полпути остановилась и вдруг замахнулась на него хлыстом. Алексей едва успел увернуться. Удар пришелся на стоящее возле окна кресло. Обшивка на подлокотнике лопнула, а Анфиса радостно засмеялась и змеей скользнула в окно.

Тени от потревоженных кустов сирени заметались на противоположной стене кабинета, затрепетало пламя в лампе... Алексей прикрутил фитиль и оглянулся на окно, не веря, что так легко отделался от мерзавки. И действительно, она никуда не ушла. Стояла, облокотившись на подоконник со стороны улицы, и недовольно крутила носом, отмахиваясь рукой от наседавших на нее комаров.

– Послушайте, Анфиса Никодимовна, – почти вежливо обратился к ней Алексей, – оставьте меня наконец в покое. Вы себя ведете крайне неприлично для женщины. Честно сказать, мне уже надоело ваше пристальное внимание к моей персоне. Найдите себе другой объект для преследования.

– Ох, ох, ох! – скривилась она в презрительной ухмылке и даже передернула плечами от отвращения. – Вы только посмотрите, каков моралист! Сопливый святоша! Может, ты монах или евнух?

– Позвольте мне закрыть окно, иначе полный дом комаров налетит! – Алексей потянул на себя оконные створки.

Но Анфиса развела руки в стороны, не позволяя свести створки вместе.

– Дурак, – неожиданно печально произнесла она и посмотрела вдруг на него бесконечно усталым взглядом. Где-то в глубине души у Алексея шевельнулось нечто похожее на жалость, но он тут же приказал себе не расслабляться. Не в правилах этой девицы изображать из себя бедную овечку. Скорее это волчица в овечьей шкуре... – Дурак, – повторила Анфиса и безнадежно махнула рукой. – Своего счастья не понимаешь. Я, может, к тебе со всей душой... Помочь хочу... – И она совсем уж неожиданно всхлипнула, прикрыв глаза ладонью с зажатым в ней хлыстом.

– Какая от вас может быть помощь, Анфиса Никодимовна? – усмехнулся Алексей, продолжая удерживать створки. – Пока только одно беспокойство.

– Зря ты так со мной. – Она отняла ладонь от глаз. Они были совершенно сухими. Похоже, все эти всхлипы были очередным спектаклем. И Алексей рассердился не на шутку.

– Как бы вы ни старались, Анфиса Никодимовна, разжалобить меня не получится. Найдите себе кого- нибудь более податливого...

– Поехали со мной, – перебила его Анфиса, – если выслушаешь меня, расскажу тебе такое, что никто, кроме меня, не знает.

– Что именно? – быстро спросил Алексей.