курс университета в Сорбонне, имеет звание бакалавра по древнейшей истории. У нее уже есть научные труды по скифской культуре, а также по истории древнего каганата,[14] который существовал здесь в восьмом веке.

Маша подошла к одному из камней у подножия кургана, потом перешла к огромной каменной стеле, по которой разбежалась неплохо сохранившаяся вязь древних знаков, и огляделась по сторонам.

– Кажется, эти камни принесены с других курганов?

– Ты не ошиблась, – вздохнул Владимир Константинович. – Их сюда перетащил Хатанга, тот самый гробокопатель, с которым я вас хочу познакомить. К его чести, он собирал их по всей Долине Царей и перетаскивал волоком на своем верблюде к основанию Самбыкского кургана. Иначе многие древние менгиры просто сгинули бы в степи.

– У него есть верблюд? – поразилась Маша. – Ты никогда не рассказывал мне, что здесь водятся верблюды!

– Местные жители сейчас ими почти не занимаются, – пояснил учитель, – а вот еще полсотни лет назад верблюжьи стада насчитывали многие сотни голов. Сейчас их в основном разводят в Урянхайском крае. Оттуда их перегоняют в Тесинские степи... – Владимир Константинович прервался на полуслове и показал в сторону неуклюжего и приземистого деревянного сооружения, отдаленно напоминавшего юрту, с дымящейся, устремленной прямо в зенит железной трубой. – Вот она, резиденция Хатанги. Похоже, нам несказанно повезло. Если труба дымит, значит, хозяин дома...

Но в юрте, вернее крытой корой низкой землянке, никого не оказалось. Неподалеку от едва теплившейся железной печурки на земляном полу лежал кусок рваного войлока и старый овчинный полушубок. У входа валялись ржавые ведра, вилы, лопата, обломки камней и почерневшего дерева. Больше ничего в юрте не было. Ничего, напоминающего о том, что здесь живет человек. Живет не первый год, но так, видно, ничего и не нажил...

– Да-а, – произнесла Маша многозначительно, обведя взглядом убогое и грязное жилище. – Понятно, на что идут доходы от разорения курганов! Целовальнику в казенную лавку или в шинок?

Владимир Константинович ничего не ответил и, пригнувшись, вышел из юрты наружу. Сняв с плеча подзорную трубу, он навел ее на дальние холмы, некоторое время всматривался в них, потом удовлетворенно хмыкнул.

– Копает старый! Отсюда где-то в версте или чуть меньше, – кивнул он на ближайший из холмов. И посмотрел на своих спутников. – Странно, почему он роется в том кургане? Его еще в прошлом веке разграбили...

Они направились в сторону холма, на котором среди камней в тени огромной березы, единственного дерева на многие версты вокруг, копошилась темная фигура человека. Через некоторое время она обрела более четкие очертания и превратилась в лохматого, неопрятного старика в рваной и грязной рубахе, сквозь которую проглядывало давно не мытое, все в коростах и в свежих расчесах от комариных укусов тело.

Алексей напряг зрение, стараясь понять, что же странного было в том, как старик приникал к лопате. С ее помощью он выбрасывал землю из-под огромного плоского камня, который лежал на двух других, глубоко ушедших в основание кургана. Учитель и его спутники подошли почти вплотную, и только тогда старик поднял голову и окинул их недружелюбным взглядом. Сивая, слипшаяся от пота борода прикрывала голую грудь. Грязные космы седых волос свисали ему на лоб, отчего Хатанга должен был задирать голову, чтобы разглядеть нежданных гостей. А сзади они были схвачены сыромятным ремешком и спадали на выступающие топориком худые лопатки жидкой, на китайский манер заплетенной косичкой.

– Здравствуй, Хатанга! – приветствовал его учитель, и только тогда глаза старика узнавающе блеснули, а беззубый рот ощерился в улыбке.

– Здорово, здорово! – Он повернулся к ним, и Алексей понял, почему он так нелепо изгибался при работе, налегая грудью на лопату. Левая рука у него высохла, скрючилась, и старик, копая землю, привязал к ней лопату.

Взгляд Хатанги тем временем пробежался по учителю, на мгновение задержался на Маше и устремился к Алексею. Прошелся по его форменному сюртуку с латунными пуговицами и фуражке с гербом. Вероятно, дубовые листья и малиновые петлицы Управления горных разработок были известны старику, и не с приятной для него стороны, потому что он перестал вдруг улыбаться и с подозрением уставился на визитеров.

– Зачем пожаловали? – пробурчал он крайне неприветливо и даже отступил к каменной плите над свежим раскопом. Береза, а вблизи она казалась еще выше и раскидистее, вцепилась в нее корнями и тихо шелестела ветвями над их головами, сбрасывая на землю редкие, пока желтые листья.

– Вот хочу познакомить тебя, Хатанга, со своей племянницей Машей, и моим другом Ильей Николаевичем, – ответил миролюбиво Владимир Константинович. – Они интересуются древностями из курганов. Может, есть у тебя что показать?

Старик сплюнул на землю, опустился на корточки и вынул из-за пазухи старую, с обкусанным мундштуком трубку. Затем снял с шеи кожаный мешочек, достал из него щепотку мелкого, истолченного в пыль бурого вещества и, заправив им трубку, поднес спичку. Сизый дымок закурчавился над трубкой, старик шумно затянулся и, слегка прикрыв глаза от наслаждения, произнес уже более спокойно:

– Есть что показать... Как не показать... – И, отставив трубку, с подозрением уставился на Алексея: – А ты что ж, из полиции?

– Нет, я не из полиции, – спокойно пояснил тот, – я здесь по заводским делам.

– Ну гляди, – ответил старик, – а то донесешь уряднику, что я опять землю рою, со свету сживет, подлец!

– И что ж, сильно вас урядник донимает? – поинтересовался Алексей.

– Егор-то? – переспросил старик и, опять затянувшись, выпустил клубок дыма. – Донимает помаленьку, все спрашивает, много ли вещиц из золота да серебра из земли достаю. – Он вытащил изо рта трубку и ткнул ею в сторону горного хребта, сереющего на горизонте. – В прошлом годе на Бехтенёвой сопке какие- то людишки курган вскрыли. Говорят, дюжину серебряных кувшинов взяли да сбруйники с золотыми бляшками... А мне все больше бронзовые штучки попадаются да каменные. А сегодня вот сон видел, – он кивнул в сторону березы, – будто вовсе и не береза это стоит, а баба с девчонкой. И одежда у них непонятная, и лица на нашенские не похожи... И просют меня, дескать, не трогай наш дом! – Он опять сплюнул на землю. – Вот решил сегодня покопать, может, и вправду что спрятано. Не зря ж они беспокоятся. Наверняка что-то в тайниках осталось!

– А вы не боитесь, что духи рассердятся и вас накажут? – осторожно спросила Маша.

– Духи? – Старик, нисколько не стесняясь девушки, весьма выразительно выругался. – Знаем мы этих духов! Тоже любят, когда их ублажают! – Старик подмигнул Маше и радостно захихикал. – Только соберутся они возле юрты, завоют, завизжат, пыль столбом закрутят, я тут же на курган бегу, развожу костер, выливаю туда бутылку казенки, и все как рукой снимает... – Он хитро прищурился. – Любят местные духи казенку не меньше Хатанги, потому, видно, и берегут меня от всех напастей...

Он, кряхтя, поднялся на ноги и, придерживая лопату под мышкой, направился к березе, в корнях которой прятался берестяной туес, закрытый рваной армячиной. Тут же валялись кирка и до блеска истертый руками лом, которыми старик, вероятно, поднимал из земли каменные плиты, прикрывавшие древние могилы. И Алексей подивился недюжинной силе этого невзрачного на первый взгляд старика – с искалеченной рукой, но с тем непередаваемым огоньком азарта в глазах, который выдает неисправимых авантюристов, путешественников и искателей сокровищ, всю жизнь мечтающих о сказочно несбыточных богатствах Эльдорадо, даже здесь, на краю цивилизации, в самой что ни есть сибирской глухомани...

Хатанга поднял здоровой рукой туес и, прижимая его к груди, вернулся на прежнее место. С трудом опустившись на камень, приглашающе кивнул Маше головой:

– Иди, смотри! Но учти, все уже обещано, продавать ничего не буду, даже не проси!

Девушка ничего не ответила и принялась вынимать из туеса один за другим непонятные на первый взгляд предметы. При виде одних она озадаченно качала головой, других – удивленно ахала, третьи осматривала с самым равнодушным видом, изредка поясняя, видимо, специально для Алексея, что эти находки исторической ценности не представляют, так как потеряны были теми, кто грабил эти могильники сто или двести лет назад.