Брат мой Пигмалион или пленницей Ярбы я стану?
Если бы я от тебя хоть зачать ребенка успела,
Прежде чем скроешься ты! Если б рядом со мною в чертогах
Маленький бегал Эней и тебя он мог мне напомнить, —
Молвила так. А он, Юпитера воле послушен,
Взор опустил и в душе подавить заботу старался.
Кратко он ей отвечал: 'Все, что ты смогла перечислить,
Все заслуги твои отрицать я не стану, царица.
Тела душа и пока о себе самом не забыл я.
Кратко о деле скажу: ты не думай, что я вероломно,
Тайно хотел убежать; и на брачный факел священный
Не притязал никогда, и в союз с тобой не вступал я.
Собственной быть и труды избирать по собственной воле, —
Я бы их Трое родной, где покоятся близких останки,
Прежде всего посвятил, и дворец Приама стоял бы,
И для сограждан моих побежденных Пергам я воздвиг бы.
Только в Италию плыть велит Ликийский оракул:572
Там и любовь, и отечество там! Если вид Карфагена
Радует взор твой и мил финикиянке город ливийский, —
Как не позволить и нам в Авзонийском краю поселиться?
Каждый раз, когда ночь окутает сумраком влажным
Землю и светочи звезд загорятся, – старца Анхиза
Тень тревожная мне предстает в сновиденьях с укором.
Юла обида меня гнетет: Гесперийского царства
Ныне и вестник богов, самим Юпитером послан,
С ветром проворным слетев, – тобой и мною клянусь я! —
Мне повеленье принес. Средь бела дня я увидел
Бога, и голос его своими слышал ушами.
Я не по воле своей плыву в Италию'.
Молвил он так. А она на Энея молча глядела,
Взглядом враждебным его с головы до ног измеряя,
И наконец, не стерпев, ему ответила в гневе:
Кручи Кавказа тебя, вероломный, на свет породили,
В чащах Гирканских573 ты был тигрицей вскормлен свирепой!
Что же, смолчать мне сейчас, ожидая большей обиды?
Разве от слез моих он застонал? Или взоры потупил?
Есть ли жестокость страшней? Ужель царица Юнона,
Сын Сатурна ужель равнодушно смотрят на это?
Верить нельзя никому! Безумная, с ним разделила
Царство я, подобрав занесенного на берег бурей,
Горе! С гневом нет сил совладать! Так, значит, Ликийский
Гонит оракул тебя, и Феб, и, Юпитером послан,
Вестник богов повеленья принес жестокие с неба?
Право, забота о вас не дает и всевышним покоя!
Мчись, уплывай, убегай, ищи в Италии царства!
Верю: найдешь ты конец средь диких скал, если только
Благочестивых богов не свергнута власть, – и Дидоны
Имя не раз назовешь. А я преследовать буду
Хладная смерть разлучит, – с тобою тень моя будет,
К манам моим молва долетит о каре Энея!'
Тут прервала свою речь, обессилев внезапно, царица,
Бросилась прочь, от света спеша укрыться, покинув
Но подхватили ее поникшее тело служанки,
В дальний чертог отнесли, уложили на мягкое ложе.
Благочестивый Эней, подавляя в сердце желанье
Боль успокоить ее и унять утешеньем тревогу,
Все же, веленьям богов повинуясь, флот озирал он.
Тевкры спешат между тем корабли высокие сдвинуть
С берега, – и на волнах закачались смоленые днища.
Из лесу весла несут, от листвы не очистивши бревна:
К морю тевкры бегут, со всех стекаются улиц;
Так же, когда муравьи собирают зерна усердно,
Помня о скудной зиме, и в жилища сносят запасы,
По полю черный строй идет и по узкой тропинке
Крупное катят зерно, подгоняют ленивых другие
Иль собирают ряды, – и кипит на дорожке работа.
Что же вынесла ты, Дидона, все это видя?
Как ты стонала, когда с высоты твердыни глядела
Где над водою гудел толпы неразборчивый гомон?
Злая любовь, к чему только ты сердца не принудишь!
Вновь приходится ей молить со слезами Энея,
Гордость смиряя в душе во имя любви и желая
'Анна, ты видишь, бегут отовсюду на берег тевкры,
Все собрались, и ветер к себе паруса призывают;
Каждому судну корму украшают венком мореходы.
Если бы только, сестра, ждала я горе такое, —
Выполни, Анна, одну: почитал всегда вероломный
