Она сидела в угловом кресле маленькой гостиной в хорошо обставленной квартирке, при слабом свете единственной лампочки, горевшей в противоположном углу. Грузная женщина с немолодым лицом и колючими седыми волосами, одетая в стеганый винно-красный халат.

— Когда я в таком состоянии, — сказала она, — то яркий свет мне словно иголками глаза колет. На меня это три-четыре раза в год находит, и тогда я никуда не гожусь, пока все не пройдет. У меня постоянная клиентура и хватает работы, чтобы обеспечить себе жизнь. Но работа в большом доме на побережье в прошлом году оказалась свыше моих сил. Там достаточно платили по местным меркам, и хозяев всего двое, но мадам палец о палец не ударила. И я много клиентов потеряла, взяв такую постоянную работу.

Потом потребовалось много времени, чтобы вновь получить клиентуру. Так что похоже я ничего не приобрела, кроме того, что трудилась изо всех сил. Нет, я не возражаю против того, чтобы поработать, но когда хозяева приходят и уходят, приходится снова что-то для себя подыскивать. Лучше всего иметь что- нибудь постоянное. Но я должна сразу сказать вам, что взяла за правило никогда не говорить о своих клиентах, потому что как только начнешь это делать, то первые же сведения, что от тебя узнают, пойдут по округе и пиши пропала вся клиентура. Из того, что я повидала, можно книгу написать, уж поверьте.

— Я не собираюсь расспрашивать вас о ком-либо из ваших постоянных клиентов, миссис Муни. Я хочу, чтобы вы задумались над тем, что никогда раньше не приходило вам в голову. Но не поменяется ли что- нибудь в вашем жизненном кредо, если вы узнаете, что Вильма была членом тайной группы, вымогавшей деньги у Артура Уилкинсона.

— А разве она не была его женой? Они так говорили.

— Они прошли соответствующую церемонию. Возможно, она была несвободна и не могла выходить замуж. Возможно, это просто один из способов приручить его, чтобы было проще отбирать деньги.

Муни несколько раз пощелкала языком. Задумчиво помолчав, она сказала:

— Я несколько раз хотела бросить эту работу, поверьте, и оставалась только из-за него. Она была этакой хорошенькой маленькой штучкой, очень живой, но, наверное, старше, чем он думал. Несомненно она тратила уйму времени на свое лицо и волосы. Знаете, она делала одну вещь, о которой я никогда раньше не слышала. Она осторожно терла лицо наждачной бумагой, а это, ей-богу, оставляет маленькие ссадинки и почти снимает слой кожицы. А потом она мазала его белой, ядовитой гадостью, накладывала какую-то маску и лежала так в течение часа. С ним она была чудненькой большую часть времени, достаточно милой оставалась и со мной, когда он был рядом, но стоило нам остаться вдвоем, как я становилась просто мебелью. Она меня не замечала и моих вопросов не слышала. Иногда оборачивалась в мою сторону, злая как оса, глаза так и прищуриваются. Не то чтобы в ярости, но с ледяной злобой. Ни от кого мне не приходилось терпеть ничего подобного. Но он был такой милый, милый человек. И скажу я вам, использовала она его по-черному. Только что не на четвереньках ждать себя заставляла. А если ей требовалось что-то, скорее ей чем ему, то он должен был пойти и принести. Он расчесывал ей волосы, такие тонкие настоящие белокурые волосы, разделял на сто прядок и после каждых десяти чуть-чуть смазывал мягкую щетку каким-то пахучим маслом, а она хныкала, если он со счета сбивался. Заставляла мазать ее всю, с ног до головы, маслом от загара и еще хуже, смотреть жалко, брить ей пушок на хорошеньких ножках электробритвой. Потом она ощупывала, проверяла, все ли он хорошо сделал и где что оставил. Потом гладила его по головке. Мой муж, мистер Муни, упокой, Господь его душу, был мужчиной, и ни одной женщине не удалось бы превратить его в горничную, как сделала это Вильма с мистером Уилкинсоном. Жалко мне было бедняжку. Не знаю, мистер Макги. Мне казалось, это было просто неудачное решение вложить деньги во что-то, что так плохо для него обернулась. Но боюсь, она была себе на уме и вообще ни с кем не считалась.

— Давайте предположим, что она подставила его мистеру Стебберу, который обманул его. Может такое быть?

— Мистер Стеббер казался настоящим джентльменом, из тех что мило благодарит вас за любую мелочь. Улыбчивый такой. И вы бы сказали, что он действительно большая шишка, преуспевающий и тому подобное. Она его знала откуда-то. Потом тут появился этот высокий, болезненного вида с забавным именем.

— Гизик?

— С ним не нужно было много говорить. Он вел себя так, словно все время поглощен раздумьями о каких-то важных вещах, происходящих далеко отсюда. Мне кажется, что если мистера Уилкинсона обманули, то и молодой Крейн Уаттс должен был получить свою долю. Говорят, он страшно опустился, пьет, играет. Практики у него почти нет; дом они, наверное, потеряют, так что слава Богу, у них нет детей. Кто в таких случаях больше всех страдает, так это дети. Они же не понимают. Это не мои постоянные клиенты, да они ими и не были никогда. И я рассказываю вам, то что всем уже давно известно.

— Понимаю.

— Вертелся тут еще один, они его называли Бу. Судя по его произношению, он откуда-то из здешних болот. Я бы сказала человек из низшего класса. И уж если кто кого и ограбил, то не сомневаюсь, он один из них. Ну, а раз она в этом замешана, то я бы сказала, что вместе с этим парнем Бу.

— Почему вы так считаете?

— Наверно, потому что он вечно заглядывал...

— Я почувствовал какую-то недомолвку.

— Должно быть, было еще что-то.

— Я предпочла бы не говорить об этом.

— Тут любая мелочь может помочь.

— Это... это не совсем приличный разговор, и мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто я отношусь к тем горничным, что остаются работать в домах, где такое происходит. Я старая горничная. Я была двенадцать лет замужем за мистером Муни и родила трех дорогих мне детишек, которые умерли, все, до единого. Вспоминаю, и каждый раз просто сердце разрывается. А мистер Муни умирал в таких страшных мучениях, что я благословила Бога, когда все кончилось. Что произошло, так это как-то раз днем, задолго до того, как они отказались от дома. Миссис Уилкинсон сидела с этим парнем Бу у бассейна, рядышком, в шезлонгах, и подставляла лицо солнышку. Мистер Уилкинсон тогда зачем-то уехал в город, а я случайно выглянула из подсобки, где белье для стирки сортировала. Я на них сбоку поглядывала. Она была в таком открытом белом купальнике, нижняя часть, как узенькая полосочка с каемочкой. И вдруг я заметила, что он медленно тянет руку и... запускает ее ей в трусики. Я было решила, что она дремлет, проснется сейчас и задаст ему перцу. Но она и не шелохнулась. Знаете, как бывает, когда хочешь отвести взгляд и не можешь, словно окаменела? А когда она пошевелилась, то лишь для того, чтобы слегка облегчить ему работу, не отворачивая лица от солнца и не открывая глаз. Я отвернулась и принялась за дело, как сумасшедшая, разбрасывая одежду, перепутав все так, что снова пришлось сортировать, и разбрызгала мыльную воду, когда запихивала белье в машину. А когда я услышала всплеск, то снова выглянула. Они уже были в бассейне. И хохотали. Тогда я поняла, какая злая жена у мистера и уже начала строить планы, как бы уйти в конце месяца, но не успела им этого объявить, как они сами сказали, что отказываются от дома на побережье. Этот тип Бу вечно там толкался в последние недели, а мистер Стеббер и тот, больной, уехали, наверно обратно в Тампу.

— В Тампу? — повторил я громко, и даже сам вздрогнул.

— Ну да, конечно, он ведь там живет.

— Почему вы так уверены в этом?

— Потому что я действительно хорошая повариха. Мистер Муни, упокой, Господи его душу, говорил, что я лучшая в мире. А этот человек любил поесть. Я никогда не отмеряю продукты. Просто кладу на глаз, как мне кажется верным. Когда-то я работала в ресторане, но возненавидела его. Там все взвешивать приходилось и много готовить. Я не привираю, когда говорю, что были там посетители, предлагавшие мне столько денег, что и не выговорить, чтобы я с ними на север уехала. Мистер Стеббер — один из тех, кто жизнь отдаст, чтобы поесть вкусно. Это легко определить. Обычно много едят такие толстяки, как он. Они глаза прикрывают, когда в первый раз что-то пробуют, урчат и сами себе улыбаются. Он тогда на кухню вышел, там, в доме на побережье, и сказал: «Миссис Муни, только между нами, когда вы больше не будете нужны Уилкинсонам, приезжайте готовить ко мне, в Тампу. Никакой тяжелой домашней работы не будет. Собственная комната с ванной и цветным телевизором вам обеспечена; Я часто уезжаю и в мое отсутствие у вас будет отпуск. Готовить больше, чем на семь-восемь человек вам не придется, да и то не часто. У меня большая квартира в одном из многоквартирных домов с окнами на залив Тампа. Мулатка ежедневно будет