— Пока не знаю. Вот вернусь из Венеции. И вместе решим.

— Что решим?

— Я все скажу Клиффорду. Я должна ему сказать.

— Скажешь?

И опять он как набрал в рот воды. Конни крепко обняла его.

— Не осложняй мне все дело, — попросила она.

— Что не осложнять?

— Мою поездку в Венецию и все дальнейшее.

Легкая, чуть насмешливая улыбка скользнула по его лицу.

— Я ничего не осложняю, — сказал он. — Я просто хочу понять, что действительно тобой движет. По- видимому, ты сама не понимаешь себя. Ты хотела бы потянуть время, уехать и все еще раз обдумать на стороне. Я не виню тебя. Думаю, что ты поступаешь мудро. Возможно, ты предпочтешь остаться хозяйкой Рагби. Нет, я не виню тебя. Мне нечего тебе предложить. У меня нет Рагби. Ты знаешь, что я могу тебе дать. Я думаю, ты права! И я вовсе не горю желанием навязать тебе свою жизнь. Не хочу быть у тебя на содержании. Есть ведь еще эта сторона.

«Он мучает меня, — подумала Конни, — чтобы поквитаться».

— Но ты ведь любишь меня? — спросила она.

— А ты?

— Ты же знаешь, что люблю. Это очевидно.

— Что верно, то верно. Так когда ты хочешь соединиться со мной?

— Я же сказала — вернусь, и мы все, все устроим. Ну что ты меня терзаешь! Вот теперь мне надо успокоиться и привести в порядок мысли.

— Прекрасно! Успокаивайся и приводи что там у тебя в порядок.

Конни немножко обиделась.

— Но ты веришь мне? — спросила она.

— Безусловно!

Ей послышалась в его голосе явная насмешка.

— Тогда ответь мне, только честно, — твердо сказала она. — Ты считаешь, что мне лучше не ездить в Венецию?

— Я считаю, что тебе надо ехать в Венецию, — ответил он своим холодным, чуть насмешливым тоном.

— Ты знаешь, что я еду в тот четверг?

— Знаю.

Конни опять задумалась. Потом сказала:

— Когда я вернусь, нам будут яснее наши отношения, верно?

— Разумеется.

И опять непонятное молчание.

— Я советовался с юристом о разводе, — на этот раз начал он явно через силу.

— Правда? И что он сказал? — встрепенулась Конни.

— Он сказал, что надо было гораздо раньше возбудить дело. А теперь могут возникнуть трудности. Но поскольку я служил в армии, он думает, что я получу развод. Если только, конечно, узнав о начатых шагах, она опять не свалится мне на голову.

— А она должна об этом знать?

— А как же. Ей пошлют официальное уведомление.

— Какая тоска — все эти формальности! Меня то же ждет с Клиффордом.

Опять молчание.

— И конечно, — сказал он, — мне придется месяцев шесть-восемь вести высоконравственную жизнь. Пока ты в Венеции, соблазн будет недели две-три отсутствовать.

— А я для тебя соблазн? — сказала она, гладя его лицо. — Я так рада, что я для тебя соблазн. Давай больше не будем думать о неприятном. Когда ты начинаешь думать, мне становится страшно: ты просто кладешь меня на обе лопатки. Давай не будем ни о чем думать. В разлуке у нас будет много времени для думания. В этом смысл моей поездки. Между прочим, мне знаешь что пришло в голову — до отъезда провести с тобой еще одну ночь. У тебя в доме. Можно я приду к тебе в четверг вечером?

— В тот день, когда за тобой приедет сестра?

— Да. Она сказала, мы должны выехать часов в пять. Ну, мы и выедем. Она переночует ту ночь в какой-нибудь гостинице, а я с тобой.

— Тогда придется ей все сказать?

— Конечно. Да я уже почти призналась ей. Мне надо все хорошенько обсудить с Хильдой. Она мне всегда во всем помогала. Она очень умная.

— Значит, вы выедете из Рагби в Лондон часов в пять. Каким путем вы поедете?

— Через Ноттингем и Грэнтем.

— Сестра где-нибудь высадит тебя, и ты пойдешь обратно? Или подъедешь на чем-нибудь? Мне кажется, это большой риск.

— Почему? Хильда и подвезет меня обратно. Мы остановимся в Мэнсфилде, и вечером она привезет меня сюда. А утром заберет. Все очень просто.

— А если кто из людей тебя увидит?

— Я надену темные очки и вуалетку.

Он опять немного подумал.

— Ну что ж, — сказал он, — хочешь, как всегда, себя побаловать.

— Но разве тебе от этого будет плохо?

— Не будет, конечно, — сказал он нахмурившись. — Куй железо, пока горячо, как говорится.

— А знаешь, что я еще придумала? — вдруг выпалила она. — Меня осенило сию минуту. Ты возведен в рыцарское достоинство. И теперь ты «Рыцарь пламенеющего пестика» [22].

— Ха! Ну а ты? Леди пламенеющей ступки.

— Вот здорово! — воскликнула она.

— Выходит, Джон Томас теперь сэр Джон. Под стать своей леди Джейн.

— Ура! Джон Томас посвящен в рыцари. Я вся в цветах, и сэра Джона тоже надо осыпать цветами!

И Конни воткнула две розовые смолевки в облако золотистых волос внизу его живота.

— Вот! — сказала она. — Очаровательно. Просто очаровательно, сэр Джон. Будешь помнить свою леди Джейн.

Затем украсила незабудками темные волосы над сосками и поцеловала его соски.

— Ишь, сделала из меня алтарь, — рассмеялся он, и цветы с его груди так и посыпались.

— Подожди, — сказал он и пошел открыть дверь. Флосси, лежавшая на пороге, поднялась и посмотрела на него.

— Лежи, лежи, это я! — сказал он.

Дождь перестал. Всюду был разлит влажный, тяжелый, полный весенних ароматов покой. Заметно вечерело.

Он вышел и двинулся в сторону, противоположную верховой тропе. Конни провожала взглядом его тонкую белую фигуру, и он показался ей призраком, привидением, уходящим от нее, готовым раствориться в воздухе.

Вот его фигуру поглотил лес, и сердце у нее екнуло. Она стояла в двери сторожки, завернувшись в одеяло, вглядываясь во влажную, неподвижную тишину.

А он уже возвращался легкой пружинистой походкой. Она немного побаивалась его, он представлялся ей неким мифическим существом. Подойдя ближе, он взглянул ей прямо в глаза, но она еще не умела читать его взгляд.

Чего только он не набрал в лесу: водосбор, смолевки, пучок свежескошенной травы, еще нераспустившуюся жимолость, дубовую ветку в нежных листочках. Веткой он убрал ей грудь, в волосы воткнул несколько колокольчиков, в пупок розовую смолевку, а темный треугольник под животом украсил