восемь минут после приема первых искровых помех. Еще через шесть минут он уже снижался над огненным потоком, где в клубах дыма едва удалось рассмотреть два белых асбестовых скафандра.
Вертолет застыл в горячем воздухе над лавовым потоком. Спуститься ниже было нельзя, и из кабины сбросили нейлоновую лестницу.
Шаховская стала взбираться первой. Одна нога ее беспомощно висела. Как матрос парусного корабля, она поднималась на одних руках.
Буров же мог использовать только одну руку, в другой он держал свою тяжелую ношу.
Люда и Овесян подхватили и втащили в кабину Шаховскую. Она была в полном изнеможении.
Вертолет поднимался, хотя на лестнице, перехватывая рукой перекладины, еще висел Буров.
Он появился наконец в кабине, когда с Шаховской уже сняли скафандр.
Буров выпрямился и сбросил с себя шлем, шумно вдохнул воздух, расправил плечи.
– Где пилот? – обернулся к нему, стоя на коленях около Шаховской, Овесян.
– Отлит из камня, – сказал Буров, опустив голову.
Овесян понял его. Он поднялся на ноги и сказал:
– Память ему... в сердцах.
– Вот здесь то, что вынесла из ядра Галактики струя рожденного там водорода, – сказал Буров, указывая на электромагнит.
– Получилось? – радостно воскликнул Овесян, потом, спохватившись, стал спрашивать: – Радиация? Каков был спектр излучения?
– За красной чертой, – ответил Буров.
– Счетчик! Счетчик Гейгера! Радиометр! – требовал Овесян.
Люда осматривала ногу Шаховской, оказывая первую медицинскую помощь.
– Лю, милый, – сдерживая стон, тихо сказала Елена Кирилловна. – Как хорошо было, когда ты меня любила...
– Радиометр! – тряс за плечо Люду Овесян.
Люда нашла в сумке прибор.
Едва его приблизили к Шаховской и к Бурову, как он начал неистово трещать, зловещая красная точка загорелась на нем.
Буров и Овесян переглянулись.
– В Москву! – зашумел Овесян. – Сейчас же в Москву! Они получили чудовищную дозу облучения. В госпиталь!
– Буров! – в отчаянии крикнула Люда, бросаясь от Елены Кирилловны к Бурову, прижимаясь к его груди.
– Сейчас же отойди! – резко скомандовал Овесян. – Ты с ума сошла! Они же сейчас источники излучения!
Неизвестно, действительно это было так, или Овесян этим окриком лишь хотел привести Люду в чувство, но девушка отпрянула, а Овесян встал между нею и Буровым.
Вертолет переменил курс и полетел прямо на аэродром, чтобы пересадить больных в предупрежденный по радио скоростной лайнер, который уже через два часа доставит их в Москву.
Глава пятая
«Снова Африка! Милая сердцу Африка, в вечной любви к которой я поклялся на банановой просеке, где мне сверкнуло счастье.
Знакомый отель, занятый теперь под штаб «SOS», и знакомое место, где была разбита палатка, в которой мы разговаривали ночью с Буровым и Лиз...
Лиз! Она числится моей женой перед богом и людьми. Увы, несчастливы все браки, заключаемые из долга, жалости или каких-либо других чувств, кроме одного... способного валить столетние дубы.
Лиз преобразилась. Лиз, которую я знавал в одеянье сестры милосердия, в противоядерном костюме дьяволенка и в изодранном живыми скелетами манто, эта Лиз, сняв одолженное сестрицей Джен подвенечное платье, сидя со мной в купе поезда, сразу же объявила, что отныне наша жизнь будет иной. Мы будем наслаждаться ею на коралловом пляже тихоокеанского островка, где она будет плести мне гирлянды из дурманящих цветов, любуясь на босоногих и загорелых ребятишек, которых мы народим вопреки всему, что творится в обледенелом мире, где должно хватить экваториального тепла на нас двоих.
Я вспоминал об этих ее рассуждениях, когда с ужасом наблюдал из засохших после морозной зимы джунглей за великим переселением народов, вернее, за попыткой такого переселения...
Я примчался сюда, извещенный о грозящих событиях, и спрятал «джип» в зарослях, где вымерли уже попугаи и обезьяны.
Вдали на рейде стояло несколько кораблей. Катера буксировали к берегу огромные лодки или маленькие баржи, кунгасы, как их зовут моряки.
Я видел чернокожих, притаившихся в чаще. Они один раз уже освобождались от гнета тех, кто захватывал их дедовские земли, и теперь враждебно смотрели на погруженных в баржи людей и ждали.
Я тоже ждал, затаив дыхание, стараясь разглядеть маленькие точки голов над бортами кунгасов. Ведь в каждой из них был целый мир чувств, надежд, страстей.
Что касается моей головы, то в ней надежд и страстей, очевидно, было так много, что для всего остального не осталось места. Потому, верно, я и не бежал с Лиз на купленный ею островок с бронзовыми таитянками на услужении, могущими услаждать танцем живота, а снова стал журналистом, всегда стремящимся в центр событий.
Пекло снова было в Африке, где я оказался одновременно со штабом «SOS», узнав о гибели раздавленной льдами яхты «Атомные паруса».
Да!.. Я снова впрягся в лямку журналиста, хотя мог бы нежиться под долларовым покровительством своей супруги. Печать – отрава! Кто был напечатан хоть раз, всю жизнь будет стремиться напечататься снова!.. Даже если ради этого опять понадобится лезть в пекло.
И я бежал от Лиз в Африку, чтобы все увидеть самому.
На атомных руинах бывшего африканского города должна была вырасти новая столица малого человечества. Оказывается, то, что не могли сделать штыки, пули и даже атомные бомбы, сделали доллары Рипплайна. Чернокожее, неустойчивое, запуганное атомной бомбой правительство охотно пошло на сделку с организацией «SOS», заблаговременно скупавшей приэкваториальные земли. И теперь штаб «SOS» хозяйски готовился править ими.
У меня, у журналиста, была одна цель – наблюдать...
Людская волна на кунгасах приближалась.
Катера из-за мелководья не могли подойти к берегу и разворачивались ярдах в пятидесяти от пенной дорожки прибоя.
Кунгасы еще десяток ярдов шли к берегу, пока не натягивался буксирный канат, заставляя их повернуться. Они становились бортом к волне, готовой опрокинуть суденышки. Люди спрыгивали прямо в воду, оказываясь в ней по пояс, и мужчины и женщины. Малолетних несли на руках.
Толпа людей, вздымая фонтаны брызг, с ликующими криками побежала к берегу.
И тогда раздались выстрелы и засвистели стрелы.
Люди бросались в воду, некоторые доползали до пенной дорожки. Волны прибоя кидали их на берег и тут же стаскивали обратно в воду.
Никто из высадившихся не повернул назад к кунгасам, которых, впрочем, уже и не было.
Я видел озабоченное выражение лиц чернокожих стрелков, а у некоторых даже испуганное.
С разноязычными дикими криками совершенно безоружные люди с жалким скарбом в руках, размахивая палками и зонтами, выбежали на прибрежный песок. Некоторые падали или садились словно дли того, чтобы отдохнуть. Остальные продолжали бежать к джунглям.
И негры дрогнули, не выдержали непонятной безоружной атаки одержимых захватчиков. Они стали отходить в поблекшую чащу джунглей.
Люди на берегу плакали и обнимали друг друга. Им казалось, что они уже достигли всего, чего хотели, что теперь останется только выйти на целинные просторы согреваемой Солнцем земли, чтобы скорей начать
