«Я снова вытащила свою общую тетрадку. Мне кажется, целую вечность не писала в ней. Но сейчас произошло такое, что я не имею права не писать... Совет безопасности ООН разрешил провести ядерный взрыв в мирных целях.

Академик Овесян вызвал маму на установку нового «Подводного солнца». Буров велел мне ехать вместе с ней.

Я чувствовала себя разведчицей. Я догадывалась, что Буров что-то задумал и посылает меня неспроста.

Мы поехали с мамой на оленях. Это было очень интересно. Я сама пробовала править хореем – такой длинной палкой, которой погоняют оленей. Они удивительно смирные и приятные животные. Прежде я никогда не думала, что они такие маленькие, всего по грудь мне.

А бегают они быстро, но, как бы ни скакали, несут рога параллельно земле, не колебля их.

Овесян, как он говорил, несколько раз выходил встречать нас и наконец встретил.

Я знала, зачем ему понадобилась мама. Он не хотел без нее зажигать новое «Подводное солнце». Все- таки она очень много значила для него в жизни, хоть они и спорили всегда.

Амас Иосифович даже не дал нам с мамой отогреться.

– В блиндаж! Скорее в блиндаж! – торопил он. – Кофе вас там ждет... И даже кое-что покрепче.

– Ей еще нельзя, рано, – строго сказала мама.

Академик выразительно подмигнул мне. Я уже пила коньяк... Он же меня и угощал еще в Москве.

– Это только в случае победы, – сказал он.

Он повел нас снежными тропами к округлому холму, в глубине которого соорудили бетонное убежище.

Я спускалась по темной лестнице, нащупывая рукой шершавую холодную стену. Вспыхнул электрический свет. Овесян вел маму. Он и зажег лампочку.

Блиндаж был с узкими горизонтальными бойницами, совсем как на войне, только вместо пулеметов здесь приборы. Противоположную узким щелям стену занимал пульт с рукоятками и кнопками, в которых я, конечно, разобраться не могла.

Академик протянул мне темные очки. А на улице и так было темно. Теперь узкие щели стали черными.

Академик отдал команду. После этого в репродукторе послышался голос, предупреждающий об опасности:

– Всем укрыться в убежищах! Атомный взрыв! Всем укрыться в убежищах...

Мне стало жутко, и я никак не могла совладать с собой. Зубы начинали стучать. Если бы Буров меня увидел, он стал бы презирать...

Потом в репродукторе послышался стук метронома.

– Все, как тогда, – оглянувшись на маму, сказал Овесян.

Она улыбнулась ему.

В репродукторе слышался голос:

– Девять... восемь... семь... шесть...

Я ухватилась за спинку стула, на который села мама, до боли сжала пальцы.

– Пять... четыре... три... два...

Овесян поднял руку.

– Один... ноль! – в унисон с репродуктором крикнул он.

Я смотрела в черную щель. Мне показалось, что ничего там не произошло. Но вдруг на горизонте беззвучно выросло огненное дерево... Именно дерево, потому что оно расплылось вверху светящейся листвой. Говорят, что у гриба атомного взрыва черная шляпка. Это только днем. А в полярную беззвездную ночь эта черная шляпка светилась.

И потом заколебалась почва. У меня закружилась голова.

У подножия огненного дерева на горизонте образовался белый холм, словно море со льдами приподнялось там.

И только потом на нас обрушился звук. Он сжал голову, в глазах у меня помутилось, стены поехали куда-то вбок. Если бы я судорожно не держалась за стул, я бы упала.

Академик целовал маму.

Потом, одетые в неуклюжие защитные противоядерные балахоны поверх шуб, мы вышли на берег моря.

Мама и академик уже знали, что все вышло, как ждали: произошел не только инициирующий атомный взрыв – загорелось под водой и атомное солнце. Реакции, которые не проходили на старом месте, здесь протекали нормально.

На берегу мы застали капитана Терехова.

Овесян обнял его за плечи.

– Ну как, ледовый волк? Пришел конец твоим льдам! Доволен? Сейчас коньяк будем пить, плясать, шашлык жарить!..

– Принимать ледокол спешу, – ответил капитан.

– Вот и выпьем сразу за все... Ты только посмотри, как быстро освобождается от льдов полынья. Слушай, капитан. Хочешь ледовую разведку провести? Бери катер, иди к старой установке. Если пройдешь на катере – значит, скоро вся полынья от льдов освободится. И путь твоему возрожденному ледоколу станет намного легче.

– Можно, я тоже поеду с капитаном? – попросила я.

Мама хотела запротестовать.

– Можно! Можно! Пойдешь против течения. Никакой опасной радиоактивности. Будешь гонцом нового марафона. Сообщишь Бурову о победе слепцов. Скажешь: вслепую, а зажгли «солнце».

– Почему вслепую? – удивился капитан.

– Потому что так и не поняли, почему оно погасло. А ты думаешь, люди знали, что такое электрический ток, когда строили первые динамо-машины?