меня миг, когда я, слепо подчинившись моему влечению, последовал на Луну за столь же слепо отдавшейся своему влечению синьорой Vhd Vhd, a потом обнаружил, что оказался в тупике. Изменив Земле, я изменил себе, изменил сложному и многообразному содержанию земной жизни; а неразделенная любовь не могла заполнить пустоты, образовавшейся в моей душе. И если я не хотел превратиться, как моя спутница, в подобие бесплотной тени, мне следовало выбрать Землю. Так я и сделал; и, говоря по совести, здесь, на нашей родной планете, даже тоска по утраченной любви стала для меня неотъемлемой частью моей жизни.

Но что значит быть верным своему «я»? Значит ли это – замкнуться в себе, эгоистически противопоставить себя всему миру? Когда мы говорили на эту тему с моим биографом, я рассказал ему историю, послужившую основой рассказа «Все в одной точке». Тогда все мы погрязли в наших дрязгах, увязли в трясине мелкого самолюбия и себялюбия. Несимпатичный синьор PbertPberd – вот на кого мы все тогда походили. И лишь одна синьора Ph(i)nko была занята не только своей особой. И достаточно ей было подумать о других, сломить ледяную броню эгоизма, как ей удалось – ни мало ни много – положить начало вселенной. Но не только это: ей еще дано было доказать, что лишь «человек для других» может быть творческой личностью, что эгоизм бесплоден, а в основе развития и становления мира и личности лежит любовь – любовь как открытость миру, как готовность жить и творить для людей.

Но жить для других – это не значит жить напоказ. Был у меня в жизни период, когда я больше всего думал о том, какое впечатление производят мои поступки. Мне казалось непоправимой бедой, что обитатели какой-нибудь галактики составят обо мне на основании одного случая нелестное мнение и потом, когда с их галактики уже нельзя будет увидеть наш мир, так при этом мнении и останутся. Суетность настолько овладела мною, что я даже позабыл то, что понял, будучи Динозавром: главное – быть верным своей внутренней правде независимо от того, оценят или не оценят это окружающие, и жить для других, «обиды не страшась, не требуя венца», как сказал бы я, перефразируя вашего поэта. Потому что именно бесплодным эгоизмом порождается суетное тщеславие, а от него – один шаг к приспособленчеству: сегодня я думаю, понравится ли зрителям то, что я делаю, а завтра я делаю только то, что им понравится.

Впрочем, не только путь развития личности, но и направление, в котором должен развиваться мир, представлялось нам проблематичным. Когда образовались кристаллы, мне в отличие от моей подруги Вуг казалось, что мир достиг окончательной формы – кристаллической, то есть абсолютно правильной, подчиненной строгой логике математических отношений. Все отклонения, столь милые сердцу Вуг, раздражали меня, как досадные ошибки, я не понимал, что только эти отклонения от стандарта – пусть даже самого совершенного – придают предметам индивидуальный облик. Я не понимал, что если бы на Земле безраздельно воцарилась кристаллическая форма, то невозможна была бы жизнь, которая всегда неповторимо индивидуальна, и она не могла бы развиться до своего высшего проявления – человеческой личности. Даже время имело бы другой характер: ведь время, в котором существуем мы, живые, нельзя повернуть вспять, чтобы мы вернулись к первоначальному состоянию; а кристаллы можно, к примеру, растворить в воде, потом выпарить ее, и они восстановятся, по-прежнему правильные и однообразные. К счастью, развитие пошло не по пути, который представлялся мне столь заманчивым, да и до сих пор кажется заманчивым тем, кто хотел бы превратить человеческие личности в атомы правильной сетки мнимых кристаллов – гигантских городов, монополистических предприятий, тоталитарных государств.

Мой биограф, передавая то, что я рассказал ему о кристаллах, изобразил меня, пожалуй, чересчур уж ворчливым и недовольным якобы полным отсутствием закономерностей и порядка в нынешнем мире. И точно так же он, по-моему, неправильно истолковал историю моих пари с деканом (К)уК. Я только хотел сказать ему, что куда легче постигнуть законы, управляющие развитием органической и неорганической природы (тем более что законы эти почти всегда сводимы к математическим выражениям), чем законы, управляющие человеческим обществом и действующие через все случайности. А в его изложении получилось так, что в развитии человечества нет никаких закономерностей, и в этом смысле победа Цезаря над Помпеем так же случайна, как победа рысака-фаворита на парижском ипподроме Лоншан. Право, такой скептицизм не оправдан в наши дни, когда законы развития общества не только признаны познаваемыми, но и познаны, и кроме того, мой автор вступает здесь в противоречие с самим собой: ведь каждый его рассказ говорит о движении мира и человека вперед, а разве может сумма последовательных случайностей дать в результате прогрессивное развитие?

И убедительнее всего мой биограф опроверг собственный пессимизм в последнем из очерков моей жизни. Когда я рассказал ему о том времени, когда я был моллюском и строил раковину, мы вспомнили заключительные строки гётевского «Фауста»:

Все быстротечное —Символ, сравненье.Цель бесконечнаяЗдесь – в достиженье.Здесь – заповеданностьИстины всей.Вечная женственностьТянет нас к ней.

Да, «вечная женственность тянет нас к ней»... Именно ощутив тягу к моллюску другого пола, то есть впервые испытав любовь, почувствовал я, что мне одному должны быть предназначены ответные чувства, а я сам должен выделяться из среды подобных мне; короче говоря, благодаря любви я впервые ощутил себя индивидуальностью. А почувствовав себя индивидуальностью, я стал не только пассивно воспринимать воздействия среды, окружавшей меня, но и активно проявлять и совершенствовать заложенные во мне качества – начал строить свою раковину. Да, тяга к вечно женственному явилась для меня и причиной и, как у Гёте, «символом» становления и развития индивидуальности. Более того: постройка раковины явилась первым в истории живых существ проявлением творческой воли одного из них, а значит, и сама творческая воля появилась в мире благодаря все той же тяге. Недаром посвятил мой биограф «вечной женственности» прекрасное стихотворение в прозе, написанное от моего лица и составившее вторую главу рассказа. (Увы! Сам я не способен был бы создать такое – ведь недаром я стал теперь ученым и мыслителем, а не поэтом.)

Итак, я начал строить раковину и создал одно из прекраснейших и совершенных произведений природы. Казалось бы, в самом деле «цель бесконечная здесь – в достиженье». Но все вышло не так, как я рассчитывал: моя возлюбленная не смогла увидеть меня, а я не смог увидеть ее. Прекрасная раковина оказалась тюрьмой, положившей конец моему развитию. А развивались какие-то странные бесформенные существа, кишевшие тогда вокруг меня и презираемые мною. Да, как видно, достижения бесконечной цели быть не может: каждая достигнутая форма, как бы ни была она совершенна, если остановиться на ней, окажется тупиком. А неподвижность, остановка – это ведь не что иное, как смерть. Значит, «заповеданность истины всей» – в вечном стремлении вперед, в вечном развитии каждой индивидуальности и (этого не захотел сказать мой биограф!) общества, совершенствуемого развивающимися индивидуальностями и помогающего их совершенствованию.

Кажется, я ответил на все ваши вопросы, читатель, – все, кроме одного, который вы непременно мне зададите: почему я сам не написал своей автобиографии? Однажды я уже вскользь упомянул причину: ведь я ученый, а не поэт, мне не под силу выйти за пределы фактов и теорий. Говорят, что задача художника – заставить людей как бы впервые увидеть то, что они видели много раз. Перед создателем моего жизнеописания стояла еще более сложная задача: заставить вас, обитателей сегодняшней Земли, воочию увидеть то, что видели мы на протяжении долгих веков – мрак и холод туманности, земной мир без красок и оттенков, пустоту космического пространства; а вот на те вещи, которые вам уже, что называется, примелькались – восход солнца, темное звездное небо, голубой океан, – ему нужно было взглянуть глазами тех, кто действительно увидел все это впервые. Формулируя сжато, я могу сказать, что мой автор должен был придать фантастическому миру, в котором я жил, пластическую наглядность и реальность. И если вы внимательно прочтете прекрасные страницы, посвященные описанию Земли, впервые явившейся нашим взорам в пестром наряде ярких красок, или бездны ночного неба, выглянувшего из-за краешка удалившейся Луны, или мощного скелета Динозавра, – вы убедитесь, что он великолепно выполнил эту свою задачу. Как, по-моему, и другую: убедительно передать чувства и ощущения героев, наделенных человеческим сознанием, но живущих в столь фантастическом мире. Впрочем, судить об этом окончательно будете вы; если я сам, во всем многообразии моих обличий, и синьора Vhd Vhd, и Цветок Папоротника, и Аиль, и синьора Ph(i)nko – словом, все мы запомнимся вам как настоящие живые герои – значит, наши «Космикомические истории» достойны занять свое место в многообразной и богатой гуманистической литературе наших дней.

Ваш QfwfQ

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату