двадцать семь лет, вполне подходил к их компании) оказались ночью в изумительном благоухающем саду, где в увитой зеленью беседке должен был начаться веселый праздник. Все юнцы, за исключением Эразмуса, привели с собой своих возлюбленных. Мужчины были в изящных костюмах, по старинной немецкой моде, а донны вызывали восхищение своими пестрыми сверкающими нарядами, причем каждая была одета на свой манер, с большой фантазией, так что казались они движущимися цветами. Когда то одна, то другая нежно пела тихую любовную песню, шелестя мандалинными струнами, то вслед за ней мужчины по очереди оглушали присутствующих могучими, истинно немецкими балладами под веселый звон бокалов с сиракузским вином... Известно, что Италия - страна любви. Порывы теплого вечернего ветерка звучали как томные вздохи, ароматы цветущих апельсиновых деревьев и жасмина, заполнившие беседку, предвосхищали сладостную истому, прибавляя страсти той любовной игре, которой эти прелестные барышни, эти нежные актерки, какие бывают только в Италии, завлекали своих кавалеров. Фридрих, пожалуй самый буйный из всех, встал, одной рукой он обнимал свою донну, а другой поднял полный бокал искрящегося сиракузского.

- Только в вашем обществе, о прекрасные, бесподобные итальянки, можно изведать истинное наслаждение и блаженство рая! - воскликнул он и добавил, обернувшись к Шпикеру: - Но вот ты, Эразмус, этого не чувствуешь, ибо только ты один из нас, пренебрегая нашей договоренностью, не привел с собой своей подруги. Именно поэтому ты такой мрачный и понурый и, если бы ты еще не пил и не пел бы вместе с нами, я подумал бы, что ты превратился в унылого меланхолика.

- Должен тебе признаться, что такого рода развлечения не для меня, Фридрих, - возразил Эразмус. - Ты же знаешь, что я оставил дома милую, богобоязненную жену, к которой я привязан всем сердцем, и выбрать для себя забавы ради хоть на единый вечер донну было бы предательством с моей стороны. С вас, бесшабашных холостяков, взятки гладки, а я же отец семейства.

Молодые люди расхохотались, потому что Эразмус при словах 'отец семейства' придал своему юношескому миловидному лицу постное выражение, что получилось весьма комично. Так как Эразмус сказал все это по-немецки, подруга Фридриха попросила перевести его слова на итальянский, и тогда она, погрозив Эразмусу пальчиком, заявила с серьезным видом:

- Эй ты, холодный немец, берегись! Ты еще не видел Джульетты...

В этот миг зашуршали кусты, и из темной ночи в круг света от мерцающих свечей вошла юная итальянка дивной красоты. На ней было белое, в глубоких складках платье с пышными рукавами, обнажавшими руки до локтя, и с глубоким декольте, едва прикрывавшим грудь, плечи и шею, а волосы ее были разделены спереди на пробор и хитроумно заплетены в высокую прическу сзади. Золотые цепочки на шее и роскошные браслеты на запястьях довершали ее туалет в старинном духе - казалось, она сошла с портретов Рубенса или изысканного Мириса.

- Джульетта! - в изумлении воскликнули все девицы.

- Разрешите и мне принять участие в вашем прекрасном празднике, милые немецкие юноши, - сказала Джульетта, чей ангельский облик затмил красоту всех ее подруг. - Я хочу сесть вон к тому, что невесел, а значит, не влюблен.

Она, грациозно ступая, направилась к Эразмусу и расположилась рядом с ним в кресле, которое поставили в расчете на то, что он все же приведет с собой донну.

- Поглядите только, как она хороша сегодня, - шептали друг другу девицы, а юноши говорили:

- Ну, Эразмус, молодец! Отхватил себе самую красивую, обхитрил всех нас.

Как только Эразмус взглянул на Джульетту, с ним вроде бы что-то случилось, и он сам не понимал, что это так мощно забушевало в нем. Когда же она подошла к нему, им словно овладела какая-то чужая сила и сдавила ему грудь. Он не сводил глаз с Джульетты, губы его словно окаменели, и он не мог вымолвить ни слова, когда другие юноши принялись на все лады восхвалять ее прелесть и красоту. Джульетта взяла со стола бокал вина, встала и приветливо протянула его Эразмусу, и он принял его из ее рук, слегка прикоснувшись к ее нежным пальчикам. Он залпом выпил вино, и огонь разлился по его жилам.

- Хотите ли вы, чтобы я стала вашей донной? - спросила Джульетта как бы шутя.

Но тут Эразмус словно безумный бросился перед ней на колени и проговорил, прижав обе руки к груди:

- Да, это ты, я всегда тебя любил, ты сущий ангел! Тебя я видел во сне, ты - мое счастье, мое блаженство, моя высшая жизнь!

Все, конечно, подумали, что Эразмусу вино ударило в голову, ведь прежде они его таким никогда не видели, им казалось, что он стал совсем другим.

- Да, ты - моя жизнь, ты пылаешь в груди моей словно раскаленный уголь. Дай мне погибнуть, погибнуть, растворившись в тебе!.. я хочу стать тобой!.. - выкрикивал Эразмус.

Джульетта нежно обняла его. Наконец он несколько успокоился, сел рядом с ней, и тогда снова возобновились смех, шутки, веселые любовные игры, прерванные появлением Джульетты. Когда она пела, то казалось, из ее груди исторгаются небесные звуки, доставляющие слушателям неведомое доселе наслаждение, по которому, однако, так долго томились их души. В ее раскованном хрустальном голосе был какой-то таинственный накал, и никто не мог устоять перед его чарами. Внимая ее пению, каждый юноша еще крепче обнимал свою возлюбленную, и еще ярче пылали их взоры. Но вот утренняя заря окрасила небо в розовый цвет, и Джульетта объявила, что праздник окончен. Эразмус хотел было ее проводить, но она отклонила его предложение, зато указала дом, в котором он вскоре сможет ее вновь увидеть. Молодые люди исполнили, вступая поочередно, немецкую балладу, чтобы этим отметить конец пиршества, и в это время Джульетта исчезла из беседки. Эразмус увидел ее на дальней дорожке сада в сопровождении двух слуг с факелами, но не решился пойти за ней следом. Молодые люди взяли каждый свою возлюбленную под руку, и все они весело разошлись по домам. Раздираемый тоской и любовным томлением, направился к себе и Эразмус, а мальчик-слуга освещал ему путь факелом. Распрощавшись с друзьями, он пошел по дальней улице, которая вела к его дому. Розовый свет уже залил все небо, развиднелось, и слуга стал гасить факел о булыжник мостовой. И среди разлетающихся во все стороны искр Эразмус увидел странную фигуру: перед ним стоял высокий, сухопарый человек с ястребиным носом, сверкающими глазами и тонкими губами, искривленными в язвительной гримасе. На нем был огненно-красный сюртук с блестящими стальными пуговицами. Он рассмеялся и произнес громким скрипучим голосом:

- Ха-ха!.. Вы, видно, сошли со старой книжной гравюры... Этот плащ, безрукавка с разрезом, берет с пером!.. Вы выглядите весьма забавно, господин Эразмус. Неужели вы намерены потешать уличных зевак?.. Отправляйтесь-ка лучше назад, в свой пергаментный фолиант, откуда вы и явились!

- Какое вам дело до моей одежды!.. - сердито огрызнулся Эразмус и, отодвинув незнакомца в красном сюртуке, хотел было пройти мимо, но тот крикнул ему вслед:

- Напрасно так торопитесь. Сейчас вам Джульетту не увидеть...

Эразмус стремительно обернулся.

- Как вы смеете говорить о Джульетте! - заорал он не своим голосом и схватил за грудки незнакомца в красном, но тот ловко увернулся и исчез, словно его здесь и не было, так стремительно, что Эразмус и опомниться не успел. Ошеломленный, стоял он посреди мостовой, сжимая в руке блестящую стальную пуговицу, которую сорвал с красного сюртука незнакомца.

- Ведь это же был доктор-чудодей синьор Дапертутто{281}. Чего это он к вам привязался? - спросил мальчик-слуга.

Но Эразмусу стало как-то жутко, и он поспешил домой...

Джульетта встретила Эразмуса с той прелестной грацией и обходительностью, которые были ей присущи. Безумной страсти, которой был одержим Эразмус, она противопоставляла ровную мягкость поведения. Лишь время от времени какое-то темное пламя вспыхивало в ее глазах, а когда Эразмус чувствовал на себе ее взгляд, то из самой глубины его существа поднимался странный озноб. Она никогда не говорила, что любит его, но всем своим поведением давала это понять, и постепенно все более крепкие узы привязывали его к ней. Жизнь казалась ему прекрасной; со своими друзьями он встречался теперь редко, ибо Джульетта ввела его в другое, чужое общество.

Как-то раз случайно он повстречал Фридриха, и тот его не отпустил от себя. Они вместе предались воспоминаниям о своей родине, доме... И когда Эразмус совсем расчувствовался, Фридрих сказал ему:

- А знаешь ли ты, Шпикер, что ты ведешь весьма опасное знакомство? Ты небось уже и сам заметил, что прекрасная Джульетта - одна из самых хитрых куртизанок, которых когда-либо видел мир. Про нее тут