И вот тут мы живем, подумал Гай. В умирающем городе. А как еще обозвать то место, где ты целыми днями только и делаешь, что пытаешься вежливо общаться со всякими идиотами при полном отсутствии всяких талантов, за исключением одного: прожигать деньги честных налогоплательщиков, отчисляемые на социальные нужды - покрытие судебных издержек и затраты на содержание заключенных в государственных тюрьмах? Пробиваться сквозь строй грязных нищих, потратить час на дорогу на другой конец города - и все для чего?! Чтобы выяснить, насколько ты неинтересен трем симпатичным девушкам, а потом еще сидеть на холоде и выслушивать, как тебя обкладывает матюгами какой-то поддатый дядя, чьи секреции больше уже ни для кого не секрет?!

На лице одной из голландских подруг отразилось искреннее сочувствие типа как дяденьку можно понять, и ему нужна помощь. Гай не видел себя, но мог с уверенностью предположить, что отражается у него на лице: что дяденьку нужно долго пинать ногами, желательно - по голове и в идеале - до смерти. Он едва себя сдерживал, чтобы не воплотить в жизнь эту заманчивую идею. Проблема в том что сквернослов был старым, слабым и пьяным; Гай и вправду мог бы его убить. И это бесило больше всего: что пьяница был защищен его собственными понятиями о приличиях. Тем более что Гай в силу своей профессии изучил Уголовный кодекс и знал, что бывает за физическое насилие и человекоубийство, пусть даже и непредумышленное.

И потом, девушки не одобрили бы рукоприкладства. В этом смысле они очень странно устроены, женщины. И не было никакого смысла реагировать на оскорбления ответными матюгами - это только бы завело пьяницу еще больше.

- Есть люди просто отвратные, - продолжал пьяница. - Есть люди просто... - Он добавил определение одного корня со словом из трех букв на 'х', которое чаще всего пишут на стенах и на заборах.

Они решили по-быстрому все допить и уйти. Интересно, подумал Гай, а есть ли в мире такая страна, где для идиотов наподобие этого алкаша предусмотрена смертная казнь, и можно ли будет туда эмигрировать. Однако, когда они уже допивали пиво, пьяный дядя ушел.

Голландские подруги остановились у Викки, и Гай проводил женщин до дома, чтобы оказать им посильную помощь в плане проигнорировать оскорбления, если вдруг по дороге их снова обложат матом. Тем более что он решил не отчаиваться до последнего. Он еще не исключал возможности, что по прибытии домой девушки разом разденутся и попросят его сделать им, всем трем, эротический массаж с ароматными маслами. Но, как это часто случается, этого не случилось.

Гаю вызвали такси. Он уже не успевал на метро, так что пришлось раскошелиться на машину, что, кстати, стоило очень недешево, поскольку ехать ему было на другой конец города. Только Гай сел в машину, как таксист выходец из Ямайки - спросил у него, нельзя ли спросить у него совета. Таксист рассказал, как у себя дома, на родной Ямайке, он познакомился с девушкой, и они поженились; он привез ее в Лондон, но через неделю она от него сбежала. 'Ну я ее и того... депортировал'. Все замечательно. Но когда он опять ездил домой на Ямайку, они помирились, и теперь он собирается снова забрать ее в Лондон. Он подумывает о том, что, наверное, надо бы позвонить в Министерство внутренних дел.

Гай представлял себе, как будут счастливы в Министерстве внутренних дел, когда этот дядечка им позвонит. Он представлял себе, как таксист обращается за советом в 'Джонса и Кейту'; как и большинство их клиентов он мог бы претендовать на призовое место в международном конкурсе по продвинутому слабоумию. Таксисту было где-то за тридцать, а жене наверняка не было и двадцати. Во всяком случае, так рисовалось в воображении Гаю: юная леди, которая, несомненно, стала мудрее и старше после своей депортации и которая либо найдет с кем порезвиться, пока муж на работе, либо сбежит уже окончательно, когда в следующий раз соберется сбегать.

И все же - может быть потому, что Гай сильно устал, - он не счел это очередным проявлением вселенского идиотизма. Это была обыкновенная правда жизни. То, как живут люди. И если не считать тарифов на пассажирские авиаперевозки, какая, в сущности, разница, куда ехать - в Кингстон или Хэмпстед?

- Попробуйте, - сказал Гай.

- Вот и я говорю, почему не попробовать.

Машина сломалась посередине Эйкр-лейн. Гай терпеливо подождал - на случай, если таксисту хватит способностей ее оживить, - потом расплатился и вышел, готовый последние десять минут пройти пешком.

- Удачи вам с вашей женой. - Он сам удивился тому, что сказал это искренне. От души.

Он задрал голову к небу, но Луны в небе не было.

Лед в сердцах молодых гостей

Мы ждали на пограничном посту. Было темно и холодно. Не так чтобы очень холодно для декабря, но все равно неприятно.

Мы прождали весь день. И не мы одни. На Нодьлок налетел ураган журналистов; куда ни плюнь - повсюду в три слоя специальные корреспонденты, жадные до кровавых зрелищ охотники за бедой.

Мы забрали последний 'мерседес' в Будапеште. Когда я брал его в начале недели в агентстве по прокату автомобилей, там все были безумно счастливы, что у них взяли такую роскошную дуру, как 'мерс'. Я спросил: 'Можно на нем выезжать из Венгрии?' Мне ответили: 'Конечно', - и с лучезарной улыбкой вручили бланк на дополнительную страховку. Им даже в голову не могло прийти, что среди западных иностранцев найдутся больные на голову, которые по собственной воле поедут в Румынию - тогда события в Тимишоаре вызывали лишь легкое беспокойство. К концу недели они уже не давали машин никому, кто вызывал подозрения в причастности к средствам массовой информации, или давали, но требовали залога, который в пять раз превышал номинальную стоимость автомобиля.

У компании есть свои преимущества. Мне не пришлось делать все самому. Будь я один, я бы уже весь издергался, не забыл ли я чего важного; и мне бы пришлось самому обхаживать угрюмых румынских пограничников, пытаясь уговорить их открыть сезам. А так я сидел, задрав ноги, потягивал пиво и размышлял о том, как бы вернее разбогатеть.

На соседней полосе, дверь в дверь с нами, стояла шикарная 'вольво' с тремя внештатными корреспондентами из Германии (то есть это я так решил, что они внештатные, потому что они не выглядели людьми, способными устроиться на нормальную работу), которые пытались всучить румынскому пограничнику венгерский счет за гостиницу в полной уверенности, что это анкета на визу. Я с наслаждением подслушивал их разговор, тем более что они так ни до чего и не договорились. Репертуар иностранных языков у наших немецких 'коллег' не включал в себя знание венгерского или румынского.

Они по-прежнему выдавали визы на границе, хотя никого не впускали. Был вечер пятницы, до Рождества оставалось три дня, и впереди, под покровом непроницаемой темноты, нас ждало нечто, что подходило под описание революции. В шестидесяти километрах от границы была Тимишоара, город, где правительственные войска расстреляли мирную демонстрацию в поддержку пастора Ласло ТJкеша. Погибли десятки людей. Десятки, сотни, тысячи - никто не знал наверняка. Никто не знал, что происходит в Тимишоаре. Никто не знал, где сейчас ТJкеш и жив ли он вообще.

Золтан тихо сидел на заднем сиденье, как переводчик, которому в данный момент нечего переводить; как бывший представитель венгерского национального меньшинства в Румынии он знал, что это такое - молчать и не отсвечивать. Мы слушали радио. Репортаж из Бухареста. О том, как все плохо у Чаушеску. Никто не знал, где он сейчас и жив ли он вообще.

Шаболш носился туда-сюда в поисках фактов и слухов, как и пристало всякому журналисту. На самом деле он был адвокатом, хотя и наглухо безработным (в результате конфликтов с венгерскими властями), и в данное время - моим шофером. Вообще-то, если мне нужен шофер, я обращаюсь к матерым таксистам, которые довезут тебя куда угодно и по любой дороге.

Я свел знакомство с Шаболшом, поскольку он, в свою очередь, водил знакомства с самыми что ни на есть колоритными личностями; он вечно притаскивал мне каких-то чахоточных гомиков-проституток или смущенных цыган, чтобы я с ними поговорил 'за жизнь'.

Однажды он вызвался подработать у меня шофером - его подруга была беременна, и ему очень нужны были деньги. С тех пор, когда мне нужен водитель, я всегда обращаюсь только к Шаболшу, потому что он обращается с автомобилями с пугающей безжалостностью, которая совершенно ему не свойственна при общении с людьми.

Багажник у нас был забит под завязку: одежда, еда, туалетные принадлежности, карты, румынские