- Ну, Париж - не самый край... - осторожно возразил Толик. - И не самое дикое место с точки зрения цивилизации...

- Да, я понимаю... - заторопилась Эмма Григорьевна. - Там, конечно, и еда получше, и одежда поприличней... Но чужой язык, чужие нравы... Вас это не пугает?..

- Это вас должно пугать!.. - хихикнула Нина. - Вот Толик уедет кто будет Ивана Васильевича на толчок сажать?.. Колька-то целыми днями на работе!..

- Погодите, Нина!.. - поморщилась Эмма Григорьевна. - Это же психологически интересно!.. Человек бросает насиженное место и едет в чужую страну!.. Должны же быть мотивы!..

- Мотив один, Эмма Григорьевна!.. - усмехнулся Толик. - Свобода!.. Не колбаса, не джинсы, а свобода!..

- Ну, свободу каждый понимает по-разному!.. - Эмма Григорьевна раскраснелась от полемического задора. - Не знаю, что вы имеете в виду под свободой, но лично я, например... Я, например, свободна!..

- Ой!.. - Зинаида Михайловна аж задохнулась от возмущения. - Синичка ты моя вольная!.. Она свободна!.. Говно из-под больного мужа выгребать вот вся твоя свобода!..

- Фу, Зина!.. - застрадала Эмма Григорьевна. - Неужели нельзя без жлобства?..

- А что, не так, что ли? - не смутилась Зинаида Михайловна. - Ну что ты в жизни видела, кроме своего тромбофлебита?.. А тоже мне - рассуждает о загранице!..

- Потому что я бывала за границей!.. - запальчиво отпарировала Эмма Григорьевна. - В Болгарии. По турпутевке. И представь себе, не потрясена!..

- Правильно!.. - согласилась Зинаида Михайловна. - Ты бы еще в Пензу съездила!.. Болгария - это ж соцлагерь!.. Братская страна!.. Что ты там увидишь?..

- Не будем спорить!.. - примирительно сказала Эмма Григорьевна, хотя по всему было видно, что ей хочется именно спорить. - Но почему нужно покидать родину?.. Человек должен жить там, где он родился!..

- А почему бы не допустить простую мысль, Эмма Григорьевна? - Толик отхлебнул из кофейной чашки. - Что никто никому ничего не должен?.. Человек живет однажды!.. Так пусть он живет, как ему нравится!..

- Это опасная доктрина, Толечка! - Эмма Григорьевна заполыхала, как печка, в которую плеснули керосину. - А вдруг все захотят уехать на Запад?.. Кто же тогда останется?!.

- Умные уедут, дураки останутся... - мрачно отозвалась Зинаида Михайловна. - Вроде нас с тобой. Чтобы было на ком воду возить!..

- Все не уедут!.. - меланхолически сказала Нина. - Да и на черта мы там нужны?.. Мы и здесь-то никому не нужны, а уж там...

- Ладно, пусть у нас плохо!.. - Эмма Григорьевна сделала тактический маневр. - Но тогда тем более грешно уезжать!.. Надо не бежать от трудностей, а преодолевать их!..

- Вот и преодолевайте!.. - миролюбиво сказал Толик. Ходите на собрания, на демонстрации, на субботники!.. Славьте, пойте, стройте!.. А я не хочу преодолевать трудности!.. Не хочу и все!..

x x x

...В толчее шереметьевского аэропорта Толик совершенно растерялся - он то подолгу торчал у центрального табло, мучительно пытаясь сообразить, почему там нет нужного ему рейса, то, путаясь в сумках и чемоданах, панически метался по залу, выспрашивая встречных, где ему следует проходить таможенный контроль...

Тут была другая, незнакомая Толику Москва, страшно далекая от той, в которой он худо-бедно, но чувствовал себя хозяином. Эта другая Москва говорила по-английски, по-французски и по-немецки, она шуршала декларациями, загранпаспортами и валютой, она пахла духами, ликерами и виргинским табаком...

Вот октябрятской поступью протопала японская делегация. Они шли слаженно и организованно, держась строго в затылок друг другу, и у Толика осталось впечатление, будто мимо пронесли глянцевую групповую фотографию...

Вот величаво проплыли два арабских шейха. Гордые, надменные и молчаливые, они отрешенно смотрели вдаль и покачивали в такт ходьбе головами, словно передвигались не с помощью собственных ног, а ехали на верблюдах...

А вот веселым разноцветным табунком проскакала скандинавская семья. Папа, мама и двое ребятишек - все в чем-то немыслимо ярком, все ослепительно беловолосые и все неправдоподобно синеглазые, - ну, прямо сказка Андерсена, настоящий игрушечный набор!..

На фоне этих красивых, нарядных и беспечных людей взмыленный Толик, навьюченный сумками и чемоданами, чувствовал себя как лимитчица из Караганды, случайно попавшая на гегелевские чтения...

Толику сделалось тоскливо. Еще совсем недавно собственный отъезд представлялся ему событием исключительным и трогательным, пикантно украшенным завистью приятелей и слезами приятельниц...

А вот теперь выясняется, что есть люди, для которых перелет через границу - дело пустячное и будничное, что-то вроде того, как сделать укол или пройти флюорографию...

Евпатий с Аглаей, конечно же, не приедут. И правильно сделают... Было бы глупо рассчитывать на их дружбу после всего, что произошло в тот ужасный вечер в мастерской... Правда, Евпатий пообещал дозвониться в Париж... Но пообещать он мог и просто так, для проформы, чтобы отвязаться...

Евпатий появился в самую последнюю минуту, когда Толик уже стоял возле таможенного контроля. Он настырно пробирался через толпу, победительно выставив животик и растопырив коротенькие ручки, похожий на пожилого, но уверенного в себе пингвина...

- Здорово, Евпатий! - у Толика сжалось сердце от благодарной нежности к старому приятелю. - Я уж и не ждал! Оказывается, это очень гнусная вещь - уезжать, когда тебя никто не провожает!.. А где Аглая?..

Толик даже не успел испугаться. Вопрос выскочил сам собой. Это был вопрос из того недавнего, счастливого и безмятежного прошлого, где все казалось простым и ясным, где говорили то, что думали, и где не надо было бояться неосторожных слов...

- Мы с Аглаей расстались, - буднично сказал Евпатий. - Да ты не бери в голову... Нормальная житейская ситуация... Сошлись, разошлись...

- Ты бросил Аглаю?.. - почти искренне возмутился Толик. - Но Аглая тут не при чем!.. Я же все наврал!.. Ты не должен был мне верить!..

- А я тебе и не поверил, - Евпатий избегал смотреть на Толика. - Я поверил Аглае. Она сказала, что все это правда...

Толик не нашел в себе смелости длить этот мучительный разговор. Евпатий поставил в нем слишком жирную точку. Таможенник уже пропустил арабского шейха, стоявшего в очереди перед Толиком, сзади обеспокоенно чирикали японцы, времени оставалось в обрез...

- Я позвонил в Париж... - Евпатий решил, наконец, сменить тему. Андрей встретит тебя в 'Шарле де Голле'... Ну, и поможет как-то устроиться на первое время...

- А как он меня узнает?.. - Толик с простодушием ребенка уцепился за спасательный круг, брошенный ему Евпатием. - Нужен какой-то пароль!.. Или опознавательный знак!..

- Узнает!.. - Евпатий без стеснения задрал свитер и вытащил из-под ремня журнал в голубой обложке. - Держи в руках последний номер 'Нового мира'. Это и будет твой опознавательный знак!..

x x x

Таможенник уже взял толиков паспорт и даже успел раскрыть его, когда Толик вдруг с силой рванулся назад. Толпа отъезжающих смятенно всколыхнулась. Пожилая дама испуганно прижала к груди белого пекинеса. Японцы, не готовые к отступлению, валились друг на друга, как доминошки...

Отчаянно работая локтями, Толик добрался наконец до Евпатия, крепко прижал к себе его голову и лихорадочно зашептал ему в ухо:

- Ты думаешь, я стукач?.. Ты думаешь, что если мне разрешили выезд, то это как-то связано с тем допросом?.. Но это неправда, неправда!.. Я ничего им не сказал!..

- Толик, тебе пора!.. - Евпатий осторожно высвободился из толиковых объятий и легонько подтолкнул его в сторону таможни. - Ну, иди, иди, неудобно же!.. То ты рвешься за границу, то тебя палкой отсюда не выгонишь!..