слабая, и мы убежали. Ночью в прифронтовой полосе нас снова схватил патруль и вернул в Кардымово.
Комендант поставил меня и Сережу перед строем и заявил, что за дезертирство со строительства важных для германского командования оборонительных сооружений мы будем расстреляны.
В это время во двор комендатуры въехало несколько больших грузовиков, из кабины одного из них вышел офицер и вручил коменданту пакет. Вскрыв пакет, комендант приказал срочно погрузить рабочих на машины, а сам ушел в помещение. Мы смешались с толпой и уехали. Теперь нас, примерно триста человек, разместили в старом сарае и выводили оттуда к самой передовой убирать рожь, лен - вот где бы бежать!.. К побегу уже все было готово, когда мы заметили, что за нами упорно наблюдает один тип. Человек этот с самого начала показался нам подозрительным. Сказавшись больным, он на работу не ходил, а, как известно, у фашистов не больно-то посачкуешь - даже за опоздание на построение били по чему попало, а с больными у них разговор был вовсе короткий. Военнопленные, с которыми мы поддерживали контакт, сообщили, что тип этот все время пытается побольше разнюхать о нас. Предатель, решили мы, надо его прикончить, иначе беда...
- Вот так просто: прикончить... как будто всю жизнь только этим и занимались.
- У нас не было другого выхода - или мы его, или он нас.
- Это верно, но ведь все-таки человек...
- Нет, никакого чувства жалости к предателю я не испытывал, только ненависть и презрение.
А убивать было противно. Сделали мы это неловко, он успел позвать на помощь. Никто из пленных не тронулся с места, но, услышав крик, вбежала охрана, нащупала нас фонариками и стала избивать. Затем всех бросили в машину и куда-то повезли.
Кардымовский комендант нас узнал сразу. Взбешен он был до последней степени: бегал по комнате из угла в угол, часто дышал, сыпал ругательствами. Затем немного успокоился и через переводчика обратился к нам:
- Не успел я расстрелять вас тогда и очень жалею об этом, но теперь вы от меня не уйдете. Убрать этих бандитов, - сказал комендант солдатам, - а завтра утром... - и он выразительно щелкнул пальцами.
Нас втолкнули в пустую хатенку. За дверью загремел замок. Завтра все будет кончено, а помирать так не хочется... Стали мы знакомиться на ощупь с нашим казематом. Окна избы были забиты наглухо, потолок крепкий, из подвала выхода нет - хатенка вросла в землю А дверь? Дверь ветхая и висит на петлях. Если приподнять ее и нажать - она порвется с костылей. Вот где спасение! Это открытие несколько успокоило и подбодрило нас.
- Давай споем, - предложил Сергей и, не дождавшись моего согласия, тихо-тихо запел нашу любимую:
Орленок, Орленок, блесни опереньем,
Собою затми белый свет...
Со двора донесся громкий окрик часового:
- Молчать, руссишь швайн!
Мы продолжали петь. Раздался выстрел.
- Ах, гад! - произнес я и рванулся к двери, но Сергей удержал меня. Я, конечно, погорячился. К нашему домику на выстрел прибежали еще несколько солдат, и если бы мы выскочили, то нас прикончили бы на месте.
Глубокой ночью мы выбили дверь и выскочили из хаты. Часового, который нес охрану, я ударил по голове поленом, а Сергей выхватил у него из ножен тесак и заколол. Захватив его винтовку и пояс с патронами, мы благополучно выбрались из деревни. Помогли нам в этом кромешная тьма и густой туман.
Дважды ощутив холодок близкой смерти, мы теперь старались избегать встречи с немцами: шли осторожно, понапрасну не рискуя. Линию фронта решили переходить ночью. Здесь снова несколько раз натыкались на немцев, попадали под обстрел, отстреливались и лишь на рассвете вышли к Днепру. В ближайшем лесу за рекой были наши. Затем без особых приключений прибыли в Вязьму, в свою часть.
Володя закончил свой рассказ, и мы еще долго шли молча. Я думал о том, что с такими ребятами можно идти на любое дело. Эти не растеряются, не раскиснут, ничего не побоятся. И все-таки спросил:
- А страшно было?
- Тогда нет. Страшно теперь, когда вспоминаешь, что чуть было не погибли из-за собственной неосторожности, так и не выполнив задания до конца.
Враг рвется к столице
В ночь на 5 октября Государственный Комитет Обороны принял специальное решение о защите Москвы. Главным рубежом сопротивления была определена Можайская линия обороны, проходившая от Волоколамска до Калуги. В Можайск по шоссейной и железной дороге стали прибывать свежие части с Дальнего Востока. Это были хорошо укомплектованные и вооруженные пехотные и танковые дивизии. Между тем, преодолевая ожесточенное сопротивление наших войск, немцы к 10 октября захватили города Гжатск и Сычевку. Обстановка на фронте становилась все напряженнее. Для отдыха времени не оставалось.
Уже через несколько дней после прибытия в Можайск наша группа была сформирована. Командиром группы назначили старшину милиции Григория Трофимовича Лаврова.
В группу включили двух милиционеров, сослуживцев Лаврова, и по моей просьбе - Володю Шатрова, Сережу Гусарова, Сашу Стенина, Сашу Чеклуева. В группу вошли также четверо комсомольцев, которые вместе с Чеклуевым пришли в часть из Ярцевского района Смоленщины.
Тринадцатого октября Лаврова и меня вызвал майор Спрогис и поставил боевую задачу: 'Выйти в тыл противника и двигаться в общем направлении в сторону Вязьмы. По пути следования нарушать связь, минировать дороги, уничтожать мосты, вести разведку, в бои не ввязываться, по израсходовании боеприпасов вернуться через линию фронта. Для выполнения задания вам выдадут мины, взрывчатку, термитные шарики, карту, компасы'.
- Задача ясна?
- Ясна, товарищ майор!
Мы понимали, что такие небольшие группы, как наша, - а таких групп, направленных из Можайска, были десятки - могут нанести немалый ущерб наступающим немецко-фашистским войскам. Чем больше мы сделаем, тем легче будет обороняющимся частям Красной Армии.
Поздно вечером нас отвезли на машине к Бородино. Дальше, ехать было нельзя - мост через реку взорван. Октябрь сорок первого выдался морозным, река покрылась первым тоненьким слоем льда. По кладям перебрались на другой берег и двинулись на запад. Пройдя километров десять, вошли в какую-то притихшую деревеньку. В ней не осталось ни одного жителя. В одной из пустующих изб протопили печку, погрелись и отдохнули.
Еще до рассвета покинули деревню, лесами пошли дальше. К вечеру оказались уже в тылу врага.
Определить это было нетрудно: до нас доносились обрывки чужой речи, слышался шум машин - по дорогам двигались немецкие части. Особенно оживленное движение наблюдалось на Минском шоссе, однако и проселочные дороги были накатаны до блеска. Ставим на них по одной или по две мины, тщательно маскируем.
Ночь с 15 на 16 октября мы провели в деревне. Встали еще до рассвета, хозяйка покормила нас чем могла, и мы отправились дальше.
Спустились по крутой тропинке к речке, начали переправляться. И надо же!.. Когда мы с Сашей Стениным стали переходить по кладям, они под нами рухнули, и мы очутились по горло в ледяной воде. Кое-как выбрались на берег. Переодеться нам, естественно, было не во что, поэтому ограничились тем, что с помощью товарищей просто-напросто хорошенько выжали одежду.
На рассвете подошли к большаку Поречье - Уваровка. Лес далеко позади, за большаком - бесконечное снежное поле. По дороге беспрерывным потоком шли машины, танки, конные обозы. Перейти нельзя. Устроившись в глубокой воронке, образованной взрывом бомбы крупного калибра, стали дожидаться вечерних сумерек.
Саша Чеклуев и Сережа Гусаров, перекинув через плечи холщовые сумки, отправились по дороге в ближайшую деревню 'побираться'. Они там погрелись, поели, кое-что и нам принесли из продуктов, но главное, в течение нескольких часов наблюдали за движением немецких воинских частей, запоминали знаки на машинах, количество танков и автомашин, форму, цвет одежды солдат и офицеров (нам из нашего укрытия такие подробности рассмотреть было трудно).
Вечером, когда движение по дороге почти прекратилось, мы заминировали ее в нескольких местах и углубились в лес. В чаще быстро разожгли костер - дров было достаточно, рядом стояли поленницы, заготовленные еще до войны. Наконец-то появилась возможность согреться, обсушиться и отдохнуть.
Костер весело трещит, часовой ходит на некотором удалении от него, но, ослепленный ярким светом, очевидно, мало что видит в окружающей густой темноте. Лавров, этот веселый, никогда не унывающий человек, которому в ту пору было около тридцати, рассказывает нам были и небылицы из своей жизни, анекдоты, а мы все, развесив уши, слушаем его. Автоматы и винтовки лежат под руками или висят на сухих сучьях могучих елей, которые обступают нас со всех сторон. Рассказчиком Лавров был прекрасным, не говоря уже о том, что обладал живым умом и чувством юмора. Увлекшись его рассказами, мы, честно говоря, на какое-то время даже забыли, где находимся, тем более что в котелках уже забулькал гороховый суп, сдобренный колбасой. И вдруг из темноты слышим громкую и повелительную команду:
- Хальт, хенде хох!
Кроме меня и Саши Стенина, всех моментально как ветром сдуло. Мы же, когда перед нами появились вооруженные люди, остались на месте. И не потому, что были полураздеты - сушили обмундирование, - просто прекрасно знали: немцы ни за что ночью не сунутся в лес. И в самом деле: на пилотках у солдат мы увидели звезды, а на лицах улыбки. Красноармейцы присели к костру, протянули к огню озябшие руки...
- Сашка, Сергей, Лавров! Да это же наши, идут из окружения, - кричу я в темноту.
Слышу ответ Чеклуева:
-
