ними худые, обросшие, радостно возбужденные. Когда восторги немного улеглись, я рассказал генералу об оборонительных сооружениях противника, которые могут встретиться на пути наступления дивизии, о том, что основные силы противника из районов Остроленка, Псашныш, Хожеле отошли на север и перед дивизией остался лишь заслон. Иосиф Константинович внимательно все выслушал, задал несколько вопросов, приказал накормить нас и отправить в штаб корпуса. Там быстро связались со штабом фронта. Вскоре за нами приехал майор Медведовский и отвез в только что освобожденный город Цеханув. Здесь я снова слег - сказалось последнее ранение.

Стояли мы на Пултусской улице. Хозяйка дома, мать двоих уже взрослых детей, была добрейшей женщиной. Она уложила меня в постель, укрыла пуховым одеялом и начала колдовать. Компрессы, банки, горчичники сделали свое дело. Боль в груди, кашель и одышка стали проходить. Через несколько дней я был уже на ногах.

Все вроде бы сложилось хорошо, но очень беспокоила судьба Левы Никольского и Кости Арлетинова. Ребята ведь так и не вернулись из разведки. Что с ними? Живы ли? Если и живы, то поверят ли им, что они выполняли задание в тылу противника. Трудно моим товарищам будет объяснить, почему они оторвались от остальных и вышли из тыла только вдвоем. Первый вопрос, который им зададут: а где же группа?

Мои опасения оказались не напрасными. Когда Лева с Костей встретились с одной из частей наступающих советских войск, то разобрались с ними далеко не сразу. Привезли их к нам только через десять дней.

Ребятам довелось побывать в освобожденном городе Мышенце. Там им рассказали, что наших верных товарищей Тадека Зиглера, Элеонору Плишку и ее дочь Стефанию жестоко пытали в гестапо. Но палачи ничего не добились. Польские патриоты приняли мученическую смерть, но никого не выдали. Они погибли как герои.

Спустя некоторое время мы переехали в Плоцк. Там я встретился с Сашей Чеклуевым. Его группа только что вышла из немецкого тыла. Майор Медведовский дал мне Сашин адрес, и я поспешил к нему. Сколько же мы не виделись! Из рассказа друга я узнал, что при освобождении города Млава погиб бесстрашный разведчик, командир группы капитан Черников, у которого Саша был заместителем. Для ребят это явилось тяжелым ударом. Конечно, войны не бывает без потерь, но каким же тяжелым бременем ложатся эти потери на плечи тех, кому довелось остаться в живых...

Из Плоцка ранней весной 1945 года мы выехали в город Быдгощ, расположенный в Центральной Польше. Здесь нам вручили правительственные награды. Я был награжден орденом Отечественной войны I степени, Николай Гришин - орденом Красного Знамени.

Вскоре в составе группы произошли изменения. Лева Никольский и Костя Арлетинов попросились в другую часть. Их просьба была удовлетворена. Макаревича оставили служить при штабе фронта. Лемар Корзилов был направлен в военное училище.

Группа пополнилась молодыми польскими солдатами, хорошо владевшими немецким языком, и стала готовиться к выполнению очередного задания.

В середине апреля забрали от нас Мишу Козича и Ивана Бабенко. Они в составе другой группы вылетели в Германию. Вновь с ними мы встретились спустя примерно две недели Случилось это так.

1 Мая дверь летнего кинотеатра, где мы с Николаем Гришиным смотрели какой-то фильм, распахнулась, и раздался очень знакомый громкий голос:

- Товарищи Матросов и Ногин, на выход!

Нас со стульев как ветром сдуло. У входа в кинотеатр стояли сияющие Миша Козич, Иван Бабенко и еще несколько незнакомых нам солдат и сержантов. Все они были из одной группы и только что вернулись из рейда по немецким тылам. Со своими товарищами мы обнялись, расцеловались, остальным пожали руки.

Хотя правила конспирации и запрещали нам общение с другими группами, но случай этот был исключительным, и мы остаток дня и вечер провели вместе.

Группа оказалась в немецком тылу в очень благоприятных условиях. Среди местных жителей - поляков - бойцы нашли полную поддержку, а отступающим немецко-фашистским войскам уже было не до них...

Наступило 9 мая. Мы сели завтракать. Вдруг ударили пушки, затрещали пулеметы и автоматы. Мы, схватив оружие, выбежали на улицу.

'Победа! Победа! - доносились со всех сторон радостные возгласы. Германия капитулировала! Ура!'

Ну вот и все... Война закончена. Теперь бы по домам.

Недолго думая, я поехал в штаб фронта, прямо к нашему генералу Илье Васильевичу Виноградову.

- Пошел на фронт добровольно, отвоевал. Военного образования у меня нет, в армии я не нужен. Отпустите...

Генерал выслушал меня с улыбкой и сказал:

- Дорогой мой, это не в моей власти и даже не во власти командующего. Надо ждать - в свое время выйдет Указ Президиума Верховного Совета.

Уехал я от генерала несколько обескураженный.

Вскоре наша группа была расформирована. Гришина направили в какую-то войсковую часть, а я был откомандирован в запасной офицерский полк. Занимался вопросами репатриации советских граждан, угнанных в Германию. В феврале 1946 года приказом по Северной группе войск был демобилизован и приехал в Москву.

Прежде всего оформился в институте, где учился до войны, получил паспорт, прописку и... снова слег в постель. Появились боли в сердце, беспокоил желудок, да и нервы начали пошаливать - стал беспокойным, раздражительным, чего никогда раньше за мной не замечалось.

Теперь-то я понимаю, что, по сути дела, мне пришлось тогда пройти своеобразную адаптацию - заново привыкать к новым, мирным условиям жизни. А для этого нужно было время.

Чтобы попасть на третий курс дневного факультета, все лето мне пришлось сдавать зачеты и экзамены. Только за две недели до начала занятий мне удалось сесть на поезд и выехать к своим родным, в далекий татарский поселок Кукмор.

Шесть лет я не был в этих в общем-то ничем не примечательных местах. Но, как говорится, не по дорогу милы, а по милу дороги, были мне они - небольшие горы, речушка Нурминка, где перестали водиться даже пескари, деревянный одноэтажный Дом культуры на Советской улице, огороженный пустырь вокруг него, который почему-то назывался парком...

По пыльной каменной мостовой на попутной подводе добрался до своего дома Отряхнув пыль с гимнастерки и галифе, поднялся по знакомой лестнице на второй этаж. Постучал. В дверях показалась моя худенькая мама. Всегда сдержанная, она и на этот раз не бросилась целовать меня, а тихо прильнула к груди с мокрыми от слез глазами Так и стояли мы долго-долго С отцом расцеловались, обнялись. По его изборожденному глубокими морщинами лицу тоже потекли непрошеные слезы. И лишь братишка, невысокий черноглазый крепыш, когда дошла до него очередь, подошел ко мне, широко улыбаясь...

Никто не забыт

В сентябре 1967 года, спустя более двадцати лет после освобождения Польши, мне и Льву Константиновичу Никольскому было предложено в составе делегации Советского комитета ветеранов войны выехать в Польшу. С огромной радостью мы приняли это приглашение, надеясь на то, что нам удастся посетить памятные места и, возможно, встретиться с кем- нибудь из польских товарищей - тех, с кем мы вместе боролись против общего врага.

Сразу по прибытии в Варшаву мы с Львом Константиновичем обратились к руководству Союза борцов за свободу и демократию с просьбой разрешить нам выехать в район Остроленка - Мышенец. Просьбу нашу охотно удовлетворили.

В Мышенец мы прибыли поздно вечером. Сопровождающий нас польский полковник (он, кстати говоря, довольно хорошо говорил по-русски) обратился за содействием к начальнику милиции города, и мы немедленно выехали на хутор Харцибалда. Добрались туда, когда время перевалило уже за полночь. Полковник постучал в дверь одного из домов, через минуту-другую она со скрипом открылась, и нас пригласили войти в хату.

В комнате оказались двое молодых людей - Стефа и Янек, как представились они нам. Полковник объяснил супругам, что мы приехали из Советского Союза и хотим повидаться с боевыми друзьями. Завязался непринужденный разговор. В ходе него выяснилось, что Стефа - племянница Марии, жены Стася, и может нас с ней свести. Это была уже удача.

Откуда ни возьмись появились соседи - молодая учительница, подруга Стефы и еще несколько человек Все они пришли со свертками, тарелочками, мисками Вскоре на загнетке затеплился огонь, зашипело на сковороде сало, и, словно по волшебству, стол оказался уставленным закусками.

Мы рассказали молодым людям, родившимся уже после войны, как в этих местах наша группа вела разведку, как и в чем помогали нам их отцы и деды, а они слушали нас словно завороженные и готовы были хоть сию минуту ехать к старику Эйзаку, к вдове Стася, куда угодно. Но на дворе была ночь, и мы, взяв с собой Стефу и Янека, вернулись на своей 'Победе' в Мышенец. Там на следующий день произошла наша встреча с Марией От нее мы узнали, что замученные гестаповцами Станислав, Тадек Зиглер, Стефания и Элеонора Плишка и многие другие польские патриоты похоронены на Мышенецком кладбище. Мы не могли не пойти туда, не поклониться их праху, не взять на память несколько горстей земли с их могил. Прямо с кладбища вместе с Марией поехали на хутор Плишки - там теперь проживал ее брат, затем завернули на хутор Зиглеров, зашли в дом, заглянули в сенной сарай, где нам порой приходилось скрываться в дневное время.

Иногда жандармы заходили сюда, проверяли штыками, нет ли кого под сеном, но ни разу не догадались поставить лестницу и попытаться оторвать несколько торцевых досок со стороны двора. Здесь в стене была сделана ниша, и мы через щели между досками вели наблюдение, готовые в любой момент дать жестокий отпор