признавать не хотела.

В этом бою она вела огонь по противнику расчетливо, экономно - короткими и точными очередями.

Шарый, когда все бойцы собрались, обратился к девушке:

- Ты, как я вижу, одна воевать решила?

- А что? - ответила Рая.

- Не слышала команды отходить?

- Слышала, но не хотела стрельбу прекращать, уж больно удобное место попалось!

- Ну ладно, на этот раз прощаю, а вообще так поступать нельзя. А теперь отдай пулемет кому-нибудь из ребят.

- Зачем?

- Да не волнуйся, вернут тебе пулемет. Сейчас по болоту идти, а у тебя сапоги тридцать пятого размера.

Шарый и все остальные понимали, что девушке нелегко носить пулемет, поэтому всегда старались помочь ей, но сама она никогда не подавала вида, что ей трудно.

Говорила Рая басом, отрывистыми фразами, курила махорку, словом, во всем старалась быть похожей на ребят. В деревнях к мужикам обращалась примерно так:

- А ну, ешь твою двадцать, дай закурить.

И те торопливо протягивали ей кисет. Кремень и кресало всегда были при ней.

...Пользуясь нашим отсутствием, немцы снова осмелели, стали появляться в деревнях Осиповичского района Дело в том, что вслед за нами из района ушли отряды Шашуры, Кудашева и Коченова. Им приказали идти в Полесье.

Сразу же по возвращении мы приступили к диверсиям на железной дороге, возобновили передачу разведданных. Работать стало труднее. Нашу рацию немцы держали под контролем. Чтобы не подвергнуться внезапному нападению, мы вынуждены были часто менять место расположения. Для партизанского отряда Ольховца это было неудобно. Поэтому в середине августа нам пришлось отделиться от партизан. С нами от Семена Мироновича ушел Петя Токарев - разумеется, с согласия командира.

Теперь наша небольшая, но зато надежная, проверенная в боевых операциях группа кочевала с места на место в районе Максимовских хуторов. С отрядом Ольховца мы поддерживали постоянную связь.

В течение второй половины июля и августа 1942 года группа совершила еще четыре успешные железнодорожные диверсии, доведя общий счет пущенных под откос вражеских эшелонов до семнадцати.

* * *

В начале сентября вернулись отряды Кудашева, Кочанова и Шашуры. Для нас это было важным событием, нас стало больше, мы стали сильнее. По этому случаю вечером 5 сентября все отряды собрались возле нашего лагеря. На маленькой, очень красивой лесной поляне, окруженной высокими соснами, разложили большой костер, приготовили ужин, хорошенько подкрепились, послушали патефон. Его раздобыл где-то Кочанов и везде носил с собой - как бы трудно порой ни приходилось в походах. Были в его отряде и гармошка с гитарой.

- А ну, гармонист, давай плясовую, - кричит кто-то.

В середину круга, подталкиваемый Васей Смирновым, выходит Игорь Курышев.

Игорь, невысокий, щуплый, очень спокойный и выдержанный паренек, плясать умел ну прямо на загляденье, как настоящий артист. Впрочем, это и неудивительно: до войны он занимался в хореографическом кружке у себя в Монине под Москвой.

Гармонист заиграл 'Цыганочку'.

Сначала медленно, как положено, Игорь начинает пляску, затем все быстрее, быстрее...

Не выдерживает и Самуйлик - обычно серьезный, неулыбчивый, зараженный общим весельем, он тоже входит в круг.

Игорь с Семеном пляшут долго, не уступая друг другу, пляшут так, что и нам хочется в круг, да, как говорится, не по Сеньке шапка.

Потом ребята сплясали еще 'Барыню' и 'Яблочко' и заслужили громкие аплодисменты.

Песни... Здесь, за линией фронта, они как-то по- особенному согревают души. На этот раз под аккомпанемент гармошки запевает Вася Зализняк. Поют все, слушателей нет. В ночной тишине звуки музыки и слова песни, верно, разносятся далеко-далеко, но мы спокойны. По данным разведки, в ближайшее время карательных операций в нашем районе не ожидается. А этот лагерь мы оставим завтра же утром.

С особым подъемом поем нашу любимую:

Слушают отряды песню фронтовую

Сдвинутые брови, твердые сердца.

Родина послала в бурю огневую,

К бою снарядила верного бойца...

Ох какая встреча будет у вокзала

В день, когда Победой кончится война,

И письмо родное мать поцеловала,

И над самым сердцем спрятала жена

Конечно же, всем нам очень хотелось дожить до этих встреч, остаться не только в памяти родных и близких людей, но и увидеть своими глазами то послевоенное будущее, которое нам представлялось удивительно прекрасным. С такими мыслями мы пели в вагоне эту песню, уходя в немецкие тылы под Москвой, пели в вагоне поезда, уносившего нас навстречу памятному бою под Сухиничами, пели и здесь, в лесах Белоруссии.

Вспомнили также и спели всем хорошо известные старинные русские песни 'Раскинулось море широко', про Ермака и Стеньку Разина. С песней о Волге я в мыслях уносился на родину, и воскресало прошлое - когда мы, мальчишки, на закате солнца выходили в лодке на зыбкую багряную дорожку реки и тоже пели про удалого Степана и других героев давно минувших дней...

А потом слушали, как поет Леня Садовик. Он знал множество цыганских песен, прекрасно играл на гитаре и пел самозабвенно, отдаваясь песне всей душой. Слушать его было огромным наслаждением. Вот только не знали мы тогда еще, что слушаем Леню в последний раз...

А восходящее солнце между тем уже позолотило верхушки сосен. Наступал новый день.

Собрав свои нехитрые пожитки, мы ушли на новое место. Снова поставили шалаши из еловых веток, натянули сверху плащ-палатки, окопали вокруг, чтобы дождевая вода не подтекала внутрь, застелили пол лапником и сеном. Последние дни беспрерывно шли дожди, стало холодно и очень неуютно. Наверное, от этого и на душе было как-то нехорошо.

Вечером 8 сентября Леня Садовик и Геннадий Зелент попросились на железную дорогу.

- Куда же вы в такую погоду? - пытались их отговорить наши девчата. Но уговоры не подействовали. Ребята настолько втянулись в свою опасную и трудную работу, что ни дня не могли просидеть без дела, их словно магнитом тянуло на 'железку'. Шарый и я хорошо понимали ребят, сами в душе чувствовали то же самое. Поэтому и не запретили.

Леня с Геннадием взяли десятикилограммовый фугас, мину и с наступлением темноты тронулись в путь. Нам оставалось только ждать. Ждать и надеяться, что операция пройдет благополучно. Поначалу ничто не предвещало дурного исхода, наоборот, казалось, что погода поможет - ребятам в такое ненастье легче будет подобраться к полотну железной дороги и устроить крушение.

Но ровно через час вечернюю тишину разорвал треск автоматных и пулеметных очередей. И почти сразу же все стихло. Мы почувствовали недоброе. Весь вечер и всю ночь никто не сомкнул глаз, надеялись и ждали: вот-вот вернутся товарищи. Но они не вернулись.

А случилось вот что. Возле деревни Ставищи, на картофельном поле, немцы устроили засаду. Ничего не подозревавшие ребята подошли к месту засады вплотную. Огонь был открыт без предупреждения. В несколько секунд все было кончено.

Чуть позже нам стало известно, что в засаде участвовали охранники со станции Деревцы, а с ними у нас были старые счеты. Именно под Деревцами был ранен Геннадий Зелент - пуля попала в глаз и вышла за ухом, и погиб Володя Прищепчик. Произошло это так.

После подрыва эшелона под Тальной на железной дороге Минск - Осиповичи группа в составе Самуйлика, Золотова, Зелента и Прищепчика перешла железную дорогу Осиповичи - Слуцк возле станции Деревцы, углубилась в лес и расположилась на отдых. На рассвете ребят окружили гитлеровцы. Прозвучала короткая команда:

- Рус, сдавайсь!

Володя первым открыл огонь из винтовки, за ним Самуйлик из автомата. Немцы залегли, притаились. Огонь не открывали, видно, решили взять наших живьем.

Самуйлик правильно оценил обстановку и подал команду идти на прорыв.

Ребята вскочили, прорвались через фашистские цепи и, отстреливаясь, стали уходить. Прищипчик был ранен в ноги, упал и подняться уже не смог. Пока были патроны, Володя отстреливался, а потом... О чем он думал, когда вытаскивал гранату? О том ли, что вот умирает в восемнадцать лет, не повидав отца и сестер, которые были совсем недалеко от этих мест, или о чем другом - никто этого никогда не узнает. Когда немцы стали окружать его, он рванул чеку.

Володя Прищепчик погиб. Рядом с ним упало несколько фашистов.

К началу войны Володя окончил среднюю школу. Вступил в комсомол. Был настоящим патриотом своей Родины. Когда началась война, Владимир попросился в армию. Его послали в Москву, на курсы по подготовке к действиям в тылу противника. В группе, которую возглавлял Шарый, вместе с Леней Садовиком Прищепчик ходил в тыл противника под Москвой, участвовал в бою под Сухиничами, был смелым и очень выдержанным бойцом. И вот Володи не стало. Его убили охранники из Деревцов.

Решение о ликвидации гарнизона на станции было принято, однако силенок у нас для осуществления этой операции явно недоставало. Но здесь произошло событие, которое все расставило по своим местам - наши ряды неожиданно пополнились целым взводом свежих бойцов. А это уже позволяло рассчитывать на успех.

Прав оказался тот крестьянин, из Макаровки, который сказал, что немногие из военнопленных