Две тысячи земных лет часы вечности стояли; они остановились на 70-м году нашей эры. Сейчас стрелки наконец сдвинулись. Царь выбрал поле битвы — наш мир, наше время.

Две тысячи лет назад он пришел сюда, бросил посевы и ушел. А сейчас вернулся — или скоро вернется, — чтобы собрать урожай. Ему известно, что всходам вредили, что их закрывали от солнца. Но компенсация будет полной. Две тысячи лет исчезнут, словно их и не было. Противника уничтожат бесповоротно; его вообще не должно было быть. И притеснения не должно было быть. Даже памяти о существовании Рима не останется. Те, кто служил Империи, во второй раз жить не будут.

А те, кто сопротивлялся ей, боролся с ней даже ценой собственной жизни, будут жить вечно.

Увидев панораму событий в истинной перспективе, я понял, что моя связь с информационной сетью — не случайность; она запланирована давным-давно, задолго до моего рождения, самим ВАЛИСом. Меня готовили, для того чтобы я принял участие в предстоящей битве: свержении Рима.

Я, Николас Брейди, понимал, что эти изначальные способности восстановлены во мне лишь временно, благодаря моей связи с коммуникационной сетью. Оборвется эта связь — и я вновь ослепну и оглохну, стану таким, каким прожил свою жизнь.

С такими вот мыслями и чувствами сидел я во дворике, с упоением впитывая информацию звездного света. Я был слеп ранее и буду слеп вновь. Это неизбежно, пока враг продолжает орудовать на нашей планете. А время его удалить еще не пришло. В лучшем случае мы могли заставить его чуть откатиться — одержать маленькую тактическую победу, чтобы хоть немного стабилизировать собственное положение.

Лишь когда Спаситель прорвется сквозь линейное время и поведет свое воинство в бой, лишь тогда перемена станет полной и необратимой. Завеса поднимется, и мы увидим мир, каким он был. И самих себя.

Пока же нам помогали только информацией. Нам ссудили мудрость ВАЛИСа, но не его силу. Силу нам доверить нельзя — мы используем ее во вред.

В ту ночь, когда я отправился спать, мне было одно из самых ярких и сильных по впечатлению видений. Я сподобился увидеть, как работает выдающийся ученый по имени Джеймс-Джеймс. С всклокоченными рыжими волосами и диким блеском в глазах он был подобен богу по размаху своих действий. Созданная Джеймс-Джеймсом машина лязгала и испускала искрящиеся тучи радиоактивных частиц. На глазах у тысяч зрителей, молчаливо сидящих в креслах, машина произвела на свет сперва живую аморфную слизь, затем подобие ребенка, а затем, гремя и искрясь, выплюнула на пол перед нами очаровательную юную девушку, пик совершенства в космическом процессе эволюции.

Сидевшая рядом со мной во сне Рэйчел встала с кресла, желая получше разглядеть, чего достиг Джеймс-Джеймс. Немедленно пришедший в ярость от наглости — посмела встать!.. — ученый схватил ее и швырнул на пол. Я побежал вниз по ступенькам к Джеймс-Джеймсу, призывая ряды молчаливых людей возмутиться. Тут в большой сборочный цех ворвались люди в буро-зеленой форме, на мотоциклах, с эмблемами африканских войск Роммеля.

Я обратился к ним хриплым голосом:

— Нам нужна медицинская помощь!

В конце моего сна передовая группа спешащих на выручку солдат услышала мой зов и повернула ко мне. Темнокожие, невысокого роста и изящно сложенные, с тонко очерченными благородными лицами, воины разительно отличались от Джеймс-Джеймса, слишком бледного и рыжеволосого. Их выразительные темные глаза излучали доброту; они, как я понял, являлись авангардом Царя.

Я очнулся от беспокойного сна в три часа ночи; в квартире царила полная тишина. Сон давал понять: то, что Джеймс-Джеймс — то есть ВАЛИС — готов сделать для нас, имеет свои пределы; его сила, неверно приложенная, даже несет в себе опасность. Только к Царю мы должны обратиться за всеобъемлющей помощью, обозначенной во сне как «медицинская», дабы исправить вред, причиненный историческим эволюционным процессом, который привел в действие изначальный создатель Джеймс-Джеймс. Каким бы мощным и героическим ни был этот временный процесс, он требовал невинных жертв; в конце концов они будут исцелены легионами законного Повелителя. А пока он не явится, нам помощи не будет.

Вспомнив искрение космической машины Джеймс-Джеймса, я подумал о радиоактивных частицах. Обоюдоострый меч творения: облучение радиоактивными частицами способно излечить от рака, однако само по себе рак порождает. Космическая машина Джеймс-Джеймса вышла из-под контроля и ранила Рэйчел, которая, встав, посмела выделиться. Этого оказалось достаточно, чтобы вызвать ярость космического созидателя. Нам нужен и защитник, представитель наших интересов.

Рак, подумал я, это когда процесс созидания дает сбой и начинает идти вкривь и вкось… И тут вдруг оператор ИИ направил мне в мозг ослепительное озарение. Я увидел Джеймс-Джеймса как инициатора детерминистского процесса в линейном времени, идущего от первой наносекунды существования мира до последней; но я же увидел другое создание в дальнем конце вселенной, в точке ее завершения — направляющее и формирующее поток перемен. Эта творческая личность, обладающая абсолютной мудростью, скорее поправляла, чем принуждала, скорее корректировала, нежели создавала заново; она — или оно — являлась архитектором замысла и ответственным контролером. Словно творец вселенной слепил из сущего мяч и запузырил его вдаль со страшной силой; а то принимающее создание бережно подправляло траекторию полета. Не будь его, мяч вселенной ушел бы в аут.

Прежде я не замечал диалектического характера процесса перемен во вселенной. У нас есть, во- первых, активный создатель, а во-вторых, и мудрый приемщик созданного; такая структура не укладывалась в рамки известных мне религиозных учений. Создатель, безусловно, обладает абсолютной властью над своим творением, но из сна про Джеймс-Джеймса я понял, что в каком-то смысле ему недостает некоего знания, жизненно важного предвидения. Последнее обеспечивал сравнительно слабый, зато абсолютно мудрый оппонент на другом конце. Они работали в тандеме, Бог, разделенный на две части, словно для игры на двоих. Хотя могло показаться, что каждый игрок стремится победить противника, цель тем не менее у них была одна, и они искренне желали успеха своему совместному предприятию. Поэтому я не сомневался, что они двое есть проявления единой сущности, проектированные в разные временные точки, с разными преобладающими чертами; первое творение наделено неограниченной силой, второе — всеобъемлющей мудростью. А в придачу есть еще и истинный Повелитель, который в любой момент по своему усмотрению волен прервать временной процесс и выйти на поле.

Подобно раковым клеткам, вселенная стремится расширяться без разбора по всем направлениям; в этом раковом процессе неконтролируемого роста архитектор, который придает процессу форму и порядок, куда-то исчез. Я многое узнал из сна о Джеймс-Джеймсе. Я понял, что слепое созидание способно уничтожать; так огромный паровой каток давит на своем пути все маленькое и беспомощное — если нет никого, кто регулирует скорость и направляет.