стал колотить в дверь, что Битцер со всех ног кинулся отворять; а миссис Спарсит, на всякий случай припрятав маленький столик со всеми атрибутами чаепития в шкаф, поспешила наверх, дабы появиться, если будет надобность, с большей торжественностью.
— Прошу прощенья, мэм, джентльмен желает вас видеть, — сказал Битцер, приложив белесый глаз к замочной скважине.
Итак, миссис Спарсит, которая тем временем успела поправить чепец на голове, опять понесла вниз свой классический профиль и вошла в кабинет правления величавой поступью, словно римская матрона, вышедшая за ворота осажденного города для переговоров с вражеским полководцем.
На посетителя, который, подойдя к окну, рассеянно поглядывал на улицу, этот эффектный выход не произвел ровно никакого впечатления. Он как нельзя более хладнокровно посвистывал про себя, не снимая шляпы, и вид у него был несколько утомленный — отчасти от жаркой погоды, отчасти от чрезмерной изысканности. Ибо с первого взгляда было видно, что это истинный джентльмен последнего образца — пресыщенный всем на свете и не более Люцифера способный во что-либо верить.
— Вы, кажется, хотели видеть меня, сэр, — промолвила миссис Спарсит.
— Простите, — сказал он, поворачиваясь к ней и снимая шляпу, — прошу прощенья.
«Гм! — подумала миссис Спарсит, величественно отвечая на его поклон, — лет тридцать пять, хорош собой, хорошо сложен, хорошие зубы, хорошо воспитан, хорошо одет, приятный голос, темные волосы, дерзкие глаза». Все это миссис Спарсит отметила по-женски молниеносно, за те две секунды, которые потребовались ей, чтобы наклонить голову и опять поднять ее — точно султан, сунувший голову в ведро с водой[42].
— Прошу садиться, сэр, — сказала миссис Спарсит.
— Спасибо. Разрешите мне. — Он пододвинул ей стул, сам же, не садясь, небрежно прислонился к краю стола. — Я оставил своего слугу на вокзале позаботиться о вещах, — поезд переполнен, и багажный вагон забит, — а сам пошел пешком, немного оглядеться. Очень странный город. Позвольте узнать, он всегда такой черный?
— Обычно гораздо черней, — сурово отвечала миссис Спарсит.
— Да неужели? Простите… вы, должно быть, не здешняя уроженка?
— Нет, сэр, — отвечала миссис Спарсит. — Когда-то, до того как я овдовела, я имела счастье или, быть может, несчастье принадлежать к совсем иному кругу. Мой муж был Паулер.
— Простите, я не расслышал, — сказал приезжий. — Был… кто?
Миссис Спарсит повторила:
— Он был Паулер.
— Из семьи Паулеров, — сказал приезжий после минутного раздумья. Миссис Спарсит утвердительно кивнула головой. Лицо приезжего казалось еще более утомленным.
— Вам здесь, вероятно, очень скучно? — сказал он, делая логический вывод из ее сообщения.
— Я подчиняюсь обстоятельствам, сэр, — отвечала миссис Спарсит, — и я давно научилась применяться к силам, управляющим моей жизнью.
— Это отличная философия, — сказал приезжий, — весьма мудрая, похвальная и… — Он, видимо, почел излишним договаривать свою мысль и умолк, лениво поигрывая часовой цепочкой.
— Позвольте узнать, сэр, — начала миссис Спарсит, — чему я обязана честью…
— Разумеется, — отвечал приезжий. — Спасибо, что напомнили. У меня с собой рекомендательное письмо к мистеру Баундерби, банкиру. Прогуливаясь по этому странному черному городу в ожидании, когда поспеет обед в гостинице, я спросил у одного прохожего, — это был, вероятно, рабочий, только что принявший душ из чего-то пушистого, очевидно из какого-то сырья…
Миссис Спарсит наклонила голову.
— …спросил у него, где живет банкир мистер Баундерби, а он, услышав слово «банкир», недолго думая, указал мне дорогу в банк. Но я так полагаю, что мистер Баундерби
— Нет, сэр, — отвечала миссис Спарсит, — не живет.
— Благодарю вас. Я не имел намерения предъявить письмо сейчас. Просто я прогулялся до банка, чтобы убить время и, по счастливой случайности, приметив в окне, — он томно повел рукой в ту сторону и слегка поклонился, — особу весьма благородной и приятной наружности, я решил, что лучше всего будет, если я возьму на себя смелость справиться у этой особы, где же в таком случае живет банкир мистер Баундерби. Что я и позволю себе сделать, принося тысячу извинений.
В глазах миссис Спарсит его рассеянная и небрежная манера держаться вполне искупалась известной непринужденной галантностью, распространявшейся даже на нее. Вот он, к примеру, чуть ли не уселся на стол, а между тем, лениво склонившись к ней, дает почувствовать, что в ней есть какое-то своеобразное обаяние.
— Банки, я знаю, склонны к подозрительности, и так оно и быть надлежит, — сказал приезжий, который, помимо всего прочего, обладал приятным даром говорить плавно, легко и таким тоном, как будто в его словах скрыто больше глубокомыслия и остроумия, чем может показаться (вероятно, искусный прием, изобретенный учредителем этой многочисленной секты, кто бы ни был сей великий муж), и поэтому, прошу удостовериться, что автор письма — вот оно — член парламента от этого города Грэдграйнд, с которым я имел удовольствие познакомиться в Лондоне.
Миссис Спарсит признала руку, намекнула, что предъявлять письмо не было никакой надобности, и сообщила адрес мистера Баундерби, присовокупив все нужные указания и советы.
— Премного благодарен, — сказал приезжий. — Вы, конечно, хорошо знаете банкира?
— Да, сэр, — отвечала миссис Спарсит. — Я уже десять лет знаю его как моего принципала.
— Целая вечность! Он, кажется, женат на дочери Грэдграйнда?
— Да, — сказала миссис Спарсит, сразу поджав губы, — он удостоился этой… чести.
— Я слышал, что его супруга чуть ли не философ?
— Вот как, сэр? — сказала миссис Спарсит. — Неужели?
— Простите мое назойливое любопытство, — вкрадчиво сказал приезжий, дабы умилостивить нахмурившую брови миссис Спарсит, — но вы знаете эту семью и знаете свет. Я скоро тоже узнаю семью банкира и, быть может, мне придется часто бывать там. Скажите мне, его жена очень грозная? Послушать ее отца, так это какое-то чудище, мне просто не терпится узнать, правда ли это. К ней не подступишься, да? Умна до отвращения, до ужаса? Вижу по вашей многозначительной улыбке, что вы иного мнения. Это бальзам для моей смятенной души. А сколько ей лет? Сорок? Тридцать пять? Миссис Спарсит расхохоталась.
— Девчонка, — сказала она. — Ей и двадцати не было, когда она замуж вышла.
— Честное слово, миссис Паулер, — проговорил приезжий, отделяясь от стола, — вы просто ошеломили меня!
Он, видимо, и в самом деле очень удивился, по крайней мере настолько, насколько это было для него возможно. Он добрых пятнадцать секунд, не отрываясь, смотрел на миссис Спарсит, словно ее неожиданное сообщение никак не укладывалось у него в голове. — Уверяю вас, миссис Паулер, — сказал он наконец, — что отец ее подготовил меня к встрече с женщиной зрелой и непреклонно суровой. Я особенно признателен вам за то, что вы исправили эту нелепую ошибку. Еще раз простите меня за вторжение. Тысячу благодарностей. До свиданья!
Отвесив несколько поклонов, он удалился, и миссис Спарсит, спрятавшись за портьеру, увидела, как он, едва волоча ноги, шел по теневой стороне улицы, привлекая внимание всего города.
— Что вы скажете об этом джентльмене, Битцер? — спросила миссис Спарсит, когда рассыльный пришел убрать посуду.
— Много денег тратит на одежду, мэм.
— Надо сознаться, — сказала миссис Спарсит, — одет он с большим вкусом.
— Да, мэм, — возразил Битцер, — но стоит ли это истраченных денег? А кроме того, — продолжал Битцер, вытирая стол, — сдается мне, что он картежник.
— Играть в карты безнравственно, — сказала миссис Спарсит.
— И очень глупо, — сказал Битцер, — потому что шансы всегда против понтеров.
То ли жара истомила миссис Спарсит, то ли работа не спорилась, но в тот вечер она не рукодельничала.
