экономический эффект. Лес, цветные металлы, нефть.

Назаров занимался нефтью от случая к случаю, используя ее чаще всего для расплаты по бартерным сделкам. На изобретение долго жившего в России техасского инженера он наткнулся случайно и сразу понял, что обладание патентом может принести немалую прибыль. Но особого значения этому делу он поначалу не придал и патент приобретал так — на всякий случай. По-иному взглянуть на него Назарова заставили, как ни странно, его конкуренты — люди, стремившиеся взять под контроль нефтяную промышленность.

Они не афишировали себя. Некоторых из них Назаров знал, о других догадывался. Они занимали незаметные, не на виду, должности руководителей холдинговых компаний, вице-президентов или даже просто консультантов банков. Но это была очень сильная группа. У них были свои люди в правительстве, в президентском окружении, влиятельное лобби в Госдуме. Друг другу они были готовы горло перегрызть, но вставали плечом к плечу, когда кто-то со стороны делал попытку влезть в нефтяной бизнес.

У Назарова не было никакого желания вступать с ними в конфронтацию. Средоточие его основных интересов находилось в области электронной промышленности и в ВПК — там, где были наработки высокой технологии и требовалось лишь финансировать их завершение, сориентировать в координатах мирового рынка и найти устойчивые рынки сбыта. И если бы за патент ему предложили разумную цену, он, скорее всего, согласился бы. Но объявленная цена была в десятки раз больше разумной. И это мгновенно насторожило Назарова. Прощупывая контрагентов, он предложил им создать на паях компанию для производства установок и дальнейшей разработки Самотлора. Они отказались, даже не проконсультировавшись с партнерами и не поинтересовавшись условиями сделки. Из чего Назаров заключил, что патент конкурентам нужен не для того, чтобы его использовать, а совсем наоборот — чтобы его не использовать. И чтобы его не мог использовать никто другой.

Это понимание дало ему даже беглое ознакомление с ситуацией на нефтяном рынке. Передел там еще не был закончен. Более девяноста процентов акций Тюменской нефтяной компании, которой принадлежал Самотлор, находилось в руках государства. Все шло к тому, что эти акции рано или поздно поступят на открытый рынок. И появление Назарова с патентом и планами намного увеличить добычу нефти на изгаженном Самотлоре могло мгновенно поднять котировку акций на сотни пунктов. А раз взлетят акции, значит, и цена контрольного пакета увеличится не на один десяток миллионов долларов.

И Назаров отказался продать патент. Тогда «они» повысили цену. Он вновь ответил отказом.

Большой бизнес — занятие не для чистоплюев. Назарову не раз приходилось с помощью своих экспертов отыскивать лазейки в дырявом российском законодательстве, чтобы уйти от людоедских налогов, взятками продавливать свои проекты сквозь чиновничьи препоны, с помощью связей и тех же взяток выбивать льготы для своих предприятий. Все так делали. Но в этот раз он твердо сказал: «нет». Свои деньги на патенте он и так заработает, а помогать кому-то скупать за бесценок остатки национального богатства России — перебьетесь, господа.

Но он недооценил решимости своих контрагентов. Потому что не понял масштабности их планов. Понял лишь теперь, когда изучил подробнейший аналитический отчет о состоянии не только российского, но и всего мирового рынка нефти.

Речь шла не только и даже не столько о Самотлоре. В руках государства до сих пор оставались контрольные пакеты акций практически всех нефтяных компаний. Вся Западная Сибирь. Ямал. «Коми- нефть». Вся Восточная Сибирь. Приморье. Татарстан. Башкирия. Удмуртия. Оренбург. Поволжье, Краснодар. Северный Кавказ. И не было в России ни одного месторождения, которое не заводнили бы, не изуродовали, не изнасиловали безудержным браконьерством во имя единственной цели — дать круглую цифру, отчитаться, прищелкнуть каблуками: «Задание партии и правительства выполнено и перевыполнено!» А для тех, кому адресовались эти лакейские рапорты, это означало: приток нефтедолларов обеспечен, можно еще некоторое время спокойно жрать, пить и нашпиговывать танками и ракетами дружественные режимы.

Да и только ли в России так было? А в Азербайджане — не так? В Туркмении? В Казахстане? На Украине?

Здесь пахло не десятками и сотнями миллионов долларов — миллиардами и даже десятками миллиардов.

И ключ от этих миллиардов был в руках у Назарова. Этим ключом был патент.

Слишком поздно он это понял. И заплатил за ошибку страшную цену.

У него уже не было ни малейших сомнений в том, кто направлял руку убийц. Сами убийцы его не интересовали. Они были инструментом. И только. Он был намерен предъявить счет не исполнителям, а организаторам. Не составляло особого труда узнать их фамилии, адреса, получать полную информацию об их привычках, распорядке дня, ежедневных маршрутах. Не составляло труда найти исполнителей, на это был Губерман и его служба из бывших сотрудников «Альфы». Назаров брал в руки оружие только во время службы в армии да иногда на охоте, которую приходилось устраивать, чтобы в располагающей к душевной разнеженности обстановке установить контакт с нужными для дела людьми. Но сейчас он словно бы вновь представил, как злобно бьется в его руках «Калашников», как пули кроят жирные, изнеженные тела его врагов и размалывают их головы.

Это было сладкое, греющее сердце видение.

Но он отогнал его от себя. Он никогда не прибегал к таким методам конкурентной борьбы. Он был человеком жестким, иногда беспощадным, но такие методы были глубоко противны его натуре. Отнять у человека жизнь может только Тот, кто ему эту жизнь дал. Назаров не хотел оставить сыну страну, где конфликты между деловыми партнерами решаются пулей или ножом. И хотя от него самого мало что зависело, он к этому руку приложит.

Нет, счет его будет другим. Они лишили его жизнь смысла. Он лишит смысла их жизнь: отнимет деньги и власть, которую деньги давали. А иного смысла и не было в их злобной звериной жизни. Он превратит их в живые трупы.

Так он и сделает.

Назаров еще раз пробежал взглядом аналитическую сводку и вышел из комнаты. Пока он шел по коридору и спускался по лестнице, молодые турки-охранники, дежурившие во всех углах виллы, при его приближении вытягивались в струнку. В руках у них были девятимиллиметровые английские пистолеты- пулеметы «бушмен», из верхних карманов курток торчали антенны переговорных устройств.

Дверь в компьютерную оказалась незапертой. За экраном монитора сидел Розовский с неизменной погасшей сигарой во рту. Увидев в дверях Назарова, он ткнул в какую-то кнопку, убирая с экрана картинку, и встал.

— Ты хочешь поработать? Садись, я потом закончу, мне не к спеху.

— А я думал, ты уже улетел, — заметил Назаров.

— Ты этого хочешь? — спросил Розовский.

Назаров безразлично пожал плечами:

— Мне казалось, этого хочешь ты.

— Если не возражаешь, я повременю с отъездом.

— Рассчитываешь, что я передумаю?

— Да. Ты разумный человек и в конце концов поймешь…

— И не рассчитывай на это. Я никогда не был разумным человеком в твоем понимании. А сейчас тем более не собираюсь.

Розовский хотел что-то сказать, но лишь вяло махнул рукой и молча вышел. Пришибленный он был какой-то. Назарову даже стало жалко его. Мелькнула мысль: вернуть его, ободрить, рассказать о том, что он задумал, — чтобы Борис зажегся, как это всегда бывало, азартно включился в обсуждение всех деталей.

Но дверь за Розовским уже закрылась. Да и вряд ли зажег бы его план Назарова. Наоборот: вверг бы в панический ужас. Трусом был его старый друг. Назаров и раньше это знал. И не раз, случалось, раздраженно ему кричал: «Если бы я прислушивался к твоим предостережениям, мы до сих пор бревна бы на Енисее ловили!» Но сейчас это была не просто трусость, а прямо какая-то патология. Что с ним? Что его могло так сломать?

Не хотелось об этом думать. Какое-то равнодушие чувствовал Назаров к Розовскому. Кончилась их тридцатилетняя дружба? Ну, кончилась — значит, кончилась. Все в его жизни кончилось. Осталось только одно — дело.