чему. Я еще хочу спокойно пожить. Хватит с меня. Уеду на какие-нибудь Канары или Бермуды и даже телевизор не буду включать. Извини, Аркадий, но я уезжаю.
— Твое право. Распорядись, чтобы твои деньги перевели на счет в Женеву. Свою долю ты знаешь. Допуск к счету у тебя есть.
— И ты больше ничего мне не скажешь?
— Скажу. Хорошо, что мы успели выпить за нашу дружбу. Спокойной ночи, Борис.
— Спокойной ночи, Аркадий…»
«Стоп».
Некоторое время в гостиной моего апартамента царило молчание.
— Ну, Иуда! — пробормотал Артист.
Губерман вынул из кармана радиопередатчик.
— Я Первый, вызываю «Эр тридцать пять»! Прием!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять»!.. Я Первый, я Первый. «Эр тридцать пять», ответьте Первому! Прием!..
— Спят, наверно, — заметил Боцман. — Шесть утра, самый сон.
— Я им посплю! Вахтенный должен дежурить!.. Первый вызывает «Эр тридцать пять», я Первый, я Первый, прием!..
— Я «Эр тридцать пять», — отозвались, наконец, с буксира. — Слышу вас, Первый. Прием.
— Передать всем. Наблюдение с «Трех олив» снять. Двое — на внешнюю охрану виллы. Двое — в наружку. Объект — Розовский. Как поняли?
— Понял вас, Первый. Объект Розовский.
— Глаз не спускать. Иметь при себе документы, деньги. Следовать за ним, куда бы ни уехал или ни улетел. Держать со мной связь. Обо всех контактах докладывать.
— Ясно, Первый, все ясно.
— Конец связи! Губерман убрал рацию.
— Где вы взяли буксир? — поинтересовался я.
— Специально арендовали. Очень удобно. И внимания не привлекает. И всегда под рукой. — Он кивнул на магнитофон: — Что скажете?
— «Они». «Им». Кто эти «они»?
— Об этом нужно спросить у Назарова. Или у Розовского.
— Я не стал бы спрашивать у Розовского.
— Я и не собираюсь… — Губерман ткнул сигарету в переполненную пепельницу и долго протирал очки. Потом надел их и сокрушенно покачал головой: — Понятия не имею, как я обо всем этом буду рассказывать шефу. Это будет для него сильный удар. Они дружили больше тридцати лет.
— А вы и не рассказывайте, — посоветовал я. — Предоставьте это мне.
— Он задаст вам вопрос «Кто вы?», — предупредил Губерман. — И вам придется на него ответить.
— Я постараюсь.
Когда Губерман ушел, я открыл настежь все балконные двери, чтобы вытянуло дым, — крепко накадили Губерман с Доком. В низких лучах солнца серебрились узкие листья олив, окружавших пансионат. Пахло сосновой хвоей, еще чем-то пряным, будто корицей. Может, эти кустики внизу и в самом деле были корицей, откуда мне знать, корицу я видел только в жестяной баночке на кухне у Ольги.
— Все, расходимся, — сказал я ребятам. — Нужно хоть немного вздремнуть. Неизвестно, каким будет день.
— Минутку, — остановил меня Боцман. — Ты уверен, что мы занимаемся тем, чем надо?
— Что ты имеешь в виду?
— Да все это. Вникаем в проблемы Назарова, в его отношения с компаньоном.
— А как же без этого?
— Да очень просто. У нас есть задание. Мы должны были блокировать контакты Назарова с этим долбаным полковником. Сделали. Устранить угрозу жизни Назарова. Сделали. Осталось доставить Назарова в Россию — и все дела.
— Как?
— Вот об этом и надо думать. А не о том, как сообщить Назарову, что его друг-блондин вовсе ему не друг, а последняя сволочь. Это не наши проблемы.
— Ты рассуждаешь, как настоящий наемник.
— А мы и есть наемники. Тут нечем гордиться. Так получилось. Ну так и давайте заниматься своим делом. А Назаров пусть занимается своим. Я допускаю, что он честный человек. И что свои миллионы или миллиарды заработал честно. Хоть и не представляю, как это можно сделать. Он покупает яхты, патенты, создает центры для сына, проворачивает какие-то крупные дела с нефтью и имеет от этого сложности. Но это его сложности. А у нас и своих хватает.
Последние фразы Боцман произнес с нескрываемым раздражением. Ни хрена себе. Это была классовая ненависть. И ничуть не меньше. Голосом Боцмана говорила нищая, осатаневшая от новых времен Калуга. Да и только ли Калуга? А может быть, вся Россия? Интересно, а как в Штатах относятся к ихним Морганам и Рокфеллерам?
Я оглядел ребят. Судя по выражению лиц, слова Боцмана их озадачили. Лишь Док с явным неодобрением покачивал головой.
— Возможно, я согласился бы с тобой, — обратился я к Боцману. — Если бы не одно «но». Проблемы Назарова напрямую связаны с нашими. Они вытекают одна из другой, как… Как даже не знаю что.
— Как музыкальные темы, — подсказал Трубач. — Это называется двойной концерт. У каждого исполнителя своя тема.
— Наш культурный уровень стремительно повышается, — констатировал я. — Мы уже усвоили, что такое застольный период. А теперь вот узнали, что такое двойной концерт. Но если мы будем рассуждать, как ты, вряд ли эти знания пригодятся нам для воспитания наших детей. А теперь спроси: почему?
— Почему? — спросил Боцман.
— Потому что мы их не увидим. Я понимаю: на буксире ты лежал связанный, не до того было, чтобы вслушиваться в посторонние тексты. И тем более вдумываться. — Я обернулся к Доку: — Где пленка резидента?
Но он уже сам все понял. Вставил кассету в диктофон и нашел нужное место. В динамике зазвучали голоса Розовского и полковника Вологдина:
«…как будут развиваться события дальше?..»
Док чуть дальше перемотал пленку.
«…Вы арендуете самолет на чужое имя, мы перелетаем в Варшаву, оттуда добираемся до местечка Нови Двор возле польско-белорусской границы. В условленный час и в условленном месте вы, я и господин Назаров перейдем границу…»
— Достаточно, — кивнул я.
Док выключил диктофон.
— Откуда он знал про Нови Двор? — встревоженно спросил Боцман. — Это же наше задание!
Ему уже было не до классовой ненависти.
— Ты задал правильный вопрос. Если у тебя есть ответ, мы немедленно займемся детальной разработкой третьего этапа нашей операции.
Боцман покачал головой:
— Я не знаю ответа. А ты знаешь?
— Его подсказал Док. Я было назвал это научной фантастикой…
— Положим, ты его назвал совсем не так, — заметил Док.
