аллейке и снова притормозил возле подземного гаража. Стальной щит ушел вверх, машина въехала в темный гараж и остановилась.

— Вылезайте, — скомандовал напарник рыжего и повел стволом в сторону двери.

Мы выпрыгнули на бетонный пол. Рыжий дал задний ход и вывел машину во двор. Створка гаражных ворот опустилась, мы остались в кромешной темноте. И темнота эта была смертельно опасной. Без дураков. Такое и в Чечне не часто бывало. Ничего себе остров любви.

Под низким потолком вспыхнули прожектора, и мы обнаружили, что стоим посреди огромного, метров в двести, бетонного зала в окружении четырех лбов с направленными на нас автоматами «узи». Пареньки были той же волчьей породы, что и напарник рыжего. Лет по двадцать пять — двадцать семь. С одинаковой короткой стрижкой. С одинаковыми золотыми цепями на бычьих шеях. Стоило лететь на край Европы, чтобы оказаться в такой компании. Они стояли вокруг нас на равном расстоянии друг от друга, как бы по углам правильного квадрата, и это говорило о многом.

Док взглянул на меня и с сомнением покачал головой. Я понимающе кивнул. Шушера. Дешевка.

Так-то оно так, но они были в таком напряжении, что малейшее наше движение — и они откроют огонь. Они были явно не из тех, для кого убийство привычное дело. Перемолоть ребра кулаками и ногами — да, это им сподручней. А убить… Но сейчас они были настроены именно на убийство. Поэтому и вздрючены до предела. Нужно было как-то сбить этот их высокий душевный настрой, перевести действие из жанра греческой трагедии в обычный милицейский боевичок.

— Ребята, — миролюбиво сказал я, обращаясь к одному из них, постарше, судя по всему — главному в этой шакальей команде. — Извините, что суюсь с советами, но если вы вздумаете палить, то перестреляете друг друга.

Он довольно быстро оценил мой бесплатный совет, по его знаку все четверо сместились на одну сторону. После чего приказал:

— Руки за голову! К стенке! Лицом к стенке!

Мы подчинились. Двое держали нас на мушке, а двое других закинули автоматы за спину и принялись обшаривать нас. Это был очень удобный момент, чтобы отобрать у них их игрушки. Я чувствовал, как ребята напряглись, ожидая моего сигнала. Но все-таки промолчал. Ситуация была, конечно, очень горячая, но я решил: если кто-то хочет с нами поговорить, пусть говорит с позиции силы. Это располагает к большей откровенности. А удобные моменты — ну, будут еще. Эти лбы не смогут не сделать пары-тройки ошибок, не та школа. А нам столько и не надо, нам и одной хватит. Но в свое время.

Пока они охлопывали наши бока и выворачивали из карманов документы и деньги, а потом вываливали на бетонный пол бельишко из наших сумок, я внимательно осмотрел зал. Выходов из него было только два. Один — через гаражные ворота, черта их откроешь, если электропривод будет блокирован снаружи. Второй — через дверь, ведущую, видно, в глубь дома. Тоже не слабенькая дверца — из стального листа, обваренного уголками. Окон не было. Если не считать двух проемов в торцевой стене, напротив ворот. Проемы были шириной метра по полтора и высотой с полметра. Изнутри они были закрыты толстыми прутьями арматуры, а снаружи застеклены. Не окна, а вентиляционные отверстия под самым потолком. Что надо тюрьма. Если они вздумают нас здесь держать, выбраться будет непросто. Но вряд ли будут. Иначе не стали бы выгонять микроавтобус. А зачем выгнали — ужу ясно: чтобы не повредить при стрельбе. Бережливый народ.

Когда со шмоном было покончено, главный достал из кармана «уоки-токи», сказал в микрофон:

— Нормально все.

Я ожидал, что на нас наденут наручники, но то ли их не припасли, то ли решили, что при такой огневой мощи они и без браслеток обойдутся. Ну, тем лучше. Такие маленькие оплошности противника всегда украшают жизнь.

Минут через десять стальная дверь открылась и в зале появились еще три действующих лица. Одного мы уже знали, это был напарник рыжего водилы. На плече у него висел «узи», а впереди себя он аккуратно спускал по пандусу инвалидную коляску, в которой сидел совершенно лысый мужик лет шестидесяти. Он был в цветастой рубашке с расстегнутым воротом и короткими рукавами, обнажавшими жилистые, в синих наколках руки. Наколки просвечивали и сквозь седые волосы на груди. Ноги были укрыты клетчатым пледом. С ним было все ясно: пахан.

А вот третий, который вошел вслед за ними и прикрыл за собой дверь, был птицей совсем другого полета. Лет сорока, в аккуратном светло-коричневом костюме, с правильным невыразительным лицом и быстрым взглядом. В толпе на него и внимания не обратишь, но тут, среди этой уголовной братии, он выглядел белой вороной. «Контора». Это было на нем прямо написано. Майор или даже подполковник. Впрочем, вряд ли подполковник, слишком подобран, в форме, подполковники редко такими бывают. Его-то как сюда занесло?

У все троих физиономии были такими, словно бы перед тем, как войти сюда, они крепко пересобачились. И как бы в продолжение этой ругани напарник рыжего показал на нас:

— Вот, только четверо!

Лысый и Майор (так я про себя его окрестил) посмотрели на нас, как будто хотели в этом убедиться. И убедились: да, четверо. Майор извлек из кармана пиджака небольшой фотоаппарат «Никон» и раза три щелкнул нас, сверкнув вспышкой.

— Завтра снова, выходит, ехать? — недовольно спросил лысый. — Так не договаривались. Двойная работа.

— Уладим! — раздраженно бросил ему Майор, сделал еще пару снимков и сунул аппарат в карман.

Старшой автоматчиков подошел к коляске и протянул лысому наши документы и деньги. У каждого из нас было по пятьсот баксов мелкими купюрами на карманные расходы. Трубач прихватил из своего гонорара пачечку новеньких стольников — он хотел купить хороший саксофон взамен старого. А еще двадцать штук — на серьезные траты, которые по ходу дела могли понадобиться, — были переведены на мое имя в ларнакский «Парадиз-банк», я мог их получить по предъявлении паспорта.

Деньги лысый оставил у себя, а документы передал Майору. Тот внимательно просмотрел наши паспорта. Куда внимательней, чем кипрские пограничники.

— Иван Георгиевич Перегудов… Что ж, Иван Георгиевич, давайте поговорим, — обратился он к Доку, предположив в нем старшего, из чего я с чувством глубокого удовлетворения заключил, что даже если он о нас что-то и знает, то знает далеко не все.

— Я — врач команды, — ответил Док. — А капитан у нас — он, Сергей Пастухов.

— Команды? — переспросил Майор. — Ах да, вы же спортсмены. Как вы, Сергей Пастухов, насчет того, чтобы откровенно поговорить?

— При них? — кивнул я на лысого пахана и его шайку.

— Вы правы, пожалуй, — согласился Майор и обернулся к лысому: — Извините, пан. Эта информация вам ни к чему. Не возражаете, если я побеседую с нашими гостями тет-а-тет?

Пан. В лысом не было ничего польского. Значит, кличка.

— Валяйте. Меньше знаешь — лучше спишь. А если что?

— Вы же будете рядом.

Пан нажал какую-то кнопку на ручке коляски и откатился в другой конец гаража. За ним последовали и его кадры. Четверо с «узи» слегка расслабились, но все еще были настороже и не спускали с нас глаз.

— Так лучше, да? — спросил Майор. — Итак, кто вы? Но прежде: где еще двое?

— В милиции, — ответил я, а сам тем временем соображал. Знает, что спортсмены. Знает, что должно быть шестеро. Знает про «Эр-вояж» и «Три оливы». Знает, когда мы должны были прилететь. Что он еще знает?

— Что они делают в милиции? — удивился Майор.

— Что делают в милиции люди? Или работают, или сидят. Наши сидят.

— Почему?

— За что, — поправил я. — Немного поддали, ввязались в драку с какими-то неграми. Их и забрали.

Понятия не имею, откуда мне на язык вывернулись эти негры. Но вывернулись очень кстати, такие