Но прежде чем достигнуть полноты,

Он должен, дважды сгинув и вокреснув,

Бессильным стать, как червь. Сперва его

Тринадцатая фаза увлекает

В борьбу с самим собой, и лишь потом,

Под чарами четырнадцатой фазы,

Душа смиряет свой безумный трепет

И замирает в лабиринтах сна!

Ахерн. Спой до конца, пропой о той награде,

Что этот путь таинственный венчает.

Робартис. Мысль переходит в образ, а душа –

В телесность формы; слишком совершенны

Для колыбели перемен земных,

Для скуки жизни слишком одиноки,

Душа и тело, слившись, покидают

Мир видимостей.

Ахерн. Все мечты души

Сбываются в одном прекрасном теле.

Робартис. Ты это знал всегда, не так ли?

Ахерн. В песне

Поется дальше о руках любимых,

Прошедших боль и смерть, сжимавших посох

Судьи, плеть палача и меч солдата.

Из колыбели в колыбель

Переходила красота, пока

Не вырвалась за грань души и тела.

Робартис. Кто любит, понимает это сердцем.

Ахерн. Быть может, страх у любящих в глазах –

Предзнание или воспоминанье

О вспышке света, о разверстом небе.

Робартис. В ночь полнолунья на холмах безлюдных

Встречаются такие существа,

Крестьяне их боятся и минуют;

То отрешенные от мира бродят

Душа и тело, погрузясь в свои

Лелеемые образы,- ведь чистый,

Законченный и совершенный образ

Способен победить отъединенность

Прекрасных, но пресытившихся глаз.

На этом месте Ахерн рассмеялся

Своим надтреснутым, дрожащим смехом,

Подумав об упрямом человеке,

Сидящем в башне со свечой бессонной.

Робартис. Пройдя свой полдень, месяц на ущербе.

Душа дрожит, кочуя одиноко

Из колыбели в колыбель. Отныне

Переменилось все. Служанка мира,

Она из всех возможных избирает

Труднейший путь. Душа и тело вместе

Приемлют ношу.

Ахерн. Перед полнолуньем

Душа стремится внутрь, а после – в мир.

Робартис. Ты одинок и стар и никогда

Книг не писал: твой ум остался ясен.

Знай, все они – купец, мудрец, политик,

Муж преданный и верная жена -

Из зыбки в зыбку переходят вечно -

Испуг, побег – и вновь перерожденье,

Спасающее нас от снов.

Ахерн. Пропой

О тех, что, круг свершив, освободились.

Робартис. Тьма, как и полный свет, их извергает

Из мира, и они парят в тумане,

Перекликаясь, как нетопыри;

Желаний лишены, они не знают

Добра и зла и торжества смиренья;

Их речи – только восклицанья ветра

В кромешной мгле. Бесформенны и пресны,

Как тесто, ждущее печного жара,

Они, что миг, меняют вид.

Ахерн. А дальше?

Робартис. Когда же перемесится квашня

Для новой выпечки Природы,- вновь

Возникнет тонкий серп – и колесо

Опять закружится.

Ахерн. Но где же выход?

Спой до конца.

Робартис. Горбун, Святой и Шут

Идут в конце. Горящий лук, способный

Стрелу извергнуть из слепого круга -

Из яростно кружащей карусели

Жестокой красоты и бесполезной,

Болтливой мудрости – начертан между

Уродством тела и души юродством.

Ахерн. Когда б не долгий путь, нам предстоящий,

Я постучал бы в дверь, встал у порога

Под балками суровой этой башни,

Где мудрость он мечтает обрести,-

И славную бы с ним сыграл я шутку!

Пусть он потом гадал бы, что за пьяный

Бродяга заходил, что означало

Его бессмысленное бормотанье:

'Горбун, Святой и Шут идут в конце,

Перед затменьем'. Голову скорей

Сломает он, но не откроет правды.

Он засмеялся над простой разгадкой

Задачи, трудной с виду,- нетопырь

Взлетел и с писком закружил над ними.

Свет в башне вспыхнул ярче и погас.