— Да, — твердо сказал Таратура. — Тем более что достоинство тут ни при чем.

— И еще в присутствии этого господина? — Она показала на Честера. — Так будет вам приятней?

— Это мой друг, — сказал Таратура.

— А что, если я откажусь?

«Крепкий орешек», — подумал Честер.

— Послушайте меня, Сюзи, — произнес Фред, посчитав необходимым вмешаться. — Если вы та, за кого мы вас принимаем, вы наш враг, и тогда извинений не потребуется. Но если мы ошиблись, вы поймете нас в конце концов и простите сами. Итак, с какой целью вы сняли номер в отеле, соседствующий с номером моего друга?

Вероятно, только сейчас блондинка осознала серьезность происходящего или сделала вид, что осознала. Она глубоко, даже с надрывом, вздохнула и повторила вопрос Честера:

— Зачем сняла номер? Извольте: случайно, господа. Хотя вас, — она повернулась к Таратуре, — я заметила еще в самолете. Мне показалось… Вы произвели на меня… Я решила… Но позвольте об этом не говорить. Обстановка не соответствует тому, что я могла бы сказать.

Честер понимающе кивнул, а Таратура сделал вид, словно признания блондинки его не волнуют и не касаются.

— Благодарю вас, — сказала Сюзи, имея в виду Честера. — А вот отель… Я всегда останавливаюсь в «Холостяке из принципа», вот уже несколько лет подряд, хотя могла бы жить у отца, но вы знаете, на этом острове лучше находиться подальше от родственников.

— Кто ваш отец? — спросил Таратура.

— Эдмонт Бейл.

— Владелец «Ум хорошо, а кларк лучше»?

Блондинка улыбнулась.

— Это он сам придумал. Лично я считаю наоборот. Но позвольте спросить, господа, за кого вы меня приняли?

Честер вновь переглянулся с Таратурой.

— Это не важно, — сказал инспектор и, движимый какими-то новыми соображениями, вдруг спросил: — А кто этот странный человек с рыжими бакенбардами, который вчера сопровождал вас с таким постоянством? — Он хотел добавить: «И с которым вы ушли из казино, так и не вернувшись ночью в отель», но удержался.

— А почему странный? — сказала блондинка.

— Так, — промямлил Таратура. — Он уродлив и несколько староват.

Блондинка смерила инспектора презрительным взглядом, но на губах у нее блуждала кокетливая улыбка. Она возрождалась прямо на глазах, эта красавица, как птица Феникс!

— Вас это очень интересует?

Таратура пожал плечами: мол, что значит очень?

— Это и есть мой папа.

— Правда? — смутившись, но не скрывая облегчения, сказал Таратура.

— Ну и прекрасно, — заметил Честер. — Я почти верю вам, Сюзи Бейл, но еще один крохотный вопрос: почему вы попросили клей, если мяч был целым?

Потупя прекрасные глаза в голубых ресницах и не глядя на инспектора, блондинка сказала:

— Я не успела сделать дырочки… Но послушайте, — произнесла она, вновь воодушевляясь, — как я могу вас называть?

— Фред Пупкинс, — сказал Фред. — А моего друга зовут Арно Брамапутра.

— Вот это да! — воскликнула блондинка. — Обожаю приключения, в которых действуют герои с такими фамилиями! Вы из полиции?

— С чего вы взяли? — опешил Таратура.

— Нет, мне просто так хочется, — мечтательно заявила блондинка. — Чтобы на острове стряслось что-то невероятное и чтобы красивый полицейский детектив раскрыл страшное преступление!

В третий раз за последние десять минут переглянулись Честер и Таратура.

— Знаете, — продолжала блондинка, — здесь очень скучно! Когда вы пригласили меня в машину, я сразу почувствовала, что сейчас случится что-то необычное. Особенно после того, как в машину сели вы! — Она показала на Честера.

— Почему же? — спросил Фред.

— Вы были лишним.

Честер расхохотался, но Таратура сохранил невозмутимость.

— Поехали отсюда, — предложила вдруг блондинка. — Недалеко здесь зона, и нас могут случайно подстрелить.

Мужчины встрепенулись и даже затаили дыхание, как это делают охотники, боясь спугнуть зверя.

— Что вы сказали? — почему-то шепотом произнес Таратура.

— Я говорю, нас могут подстрелить, — как ни в чем не бывало повторила Сюзи.

— Кто?! — не удержался от восклицания Честер.

— Неужели вы не знаете? — удивилась блондинка. — Вы, наверное, на острове впервые?

— Я спрашиваю кто?! — заорал Честер, окончательно теряя терпение. — Кто может подстрелить?!

— О Боже! — смутилась блондинка. — Что с вами, господин Пупкинс? Вам страшно?

— Послушайте, Сюзи, — все так же шепотом произнес Таратура. — Вы упомянули о зоне. Что вам известно о ней, говорите же!

Блондинка странно посмотрела на мужчин.

— Об этом знают все жители острова! — сказала она. — И даже многие курортники! Говорят, что в этой зоне уже два с половиной года то ли шпионов делают из людей, то ли людей делают из шпионов…

Очнулся Гард, почувствовав боль в руке.

Перед ним стоял человек в белом халате, держа пустой шприц. И так как последнее, что запомнил комиссар, находясь в «конторе», был тоже человек в белом халате и такая же боль в руке, ему показалось, что между двумя видениями не прошло и секунды, — они как бы слились в нечто целое, не разделенное временем. Однако Гард скоро понял, что это не так: и врач был другой, и комната другая, и не было в ней чиновника Эммануила Бента со своими охранниками, и сам Гард уже не сидел в мягком кресле, а удобно полулежал на диване.

Да, это был, конечно, второй укол, которым его привели в сознание. Сколько же времени он находился в забытьи? Комиссар взглянул на часы, но обнаружил, что они исчезли. Странно. Украсть их не могли, ситуация исключала такую возможность, тем более что бумажник с леммами и кларками, пачка сигарет и зажигалка были на месте. Значит, часы изъяли, чтобы комиссар не мог вести временной отсчет, который помог бы ему определить, как далеко он находится от «конторы». Кто знает, может, его вообще перевезли на другой конец Земли, если между уколами прошли сутки? В таком случае рассчитывать на помощь Честера и Таратуры уже нельзя. Н-да… Впрочем, не стоит отчаиваться: маскировать время и расстояние имеет смысл лишь тогда, когда они незначительны.

Препарат, вероятно, обладал очень сильным действием, но совершенно не отражался на памяти и на способности размышлять. Неприятные ощущения, вызываемые обычным наркозом или снотворным, в данном случае отсутствовали, и Гард чувствовал себя скорее отдохнувшим и посвежевшим, чем усталым. Каждое слово, произнесенное им или услышанное от других до первого укола, тут же всплыло в его незамутненной памяти.

— Морфинил? — сказал Гард, откровенно разглядывая пустой шприц и памятуя о том, что именно этот редкий препарат был обнаружен у Боба Лангера и преступной троицы, возглавляемой — как его? —