жива не мертва, лепечет что-то маловразумительное.

Вадим Балашов тем временем оказался за спиной у Бритого. Тихо так, слов зря не тратя, примерился и ударил гада кулаком по голове. Тот, однако, удержался на ногах и даже повернулся.

– Что ж ты сзади, как дешевка!

– На зоне-то небось петухом был? – говорит ему Вадим. От такой обиды Бритый рассвирепел и бросился напролом, хотя под черепной коробкой у него все еще звенели колокольчики. Только того и надо было Балашову. Чуть подавшись в сторону от несущегося на него быка, он заехал ногой по яйцам, а потом приголубил еще раз кулаком по затылку. Гад грянулся на пол и затих. Кто-то даже посочувствовал ему:

– Как-то вы его жестоко. Не по-мужски…

– Боксам не обучены, – огрызнулся Балашов, нашарил на полу заточку и сел на место.

– Спасибо вам. Ой, какое вам спасибо. – благодарила его Галина Петровна. Но Балашов сурово ей ответил:

– Молчала бы лучше, несушка. Цела, и радуйся.

– Нет, ну я вправду добровольно. Я не за деньги. Я так верила. Может хоть где поживем вслась, по- человечески. Я так верила. Я у них ни копеечки… А теперь, вишь, девочек своих на войну везу. На войну- у! – опять всхлипнула она, – по своей воле. Ой, какая ду-ура…

– Ну, давай-давай, заголосила. Сколько ослов тебе поверило, позаписывались! Теперь ладно, чего зря говорить. Утри сопли, как-нибудь устроимся.

Матрона сходила к удобствам, не отпуская девочек, привела себя в порядок, и загорелся в ее глазах интересный огонек. Так и сяк приглядывалась Галина Петровна к Вадиму Балашову и главврачу Решетникову. Мужчины крепкие, приличные мужчины. Этот, суровый, конечно, такой красавчик. Чисто цыган. С такими не страшно. Но странною причудой больше тянулась женская ее душа к Решетникову. Чем- то неуловимо приятным, даже томным, веяло от этого подержанного мужичка, который все никак не мог в полной мере разогнуться. Среди всей нынешней неудоби посетила Галину Петровну жаркая мысль, что муж бы вышел из такого человека очень даже подходящий. А стал бы мужем ее доктор, то и суровому цыгану позволила б кой-что… Словом, принялась Матрона вытирать решетниковский лоб мокрым платочком, уселась рядом с ним, а девочек пристроила с противоположной стороны.

– Ваня, проектировщик ты мой излюбленный! Часом не знаешь, что нам положено получить, какой-такой «гарантированный минимум»?

– Точно не скажу, Вадик. Прикинуть можно, конечно. Все это, видишь ли, прямо у нас под боком едет.

– Просвети.

– Ну, пойдем.

Оба Балашовых, Решетников под конвоем Галины Петровны и ее дочек, Активистка, живо пристроившаяся к ним, деловитый майор Смагин, а также еще трое-четверо представителей Общества, не вошедших в его «элиту», но тоже не без амбиций в голове, встали со своих мест и отправились к переборке, противоположной входу в шлюз-камеру. Тут к Вадиму прицепился Бритый. Он уже пришел в себя и быстро вычислил, чья сегодня сила.

– Братишка, ну… типа не усек, что ты в авторитете. Короче ша, никаких кипижей. Типа ты за старшого.

Балашов жил на свете не первый день. Убивать Бритого ему не хотелось. Ему нужно было получить хотя бы один шанс на выживание, и если надо было поворачивать эту толпу, куда потребуется для дела, он готов. Командовать, чтобы жить, это понятно, так уже бывало у него. Ненадежный кадр – Бритый. Но прибьешь его, и все почувствуют запах легкой смерти. Нет, совсем не нужен сейчас такой прецедент, иначе у многих зачешутся руки, трудно будет держать их в узде. Он глянул на Бритого холодно и сказал ему:

– Бросай блатные замашки. Будешь тут за простого мужика. Оборзеешь – враз прибью.

Бритый скривился. Весь его гонор бунтовал. Зудело пойти на отрицаловку, все тут разнести. Но Общество одобрительно загудело, круг стал плотнее… И Бритый испугался: у стаи появился сильный вожак, он не баба, за него и глотку перегрызут. Видно, с-сука, что не блатной, но крут. Нет, надо гнуться. Гнутый жив, а ломаного не склеишь.

– Все, все братишка. Ноль базаров. За мужика так за мужика.

– Ну смотри.

Это был хороший обмен для Бритого. Да, опустили его малость, за старшого ему тут не бывать. Но вот он стоит рядом со старшим, и говорит с ним, и вожак самолично определил, что быть Бритому в стае. А это значит, что он тоже в авторитете. То есть чуть повыше, чем прочие. И Общество молчаливо приняло его новый статус: мужик рядом со старшим. Даже Смагин, который хотел было что-то сказать по этому поводу, посмотрел вокруг и закрыл рот. Сейчас не стали бы слушать майора, все решилось без него.

Иван Балашов подвел их к люку высотой в рост человека, но втрое шире, чем дверь в пассажирскую каюту. Судя по размерам, люк был рассчитан на въезд разгрузочного кара. Слева на переборке висела табличка со словами «Имущество общины» – на английском, испанском, португальском, русском, польском, сербохорватском, арабском и еще на какой-то иероглифике.

– Любопытно, почему на французском и немецком не написали? – машинально осведомился Решетников. Активистка и Вадим Балашов ответили ему в один голос:

– А потому что не бывает этноизбытков у немцев и французов. Не возят их в колонии.

—…Вот за этой дверью сложено все то, что мы получили от Земли. Как я помню, объем проектируемой камеры хранения невелик. Точных цифр сказать не могу, давно это было. Помню только, что совсем немного, как большой чулан. Что там может быть? Ну, инструменты кое-какие, лекарства, небольшой запас воды, пока не адаптируемся к местной. Бак там есть для химически неактивной жидкости. Может, еды на несколько дней… Семена… Возможно, палатки. Опять-таки, предположительно, оборудование для малой электростанции, для ветряка, например. Точно, что никакого оружия, потому что ни ружейных шкафов со стойками, ни железных ящиков для боеприпасов мы не планировали… В лучшем случае, что-нибудь для охоты и рыбной ловли. Это, конечно, догадка. Но не должны же мы с голоду поумирать, пока получим первый урожай…

– Как войти? – поинтересовался Вадим.

– Никак. Видишь, паз для ключа в красном квадрате? Ключ у представителя местной администрации. Это, я так думаю, чтобы мы не передрались за дележкой прямо в полете. Он, представитель этот, по идее открывает, грузит нас и вещи на транспортеры, вывозит на свободный участок, а дальше мы сами разбираемся, кто во что горазд…

– Откуда ты все это знаешь, Ваня?

– Соседний отдел транспортеры проектировал. Правда, ни одного опытного образца я не видел. Так что, может быть, там что-то поменялось в планах.

Вадим моментально сообразил, сколько опасностей таит подобная тактика. Он развернулся к Обществу, встал на лавку и произнес маленькую речь:

– Нам потребуется величайшая дисциплина. Община выживет только в одном случае: если мы четко наладим разделение труда. Кто занимается урожаем, кто разведкой, кто строит жилище, а кто охотится и собирает все пригодное в пищу. Будет трудно. Но если мы обойдемся без драк, без нервов и четко организуем работу, тогда выживем. Любого козла, который захочет жить по своему, отдельно, мы вышибем в один момент. Пусть уходит без ничего, тут итак на всех мало. Бездельников тоже в три шеи. Баб и особенно детей придется поберечь. Законы ставит собрание общины. Вопросы есть?

– А ты вообще кто такой, что за всех говоришь? Тут и постарше найдутся… – подал голос пенсионерского вида мужчина в старом, но опрятном пиджачке с орденскими планками.

О таком подарке Вадим мог только мечтать. Активистка сейчас же крикнула пенсионеру:

– Да вы что, он дело говорит! Как вы можете! Как вам не стыдно!

И сейчас же откликнулась Матрона:

– Помолчали бы уж, дедушка. Один хоть разумный человек нашелся. – Общество, по всему видно, антилидера, хотя и пожилого человека, не одобрило. И тогда Балашов решился:

– Желает ли Общество, чтобы я за всех говорил, покуда на месте не соберемся?

– Давай, давай, братишка. Старшим тебя, – шумнул Бритый. Сейчас же все толпа загудела: да мол, хотим его, пусть пока верховодит, нормальный мужик, заткнись, дед, мы за него, а ты хиляй за борт, если