тяжелые туши наваливались и насиловали, насиловали… Свистели бичи, лилась кровь. И тогда она отчаянным усилием освобождалась, чтобы броситься навстречу смерти… И просыпалась, покрытая холодным потом. Сильные руки любимого обнимали ее, баюкая, а она плакала и не могла вспомнить. А потом засыпала черным сном без видений, а Хаген сидел над ней с обнаженным мечом, охраняя.
Город готовился к празднику Перуна, бога грозы и воинов. Жрецы готовили требище для вкушения жертвенной пищи, воины беспрестанно упражнялись, чтобы предстать перед своим богом достойными его внимания. Из окрестных лесов и со складов везли сухие дрова для костров, гнали скотину. Многие купцы покинули город, отправляясь дальше по торговым путям. Кто-то возвращался домой, распродав все товары, а иные только прибывали. У пристани разгружались их лодьи, доверху набитые товаром. Сновали приказчики. Заготавливали еду, извлекали из ларей праздничные наряды. Огнищане на своих лесных полях готовились к скорой уже жатве. Люди очищались к празднику, не подозревая, что беда подобралась очень близко. Лишь немногие чуяли ее. Князь Ольбард тоже чувствовал странное, давящее беспокойство. Он приказал усилить стражу, разослал по лесным тропам дозоры. Но беспокойство не проходило. Вечерами он так же, как и Хаген, выходил на воздух и смотрел на звезды, тщась прочесть по ним судьбу своего града. Но звезды молчали. Это было странно, как если бы вещий дар князя вдруг покинул его, оставив лишь смутное видение, как у других людей. Ольбард надеялся, что на празднике Перуна он узнает ответ. Главное – чтобы беда не нагрянула раньше.
Сашка с головой ушел в дела, целые вечера проводя в Богдановой кузне. Поутру упражнялся со своим десятком и побратимами. Его тоже время от времени посещало предчувствие беды. Почему-то теперь, когда он видел Ярину, дочь Богдана, в его сердце вместо радости всплывала душная предгрозовая тревога. Чтобы заглушить ее, он рассказывал девушке веселые истории и даже заказал златокузнецу колечко для девушки. Он гнал тревогу прочь – ведь все хорошо, лодья почти готова, и новенькие камнеметы на станках уже ждут ее в корабельном сарае. За повседневной суетой он позабыл свою летную заповедь: будь наготове, бой не заканчивается никогда! Наверное, слишком велико было желание завершить начатое дело. Если бы он поступал так на войне – на ТОЙ войне, то попал бы сюда гораздо раньше, а может, не попал бы вовсе. Но слишком долго царил мир – аж целый месяц, и Савинов расслабился. Это едва не стоило ему жизни. Ему и многим другим.
Глава 6
Перунов день
Когда Сурья[89] сияет, мы поем хвалу богам,
А также огненному Перуну,
Которого называем губителем-потяти чем на врагов.
– Слава! – Мечи с грохотом ударили в щиты. – Слава!!!
Дружина огородила вершину горы стальным кольцом. Пламя огромного костра отражалось в металле доспехов. Кровавые отсветы плясали на обнаженных клинках, заглядывали под шлемы, освещая суровые и торжественные лица людей. Огненное кольцо охватывало снаружи все воинское построение, а еще дальше – у подножия пылала еще одна цепь костров. Святая гора, окруженная сияющими обручами пламени, была видна в ночи на многие десятки километров. Все мужское население Белоозера собралось подле нее и на склонах окрестных холмов. Оттуда как на ладони можно было наблюдать празднование дня Бога Грозы и Воинов Перуна. Люди пришли сюда с вечера, стекаясь со всей Белозерской земли, жгли костры, готовясь приносить жертвы. Главное капище не могло вместить всех – там хватало места лишь для дружины и вятших мужей города, но это не исключало всех остальных из празднования – природный храм был огромен. Во тьме ревели жертвенные быки. Их двенадцать, и все они будут принесены в дар Перуну после того, как первого из них заколют на вершине горы.
– Слава!!! Слава отче Перуне!!!
Савинов стоял в первой шеренге, и жар огромного костра овевал лицо. Искры с треском взвивались вверх, оставляя по пути огненные следы. За стеной пламени возвышался огромный, едва не четырехметровый идол Перуна, вырезанный из ствола толстенного дуба. Бог воинов был изображен в полном доспехе с обнаженным мечом в правой руке и рогом для питья в левой. В глубоких глазницах сверкали, отражая пляску огня, драгоценные камни. Рот грозного божества был открыт, словно в боевом крике, а длинные усы украшены позолотой.
Князь появился рядом с костром внезапно. Только что площадка у огня была пуста, и вот уже Ольбард стоит там, обнаженный по пояс, с двумя длинными клинками в руках. Воин – жрец, первый среди равных. Гром оружия усилился. Дружина приветствовала своего вождя. Сашка охрип и оглох, но продолжал колотить мечом в щит. «Слава, княже!!! Слава!!!» От жара костра усы и чуб Ольбарда слегка шевелились, словно их развевал потусторонний ветер. Он некоторое время стоял неподвижно, глядя в кровавое сверкание божественных глаз, а потом вскинул вверх мечи. От крика воинов, казалось, содрогнулась земля. Непрерывный нечеловеческий вопль врывался в тело через ступни ног и, пронизав насквозь, исторгался наружу… И сейчас не было никаких мыслей. Он стал боевым кличем, стал воплем атакующего зверя. Кричало все его тело, а не только легкие и гортань!..
Тишина рухнула, как падающая бомба. В круг ввели жертвенного быка, огромного, показавшегося Сашке размером с автомобиль. Животное нервничало от близости огня, несмотря на то что жрецы заранее напоили его дурманящим отваром из трав. Князь повернулся к зверю. Снова загремели щиты, но воины молчали, словно ожидая чего-то. Ольбард переложил оба клинка в левую руку и шагнул поближе. Бык вскинул тяжелую рогатую голову и заревел. Даже одурманенный зельем, он чуял скорую смерть и хотел бросить убийце вызов. Рука человека стремительно метнулась вперед и замерла, словно он хотел ударить животное ладонью в лоб, но передумал. Однако бык пошатнулся, как будто удар исполинской силы настиг его, и замер, обратившись в живую статую. Князь отшагнул вбок, мечи свистнули, и тяжкая рогатая голова грянулась оземь. Тело еще стояло, хлеща кровью, когда безжалостные клинки подрубили ему ноги. Туша, бывшая мгновенья назад могучим и гордым зверем, с хлюпающим звуком повалилась на бок. Еще два удара вскрыли грудную клетку и точными движениями отделили еще бьющееся бычье сердце. Поддев его мечом, князь повернулся к ожидающему жертвы Богу…
Савинову вдруг стало страшно. Страх был иррациональным, словно у ребенка, застигнутого темнотой и почуявшего внезапно, что тьма – это не просто отсутствие света. «Господи, спаси!» – возникло где-то в сознании и раздробилось на тысячи отражений. Что-то грозное, неумолимое и вполне реальное шло на человеческий зов. И его приближение ужасало…
Четверо воинов, тоже обнаженных по пояс, вышли из рядов и скрестили клинки, причем стоящий напротив держал меч побратима за кончик лезвия, а свой – за рукоять. Образовался стальной помост, и Ольбард, словно невесомый, взошел на него. Помост из мечей качнулся, и воины разом подняли его на уровень груди. Мощные тела блестели от пота и казались в свете костра откованными целиком из красной меди. Князь перенес это вознесение не шелохнувшись. Теперь его голова оказалась на уровне груди идола. Он снова воздел мечи и скормил отверстому рту бога истекающее кровью сердце. В этот миг дружина снова издала безумный, нечеловеческий вопль. Земля опять, более ощутимо, дрогнула, и у Савинова помутилось в голове. Он понимал краем сознания, что кричит вместе со всеми, но ум, в ужасе от того – ЧТО должно сейчас шагнуть на землю, старался забиться куда-то вглубь… Но оно не шагнуло.
Сашке показалось, что князь, прежде чем опустить мечи, сделал ими какой-то отвращающий жест. Словно запер замок… Потом он легко соскочил на землю, и как только его ступни коснулись ее – загремел барабан. Дружина выкрикнула: «Сеча!!!» Под этот клич Ольбард двинулся вокруг костра, и кровавые клинки в его руках пустились в пляс. Они вертелись вихрем, словно пропеллеры двухмоторного самолета, и воздух сипел, расседаясь. Временами казалось, что видны опадающие лоскуты тьмы, отсеченные парящими полукружьями железа. «Серебряный дождь!!!» Савинов помнил, как делал это отец – никто не умел так, но то, что он увидел сейчас, – потрясло его до глубины души. У отца, когда он вращал клинками, пропадали и терялись из виду лезвия шашек, потом пропадали, размазываясь, как в кино, руки по локоть… У князя вначале тоже исчезли в бешеном вращении мечи, потом кисти рук, локти, а затем плечи! Но вихрь стали продолжал затягивать его – исчезли ноги, туловище… и тут мечи появились снова! Какое-то время видна была только чубатая голова князя и лезвия мечей без крестовин… Потом все исчезло! А через миг Ольбард, продолжая танец посолонь, появился из-за костра совсем с другой стороны! Несколько раз это повторялось. Силуэт воина начал мерцать и меркнуть, а затем, совершенно внезапно, он вдруг остановился, и мечи его
