— Старшее… Легче всего адаптируются подростки. Вот здесь в гостинице носят чемоданы, убирают коридоры. Разговорился с одним парнишкой. Учу, говорит, иврит, поднакоплю денег — пойду учиться……

— … Возможно в России покончить с антисемитизмом?

— До войны, где-то с 30-х до 40-х годов у нас не было антисемитизма. Я, например, до 18-ти лет вообще не знал, что есть евреи. То есть знал, конечно, но как-то абстрактно. Потом приехал в Ростов, поступил в Университет. Еврейская община в Ростове была большая. Моя первая юрфаковская любовь была еврейка. И первая жена — тоже. Вот тогда я впервые узнал, что есть такая проблема.

— Но откуда же это опять вылезло?

— Был такой сочинитель анекдотов — Кольрабик (пардон, так написано в газете, я же имел в виду всего лишь Карла Радека). Он спросил: “В чем разница между Сталиным и Моисеем?” И ответил: “Моисей вывел евреев из Египта, а Сталин — из Политбюро”. Тогда выбили всю еврейскую верхушку, а потом уже после войны началось… Почему? Не знаю, не могу ответить на этот вопрос. Может быть, хотели отвлечь людей от реальных проблем на таком знакомом материале. Отрезать советских евреев от влияния Израиля. Не знаю.

Помню, когда началось “дело врачей”, я был обручен. Моя невеста работала адвокатом в Краснодаре, а я заканчивал 5-й курс. Она прислала телеграмму: “Освобождаю тебя от всех обязательств”. А я каждый вечер приходил к своей будущей теще, которая ждала ареста. А она ведь воевала — вся огромная еврейская грудь в орденах и медалях. Приходил, чтобы хоть как-то поддержать. К счастью, все обошлось.

Сейчас, конечно, все по-другому. Хотя существует “Память” и пр. Но все-таки это локализовано, ограничено. А в общем плане, мне кажется, все меняется к лучшему. С другой стороны, проблема эта тысячелетняя, поэтому сразу она исчезнуть не может.

— А вот Вы лично, как посол, что-то можете сделать в этом плане?

— Могу только писать начальству, что если вы хотите иметь хорошие отношения с Израилем, — а это нам нужно и выгодно, — то уровень антисемитизма можно, по крайней мере, довести до “приемлемого”. В Америке тоже есть антисемитизм, и во Франции, и в Англии. Но, скажем так, “патология в норме”. Так вот нам хотя бы дойти до такой нормы, а потом будем идти дальше…

— Как Вы себя чувствуете в новом качестве? Может, на первых порах не очень уверенно?

— Нет, никакой неуверенности быть не может, потому что я был журналистом, а журналисту неуверенным быть нельзя. Но я не чувствую себя начальником. Ну, вот, например, у меня шофер. Как обычно принято? Посол идет на концерт, а шофер ждет его в машине. Мы — вместе ходим, он сидит рядом со мной, вместе слушаем музыку…

Или я сажусь бумагу сочинять, а мне говорят: поручите нам, мы сделаем. Черт побери, думаю, правильно. Но мне легче самому, чем объяснять, что и как. Понимаете, у меня 20 лет не было подчиненных, и я был счастливейшим человеком! А тут давать команды всякие…

— А крепкое словцо любите?

— Я могу выматериться, но это не ругательство, а выражение эмоций. Это все понимают.

— Нескромный вопрос: какая зарплата у посла?

— 1581 доллар и 44 цента. Почему центы? Не знаю. Здесь говорят так: “Лама? — Каха!”, то есть: “Почему? — Потому!” По сравнению с послами даже самых маленьких государств, это нищенская зарплата. Но у нас так принято испокон советских веков.

— Женщины обычно покупают духи, тряпки, игрушки. А посол?

— Я люблю одеколоны, лосьоны хорошие. У меня на работе всегда стоят. Когда устаю, усы намажу, и усталость проходит. Продукты надо еще покупать.

— На свои?

— А как же!

— Ну, они здесь дешевые.

— Продукты здесь дорогие. Израиль — очень дорогая страна. Поезжайте в Египет, рядом, там все дешевле.

— А гостиница?

— Квартира идет за государственный счет. Вот снимаем виллу. Что там надо? Белье постельное — за мои денежки. А то, что для приемов, за счет посольства. Конечно, трачусь и на одежду. Купил пять хороших рубашек, в Москве не найти моего размера. Скоро лето. Надо эти…

— Шорты?

— … Бермуды! Старуха моя сказала: только попробуй. Я тебя убью в этих бермудах!..

— Ваш прогноз: когда, наконец, Россия станет крепкой державой?

— Я думаю, лет через пятьдесят. Моисей вел сюда евреев из Египта сорок лет, а здесь ведь все рядышком — вот тебе Египет, а вот — Израиль. Сорок лет водил по Синаю, пока не умер последний человек, который-помнил египетское рабство. Вот и у нас, как я думаю, должен умереть последний, кто помнит сталинское рабство. И тогда уже будет новая Россия… — Вы много путешествовали по свету. Ваш любимый город?

— Вы знаете, я всю жизнь прожил в городе, я — урбанист по натуре. И вот Нью-Йорк — воплощение урбанизма. Мне ужасно нравятся эти каменные джунгли. Нью-Йорк — это мегаполис, где перемешаны все культуры, это сгусток энергии, это сколок со всего мира. В каменных джунглях я чувствую себя, как рыба в воде. А второй любимый — Иерусалим. Это совершенно другое. Куда ни ткни, — все это пережито, обо всем прочитаны горы литературы, это все — святая земля. Я — атеист по убеждению. Но это святая земля не потому, что есть Бог, а потому, что здесь творилась история, ее делали люди, сотворившие Богов.

Кстати, когда Вы будете в Иерусалиме, Вас обязательно поведут в мемориал Катастрофы — Яд Вашем. Там есть зал, посвященный убиенным детям. Описать это невозможно. Память о каждом ребенке — свеча, соединяющая с Богом. Таков замысел. Но, по-моему, после этого зала в Бога верить невозможно. Нет и не может быть Бога, который допустил все это…

Неважно есть Бог или нет, но когда вы заходите в храм Василия Блаженного, в Собор Парижской Богоматери или в киевскую Софию, вы приобщаетесь к колоссальному средоточию человеческого духа, гения! Понимаете? Вот это главное. А Иерусалим — он весь такой. Белый, раскиданный по холмам…

— А Москва?

— Извините, наши я не беру. Тут совсем другие критерии”.