этой пробке! Вот объясни мне, перед тем как расстанемся, неужели ты, Фёдор, сам, лично, своими собственными мозгами не соображаешь, что ваша затея с организацией банды — одно сплошнейшее безобразие! Чушь обыкновенная! Ведь бандиты — враги нашего общества!.. Чего молчишь?

— А чего говорить? — обиженно отозвался Федька. — Никакие мы не враги.

— А если вы собираетесь людей грабить?

— Да не людей мы грабить будем, а жуликов всяких.

И как это вы определите, жулик перед вами или нет?

— Шеф сказал, что сведения будет иметь.

— Эх, Фёдор, Фёдор! — с большим укором произнес странный старичок. — Каша у тебя в голове…

Федька исчез. Он исчез столь внезапно и мгновенно, что Илларион Венедиктович подумал, что мальчишка зачем-то спрятался под столик, заглянул туда — никого, оглянулся вокруг — нету Федьки. Будто его наисильнейшим порывом ветра унесло…

А собственно, для чего ему он, Федька этот? Всё, что требуется, он выболтал. Осталось только рассказать бедному Гордеюшке о шефчике Робертине… Но если он сейчас бросит мальчишку, тогда зачем проводить редчайший биолого-психолого-педагогический эксперимент — возвращаться в детство? Если он не выдержал, не сумел найти подлинные душевные контакты уже с двумя мальчишками, то где гарантия, что у него это получится с другими? И совершенно мальчишеская мысль пришла в его седую голову: вернувшись в детство, надо отлупить всех этих бандитиков, и особенно их шефчика! Илларион Венедиктович так живо представил, как он, десятилетний Лапа, лупит этих современных негодяйчиков типа Робки-Пробки, что повеселел, ему даже захотелось отпраздновать свою победу — полакомиться мороженым, он даже приподнялся, чтобы идти за ним…

Федька сидел напротив как ни в чём не бывало. Илларион Венедиктович вернулся, так сказать, из детства в старость, снова присел на стулик, спросил по возможности равнодушно, во всяком случае незаинтересованно будто бы:

— Куда это ты исчезал?

И Федька опять поразился его недогадливости. Он и с сожалением, но в то же время с уважением спросил:

— Почему вы ничего не понимаете?

— А чего тут понимать-то? Вот сидел передо мной человек, это ты, Фёдор, я с тобой разговаривал самым серьёзным образом, а ты вдруг исчез, испарился, улетучился.

— Да не исчез я, — наставительным тоном возразил Федька, — не улетучился, не испарился, а просто быстро убежал.

— Куда, зачем?

— Ну куда я мог ещё убежать? Зачем я мог ещё убежать? Да в «мы»!

— Куда-куда?

— Да вы что, не знаете, что такое «мы» и «жы»?!?!

— Ах, в туалет! Так ты бы хоть предупредил меня, что…

— Не успел бы тогда!

Давно так не смеялся Илларион Венедиктович. Так весело, громко и долго смеялся он, что Федька устал гадать, что смешного нашёл странный старичок в его обыкновенном и необходимом поступке.

— Ну и насмешил ты меня, Фёдор! — И мальчишка заметил, что на глазах его собеседника блестели слёзы, он промакнул их носовым платком. — И знаешь, это оч-чень важно и для тебя и для меня. Это оч- чень хорошо, что человек ты искренний и непосредственный, в конечном итоге, душа у тебя, значит, открытая. Попробую я всё-таки… — уже задумчиво и серьёзно продолжал он. — Попробую я всё-таки рискнуть наладить с тобой контакты.

— Как в телевизоре, что ли? — с удовлетворением, но и с недоумением спросил Федька. — У нас если с телевизором чего-то не ладится, отец говорит, что это какой-нибудь контакт дурака валяет. Так вы меня за дурака, что ли, считаете?

— Нет, нет, Фёдор, — возразил странный старичок, — человек ты, конечно, несколько недалекий, но не дурак. Наладить с тобой контакт — значит, в какой-то степени нуждаться друг в друге. Чтобы тебе, например, иногда захотелось бы спросить меня о чем-нибудь, повидаться со мной, побеседовать, посоветоваться.

— Я-то согласен. Мне с вами интересно. Да ещё мороженым от пуза кормите. А вот вам-то какой от меня контакт?

— А мне тоже интересно с тобой. У тебя какой номер квартиры?

Восторг на Федькином лице растаял. Мальчишка прищурил левый глаз, как бы прицеливаясь в странного старичка, настороженно спросил:

— А чего?

— Предположим, мне захочется с тобой встретиться…

— Мороженое есть?

— И это не исключено. Но меня тревожит другое. Не зря ведь я так долго с тобой тут сижу. Надо разобраться с вашей бандой, пока не поздно.

— Насчёт мороженого я, конечно, согласен, — подумав, сказал Федька. — А про банду меня больше не спрашивайте. Дурак я, что ли? Ничего вы от меня не узнаете. Я не болтун какой-нибудь. И права не имею. У нас в банде законы железные. Не хочу, чтобы меня смертным боем отлупили.

Странный старичок чему-то улыбнулся, купил ещё по два стаканчика, и вскоре, старательно и нежно облизывая палочку-ложечку, мальчишка заговорил:

— В тридцать третьей квартире мы живем. Только отцу ничего не говорите, а то у нас с вами контакт дурака валять начнет. И не заходите, а лучше всего просто меня с улицы крикните. Я услышу, я привычный. Ребята меня всегда так вызывают… А то смешно: пенсионер ко мне придёт! Разговоры всякие начнутся! А бабка вас ещё и обозвать может.

— А не смешно, когда пенсионер перед всем домом мальчишку кричать будет?

— Смешно, конечно, — подумав, согласился Федька. — А свистеть вы не умеете? Меня и так вызвать можно.

И опять странный старичок вдоволь, почти до слез посмеялся, промакнул глаза платком, предложил:

— Я уж лучше кого-нибудь из ребят попрошу тебя вызвать.

— Давно бы надо сообразить, — одобрил Федька.

На этом они и расстались, предварительно договорившись, что лучше всего будет, если завтра Федька выйдет во двор в двенадцать ноль-ноль (и не раньше, чтобы не повторилась неприятная история, как с Вовиком Краснощёковым).

Отыскав ближайший телефон-автомат, Илларион Венедиктович набрал нужный номер, и озабоченный, почти непоколебимый, так сказать, но подчеркнуто вежливый голос сообщил, что Гордей Васильевич очень занят и к аппарату не подходит.

— Вы только передайте ему…

— Гордей Васильевич просил сегодня не беспокоить его ни в коем случае. Извините. Всего хорошего. Позвоните завтра.

В трубке раздались гудочки, которые показались Иллариону Венедиктовичу беспокойными, даже тревожными. Он внимательно прислушался к ним: да, да, гудочки были тревожными.

Он бросился на остановку такси, но там вытянулась длиннейшая очередь, и тогда Илларион Венедиктович принял решение: добраться до института любым видом городского транспорта, но уже кроме такси, конечно, — так будет быстрее. Он моментально прикинул, что удобнее всего воспользоваться троллейбусом восьмого маршрута, скорым шагом дошёл до остановки и увидел здесь знакомого человека. Это был контролёр, от которого он вчера спас Вовика Краснощёкова. Они пригляделись, узнали друг друга, поздоровались.

— Сейчас я вашего краснощёкого зайчишку поймаю! — сурово сказал контролёр, и правый глаз его чуть ли не злорадно сверкнул, а левый, как всегда, остался равнодушным, словно он был не живым, а искусственным.