Mad Hatters», «Levon», «Grey Seal», «I Need You to Turn to», «This Song Has no Title», «Goodbye Yellow Brick Road», «Sixty Years On», «Michelle's Song», «Into the Old Man's Shoes», «We All Fall in Love Sometimes», «Pinky» – это самые лучшие песни моей жизни. Убедительно прошу всех читателей, незнакомых с сочинениями Элтона Джона 70-х годов и принимающих его за коротышку в смешных очечках от английского шоу-бизнеса, немедленно закрыть эту книгу. Сидя у себя в комнате, обтянутой зеленой или синей тканью, я часами смотрел, как крутятся на проигрывателе пластинки моей матери – они трескались реже, чем теперь, – и мне становилось горячо в животе, я был счастлив и несчастлив одновременно и влюблялся во всех девчонок лицея Монтеня… Я сексуально озабоченный романтик. И тут нет никакого противоречия. Я ведь существую и часто лью слезы, валяясь с голыми ногами на кровати.

Вот три фразы, которые следует произносить при разрыве с женщиной: «Я от тебя ухожу», «Между нами все кончено» и «Я тебя разлюбил». Пока они не произнесены, все еще поправимо. Можно сколько угодно ссориться и посылать друг друга подальше. Но в тот день, когда они сказаны, пиши пропало. Эти слова производят эффект разорвавшейся бомбы – вылетели, не поймаешь. Словно код доступа в тупик, «сезам, закройся» любви.

Господи, я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой, но скажи слово, и испепелится душа моя.[68]

Чтобы позлить Летицию из Лилля, я говорю, что буду трахать другую, думая о ней. Она нежно улыбается – как я ни стараюсь, мне не удается вывести ее из себя – и сообщает мне медовым голоском:

– Лучше трахать ее, думая обо мне, чем трахать меня, думая о ней.

Тяжелая это работа – ждать женщину в людном месте (бросаю полные надежд взгляды на незнакомок, входящих в кафе, и после каждого облома вынужден снова причесываться, сохраняя при этом видимость достоинства). Еще хуже – никого не ждать в том же людном месте. Лучше, чтобы тебя продинамили, чем не иметь никого, кто мог бы тебя продинамить.

Пересеклись с Клер: страшное разочарование. В моих воспоминаниях она была гораздо красивее, я любил ее гораздо больше и наслаждался каждым мгновением. (С Клер мгновения длились дольше мгновения. И каждое мгновение было первым.) А тут – фюить, магия испарилась, чары рассеялись. Что тому виной – лень, гордость, боязнь страданий, но мы отдалились друг от друга, наши чувства вдруг устарели, и реанимировать их невозможно. Передо мной стояла рыжая истеричка с опавшими грудями, вульгарно одетая и чрезмерно размалеванная. Только бабочка, вытатуированная у нее на ноге, напоминала мне о женщине, которую я дико хотел еще пару недель назад. Я вспомнил, что пишет Поль-Жан Туле в «Моей подружке Нан»: «И он знал также, что сойтись с женщиной после долгого перерыва будет несуразным святотатством; и что, если, выпив „Жюрансона“, оставить вино выдыхаться в бутылке, оно превратится вскоре просто в безвкусную желтую жидкость». Это одни из самых жестоких и верных слов, написанных о конце любви, об этом пламени, ставшем чуть теплым, о прокисшем благородном вине. Завершение кристаллизации[69] – святотатство; смертный грех упущения. Презирая того, кого любил, оскорбляешь самого себя.

Она прокричала мне:

– Ты кончишь, как последнее дерьмо!

Я ответил:

– Это лучше, чем кончать с последним дерьмом!

Звонит Пенелопа, чтобы сообщить мне, что она наконец нашла свое счастье – оно имело место в прошлую субботу с 21 ч 17 мин до 21 ч 42 мин. Я умоляю ее ничего мне не рассказывать. Я противник счастья. Надо будет организовать демонстрацию против счастливчиков. Депрессушники с вытянутыми рожами пройдут в молчаливом марше, потрясая лозунгами: «Нет – радости жизни!», «Долой счастье!», «Гедонизм? Спасибо, не надо!»

Мне следовало бы сойтись с Пенелопой, когда она этого еще хотела. Она восхитительна и лукава. Но мне казалось, что у нее слишком маленькая грудь. И потом, она трахалась с Людо тайком от меня. Вот дура: если бы она мне об этом сказала, я бы дико возбудился. Что компенсировало бы нехватку грудей!

Людо хандрит.

– Ты чего хандришь?

– Я бросил любовницу.

– Да что ты? У тебя новая любовница?

– Ну да. А то зачем было тогда жениться?

– Так почему ты ее бросил?

– Она слишком сильно душилась.

– Что?!

– Ну да: жена орала на меня, когда я возвращался домой, поэтому я решил завязать.

Дамы и барышни, дорогие читательницы, если у вас есть женатый любовник, сжальтесь над его женой, не душитесь хмельными пахучими духами. К черту «Коко», «Пуазон», «Обсессьон» и, главное, никакого «Раша». Будьте милосердны. Заранее благодарен вам за тех и за других.

Как, в сущности, легко испортить хорошие отношения – достаточно сказать: «Я тебя люблю».

Мне сплошь и рядом попадаются юные кретины, которые не хотят «брать в голову». Тогда как я, разменяв пятый десяток, люблю как раз «брать в голову»: разбирать по косточкам то, что не ладится в моей дурацкой жизни, и переделывать окружающий мир. Хочешь жить – бери в голову. Бери в голову и бейся ею об стенку. Сегодня Декарт сказал бы: «Я беру в голову, следовательно, я существую».

Людо ждет второго ребенка! Он сообщает об этом с похоронной физиономией, что выводит меня из себя:

– Проблема в том, что, женившись, трахаешься без резинки. Черт возьми, ты не обязан перенаселять планету!

– Пошел ты, я очень рад! Обожаю делать детей.

Охотно верю. В моем присутствии он всегда принимает несчастный вид (чтобы доставить мне удовольствие), но на самом деле он в восторге. Потомство – доказательство его потенции. Но я не сдаюсь:

– Ты только глянь на их растопыренные пальчики, это же завоеватели, они проникают к нам, чтобы занять наше место!

– Да что ты понимаешь, когда эти ручки тянутся к тебе… А вообще-то, с чего это я вдруг занялся любовью с собственной женой…

– Это вредно для здоровья! В наше время никто уже этого не делает!

– Знаешь анекдот про мужика, который поехал в Лурд[70] со своей женой?

– Нет.

– Чуда не произошло, они по-прежнему вместе.

За что люблю Людо: он всегда рассказывает застольные анекдоты до начала ужина.

Почему так приятно трахаться без резинки? Потому что рискуешь дважды и по полной программе: дать жизнь и заразиться смертью.