волосы, голубые крупные глаза, пристально всматривающиеся в нас. Следует отдать ему Должное - в нашей школе он провел целый ряд успешных литературных мероприятий. Дело свое он знал превосходно, был, как говорится, 'влюблен в литературу'. Своей одержимостью старался заразить детей. 'Люди, живущие без литературы, проживают лишь одну жизнь. Люди читающие проживают тысячи жизней. И у них всегда есть еще несколько десятков тысяч жизней в запасе', - часто повторял он. Эти слова мне запомнились.

Особенно любопытной показалась мне та необузданная жадность, то влечение к 'поглощению жизней', которое стояло за этими словами. Большое значение придавал он и личным встречам с известными литераторами. Одним из таких мероприятий было выступление в нашей школе Валерия Андреевича Понизова. Оно было приурочено, как вспоминается, к одной из ленинских дат и обставлено с большой торжественностью. Актовый зал, где оно проходило, был огромным пространством с высокими окнами. Красные бархатные знамена, золотые горны, белоснежные бюсты, длинные ряды стульев. Автор 'Грозовой завязи' оказался человеком старческого вида в паралитическом кресле. Две маленькие узколицые девочки в пионерских униформах (возможно, внучки Понизова) вывезли его из-за неподвижного занавеса. Колеса кресла сильно блестели. Край клетчатого пледа, которым были укрыты ноги писателя, волочился по дощатому полу сцены. Я думаю, что Понизов тогда не был особенно стар, но худоба и желтизна кожи делали его похожим на старика. Меня поразил его голос - в нем было что-то действительно старческое. Декламация его была сдобрена глуховатыми причмокиваниями, влажными задыханиями, пришепелявливаниями. Порой это переходило в сюсюканье. Временами с особой силой вырывались пассажи, исполняемые с холодным патетическим накалом, напоминающим белое электричество. Это волнообразное чередование пафоса (когда Понизов удивлял электрическими звучаниями) и глуховатого старческого бормотания производило сильное впечатление. Глаза писателя, насколько я мог видеть их, были бледные, коричневые, прикрытые помаргивающими веками. Иногда эти веки вдруг словно бы исчезали, и тогда Понизов смотрел вверх, как изумленная золотая рыбка, взирающая сквозь воду на своего рыбака. В эти минуты на лице его отражался страх, восхищение и нежность. Он улыбался, но как бы внутрь себя, а слушателям предназначал только плавные движения ладоней, которыми он во время чтения артистически вращал на сухих кистях. К нашему удивлению, в поэме, которую он читал, встречались изредка матерные слова. Он их, правда, почти прогладывал, выговаривая неотчетливо и быстро. Только один раз он произнес короткое матерное слово (даже полуслово) с экстатической четкостью, во фразе 'В КАКИХ, БЛЯ, ЩАХ?!' Эту фразу он выкрикнул на весь зал, причем лицо его осветилось отчаянием. Кажется, что все слушавшие в этот момент оледенели, - очень уж громким и неожиданным был этот 'белый вопль'.

Прослушав в его исполнении поэму 'Видевший Ленина', я стал подругому воспринимать многое из его прозы, которая давно уже стала классикой советской литературы. Несколько лет прошло, как он умер, а поэма до сих пор не напечатана. Причины мне неизвестны, однако я полагаю, что могу здесь привести текст поэмы целиком без каких бы то ни было искажений и сокращений.

Дело в том, что наш учитель Семен Фадеенич попросил в тот день моего одноклассника Mитю Зеркальцева принести в школу свой магнитофон, чтобы записать чтение известного литератора на пленку с целью потом еще раз прослушать запись на занятии нашего литературного кружка и подробно обсудить услышанное. Это было осуществлено. Зеркальцев по легкомыслию потом стер ценную и, возможно, уникальную запись, наиграв на эту пленку песни группы 'Абба' (тогда была в моде эта шведская группа). Однако, к счастью, я успел перепечатать на машинке текст поэмы Вот этот текст, который мы услышали из уст автора в тот давний светлый день в актовом зале нашей школы: