Траян ловит лягушек,
Антонин – лакей,
Коммод мастерит разные вещицы из гагата,
Пертинакс щелкает лесные орехи,
Лукулл – повар,
Юстиниан – игрушечник,
Гектор – кухонный мужик,
Парис – голодранец,
Ахилл убирает сено,
Камбиз – погонщик мулов,
Артаксеркс – лудильщик,
Нерон – скрипач, а Фьерабрас у него слугой и всячески ему досаждает: кормит плохим хлебом, поит прокисшим вином, а себе забирает все самое лучшее,
Юлий Цезарь и Помпей смолят суда,
Валентин и Орсон служат при адских банях и накладывают дамам на лицо маски,
Гинглен и Говен ходят за свиньями,
Жофруа Большой Зуб торгует огнивами,
Готфрид Бульонский – резчик по дереву,
Ясон – звонарь,
Дон Педро Кастильский торгует мелкими реликвиями,
Моргант – пивовар,
Гюон Бордоский – бочар,
Пирр – судомой,
Антиох – трубочист,
Ромул чинит дешевую обувь,
Октавиан скоблит пергамент,
Нерва – конюх,
Папа Юлий торгует с лотка пирожками и уже не носит своей длинной бородищи,
Жан Парижский чистит башмачки,
Артур Бретонский выводит пятна на шляпах,
Персфоре – носильщик,
Папа Бонифаций Восьмой торгует тесьмой,
Папа Николай Третий продает бумагу,
Папа Александр – крысолов,
Папа Сикст лечит от дурной болезни.
– Что такое? – спросил Пантагрюэль. – Там тоже болеют дурной болезнью?
– Разумеется, – отвечал Эпистемон. – Такой массы венериков я еще нигде не видал. Их там сто с лишним миллионов, потому, видите ли, что у кого не было дурной болезни на этом свете, тот должен переболеть ею в мире ином.
– Стало быть, меня это, слава Богу, не касается, – вставил Панург, – я уж через все стадии прошел.
– Ожье Датчанин торгует сбруей,
Царь Тигран – кровельщик,
Гальен Восстановитель – кротолов,
Четверо сыновей Эмона – зубодеры,
Папа Каликст бреет непотребные места,
Папа Урбин – приживал,
Мелюзина – судомойка,
Матабрюна – прачка,
Клеопатра торгует луком,
Елена пристраивает горничных,
Семирамида ловит вшей у бродяг,
Дидона торгует ивишнями,
Пенфесилея – кресс-салатом,
Лукреция – хозяйка постоялого двора,
Гортензия – пряха,
Ливия изготовляет ярь-медянку.
Таким образом, те, что были важными господами на этом свете, терпят нужду и влачат жалкое и унизительное существование на том. И наоборот: философы и все те, кто на этом свете бедствовал, стали на том свете важными господами.
Я видел, как Диоген, в пурпуровой тоге и со скипетром в правой руке, своим великолепием пускал пыль в глаза Александру Великому и колотил его палкой за то, что тот плохо вычинил ему штаны.
Я видел Эпиктета, одетого со вкусом, по французской моде: под купой дерев он развлекался с компанией девиц – пил, танцевал, закатывал пиры по всякому поводу, а возле него лежала груда экю с изображением солнца. Над виноградной беседкой были написаны в качестве его девиза следующие стихи:
Увидев меня, он любезно предложил мне выпить, я охотно согласился, и мы с ним хлопнули по-богословски. Тут к нему подошел Кир и попросил, ради Меркурия, один денье на покупку лука, а то, мол, ему нечем поужинать.
«Нет, нет, я денье не подаю, – сказал Эпиктет. – На вот тебе, мошенник, экю и стань наконец порядочным человеком».
Обрадовался Кир такому богатому улову, однако ж всякое прочее жулье, которое там околачивается, как, например, Александр Великий, Дарий и другие, ночью обчистили его.
Я видел, как Патлен, казначей Радаманта, приценивался к пирожкам, которыми торговал папа Юлий.
«Почем десяток?» – спросил Патлен.
«Три бланка», – отвечал папа.
«Не хочешь ли три удара палкой? – сказал Патлен. – Давай сюда пирожки, негодяй, а сам ступай за другими».
Бедный папа заплакал и пошел. Он сказал своему хозяину-пирожнику, что у него отняли пирожки, а тот отхлестал его так, что кожа его не годилась потом даже на волынку.
Я видел, как мэтр Жан Лемер, изображая папу, заставлял всех бывших королей и пап целовать ему ногу, затем, важно, по-кошачьи выгибая спину, благословлял их и приговаривал:
«Покупайте индульгенции, бестии вы этакие, покупайте, благо дешевы! Разрешаю вас от вин и гренков, то бишь от вин и грехов, и позволяю вам оставаться никчемными людьми до конца дней».
Затем он подозвал Кайета с Трибуле[443] и сказал:
«Господа кардиналы! Дайте им скорей по булле, – каждому стукните разочек колом по задней части!»
Что и было исполнено незамедлительно.
Я слышал, как мэтр Франсуа Виллон спрашивал Ксеркса:
«Почем горчица?»
«Один денье», – отвечал Ксеркс.
Виллон же ему на это сказал:
«Лихорадка тебе в бок, негодяй! Здесь таких цен нет. Ты нам тут вздуваешь цены на продовольствие».
И с этими словами он пустил струю ему в кадку, как это делают торговцы горчицей в Париже.
Я видел вольного стрелка из Баньоле – он инквизитор по делам еретиков. Однажды он застал Персфоре за таким занятием: Персфоре мочился у стены, на которой был намалеван антонов огонь