лица), но мысль о том, что нужно её смыть, даже не пришла в голову.

Слишком уж хотелось есть.

У меня был гамбургер, но замороженный. Как и свиная отбивная, которую Джек купил на прошлой неделе в «Мортоне». А остаток копчёной колбасы я съел на ужин. Оставалась ещё непочатая коробка «Спешл К» с фруктами и йогуртом. Я уже начал насыпать хлопья в миску для овсянки, но при моём зверском аппетите миска эта показалась мне размером с напёрсток. Я отодвинул её с такой силой, что миска ударилась о хлебницу и отскочила от неё. Потом достал из шкафчика над плитой салатную миску и высыпал в неё всю коробку. Я разбавил хлопья половиной кварты молока, насыпал семь или восемь полных, с верхом, ложек сахарного песка и принялся за еду, прервавшись только раз, чтобы добавить молока. Всё съел и поплёлся в спальню, с остановкой у телевизора: заглушил поющего городского ковбоя. Рухнув поперек кровати, я оказался лицом к лицу с Ребой, а ракушки под «Розовой громадой» продолжали шептаться.

«Что ты сделал? — спросила Реба. — Что ты сделал на этот раз, паршивый парниша?»

Я попытался ответить: «Ничего», — но заснул прежде, чем слово сорвалось с губ. А кроме того… я знал, что это ложь.

Меня разбудил звонок. Со второй попытки мне удалось нажать правую кнопку на телефонном аппарате и произнести что-то, отдалённо напоминающее «алло».

— Мучачо, просыпайся и приходи к завтраку! — воскликнул Уайрман. — Стейк и яйца! У нас праздник… — Он помолчал. — Во всяком случае, я праздную. Мисс Истлейк опять не в себе.

— И что мы празд… — Тут до меня дошло, я понял, что это могло быть, и резко сел, скинув Ребу на пол. — Зрение вернулось?

— Увы, радость не такая большая, но всё равно радость. Праздник у всей Сарасоты. Кэнди Браун, амиго. На утреннем обходе охранники нашли его в камере мёртвым.

На мгновение правая рука зазудела, а перед глазами всё стало красным.

— И что они говорят? — услышал я свой голос. — Самоубийство?

— Не знаю, но в любом случае, будь то самоубийство или смерть от естественных причин, он сэкономил штату Флорида много денег и уберёг родителей от судебных мерзостей. Приходи, обсудим. Что скажешь?

— Я только оденусь. И помоюсь. — Я посмотрел на левую руку, разноцветную от красок. — Я поздно лёг.

— Рисовал?

— Нет, трахал Памелу Андерсон.

— Твоя воображаемая жизнь достойна сожаления, Эдгар. Я прошлой ночью трахал Венеру Милосскую. И у неё были руки. Не задерживайся. Как тебе приготовить huevos?[106]

— Согласен на омлет. Буду через полчаса.

— Отлично. Должен отметить, я ждал более бурной реакции на мой выпуск новостей.

— Я всё ещё пытаюсь проснуться. А в принципе я очень рад, что он мёртв.

— Возьми номерок и займи своё место в очереди. — С этими словами он положил трубку.

Пульт дистанционного управления я сломал, поэтому пришлось включать телевизор вручную. Эти навыки остались в далёком прошлом, но я всё-таки справился. На «Шестом канале» вместо «Только Тина, ничего, кроме Тины», показывали новое шоу: «Только Кэнди, ничего, кроме Кэнди». Я увеличил звук до максимума и слушал, оттирая краску.

Джордж «Кэнди» Браун вроде бы умер во сне. Охранник, которого интервьюировали, сказал: «Этот человек был самым громким храпуном. Мы шутили, что сокамерники убили бы его только за храп, если б он сидел в общей камере». Врач что-то пробормотал насчёт остановки дыхания во сне и предположил, что Браун умер от возникших осложнений. Отметил, что взрослые от этого умирают редко, но тем не менее случай Брауна — не единичный.

Остановка дыхания во сне показалась мне неплохой версией, но я подумал, что осложнением стал именно я. Соскоблив с себя большую часть краски, я поднялся в «Розовую малышку», чтобы посмотреть на Картину уже при утреннем свете. Не думал, что теперь она покажется мне такой же выдающейся, что и ночью, перед тем как я спустился вниз, чтобы съесть целую коробку овсяных хлопьев… быть такого не могло, учитывая, как быстро я работал.

Но она была выдающейся. Я нарисовал Тину в джинсах и чистенькой розовой футболке, с рюкзачком за плечами. Я нарисовал Кэнди Брауна, также в джинсах, с пальцами, сомкнувшимися на запястье Тины. Её глаза смотрели на него, и её рот был чуть приоткрыт, словно она задавала вопрос, скорее всего:

«Чего вы хотите, мистер?» Его глаза смотрели на неё, полные чёрного умысла, но на остальной части лица никаких эмоций не отражалось, потому что остальной части лица не было вовсе. Я не нарисовал ни нос, ни рот. У моего Кэнди Брауна под глазами белел чистый холст.