— Хорошо…
— И пару раз сними сам мост, прежде всего — подъёмные механизмы.
— Зачем? Для чего вам понадобились эти снимки?
— Собираюсь нарисовать мост без подъёмных механизмов, — ответил я. — И сделать это, когда услышу гудок, означающий, что мост развели, чтобы пропустить какое-то судно. Я не думаю, что двигатель и гидравлические цилиндры действительно исчезнут, но, может, мне удастся что-нибудь сломать, так что на какое-то время сюда никто приехать не сможет. Во всяком случае, на автомобиле.
— Вы серьёзно? Вы действительно думаете, что сможете вывести мост из строя?
— Учитывая, как часто подъёмные механизмы ломаются сами по себе, труда это не составит. — Я посмотрел на тёмную воду и подумал о Томе Райли, которого мне следовало вылечить. И которого, чёрт побери, убили. — А сейчас мне очень хочется нарисовать себе крепкий сон.
Как рисовать картину (IX)
Ищите картину в картине. Увидеть её иной раз не просто, но она есть всегда. И если вы её не замечаете, то можете проглядеть целый мир. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было, и не без причины: глядя на фотографию Карсона Джонса и моей дочери (Смайлика и Тыквочки), я думал, что знаю, куда смотрю, и упустил истину. Всё потому, что я ему не доверял? Да, и это где-то даже забавно. По существу, я не испытывал бы доверия к любому мужчине, который попытался заявить права на мою дорогую девочку, мою самую любимую, мою Илзе.
Сначала я нашёл фотографию его одного, прежде чем докопался до той, где они стояли вдвоём, но сказал себе, что фотография-соло мне не нужна, толку от неё нет. Если я хочу знать о его намерениях в отношении моей дочери, то должен прикоснуться своей магической рукой к ним обоим, в паре.
Я уже делал предположения. Ожидал худшего.
Если бы я коснулся первой фотографии, действительно её исследовал (Карсон Джонс в рубашке «Близнецов», Карсон в одиночестве), всё могло перемениться. Я смог бы почувствовать, что от него не исходит абсолютно никакой угрозы для Илзе. Наверняка бы почувствовал. Но я проигнорировал эту фотографию. Итак и не спросил себя почему, если он представлял собой опасность, я нарисовал Илзе одну, разглядывающую все эти плавающие теннисные мячи.
Маленькой девочкой в теннисном платье была, разумеется, она. Как и практически всеми девочками, которых я нарисовал на Дьюма-Ки — даже теми, кто маскировался под Ребу, Либбит или (в одном случае) Адриану.
За единственным исключением: особы женского пола в красной мантии. Персе.
Прикоснувшись к фотографии Илзе и её бойфренда, я ощутил смерть: в тот момент не признался в этом даже себе, но ощутил. Моя ампутированная рука почувствовала смерть, повисшую, как дождь в облаках.
Я предположил, что угроза для моей дочери исходит от Карсона Джонса, вот почему так хотел, чтобы она держалась от него подальше. Но он был ни при чём. Персе стремилась остановить меня (думаю, предпринимала отчаянные усилия для того, чтобы я не нашёл давние рисунки Либбит и её карандаши), но Карсон Джонс никогда не был орудием Персе. Даже бедный Том Райли был всего лишь подручным средством, использованным за неимением лучшего.
Я смотрел на картину, но сделал неправильный вывод, упустил истину: смерть, которую я почувствовал, исходила не от него. Она кружила над Илзе.
И какая-то часть меня знала, что я не увидел истины.
Иначе почему я нарисовал все эти проклятые теннисные мячи?
Глава 16
КОНЕЦ ИГРЫ
i
Уайрман предложил таблетку лунесты, которая помогла бы мне заснуть. Искушение было велико, но я отказался. Однако взял с собой один из серебряных гарпунов, и Уайрман последовал моему примеру. С волосатым животом, чуть нависающим над синими трусами, с гарпуном Джона Истлейка в правой руке, он являл собой эдакого Купидона в расцвете лет. Ветер набрал ещё большую силу. Ревел за стенами, завывал в дымоходах.
— Двери в спальни оставляем открытыми? — спросил Уайрман.
— Само собой.
— А если ночью что-то произойдёт, ори как резаный.
— Вас понял, Хьюстон. И ты тоже.
— С Джеком всё будет хорошо, Эдгар?
— Если он сожжёт рисунок, безусловно.
— Ты держишься, несмотря на случившееся с твоими друзьями?
Кеймен — он научил меня вспоминать забытые слова по ассоциациям. Том — он посоветовал мне не отдавать преимущество своего поля. Держался ли я, несмотря на случившееся с моими друзьями?
Что ж, и да, и нет. Я печалился, но — не буду лгать — испытывал и подспудное облегчение; люди иной раз показывают себя абсолютными подонками. Облегчение — потому что Кеймен и Том, пусть и достаточно близкие мне люди, не входили в круг тех, кто действительно многое для меня значил. До них Персе ещё не успела дотянуться. И при условии, что мы будем действовать быстро, Кеймен и Том могли остаться единственными жертвами.
— Мучачо?
— Да? — Мне казалось, что его голос доносится издалека. — Да, я держусь. Позови меня, если я тебе понадоблюсь, Уайрман, не стесняйся. На крепкий сон я не рассчитываю.
ii
Я лежал, глядя в потолок. Гарпун с серебряным наконечником находился под рукой, на прикроватном столике. Я слушал рёв ветра и шум прибоя. Помню, как подумал: «Ночь будет долгой». А потом заснул.
Снились мне сёстры Либбит. Не Большие Злюки — близняшки.
Они бежали.
Большой мальчик гнался за ними. У него были ЖУБЫ!
iii
Проснулся я на полу. Лишь одна нога, левая, лежала на кровати и крепко спала. Снаружи продолжали бушевать ветер и прибой. Внутри сердце било в рёбра почти с той же силой, что волны — о
