Я улыбнулся. Попытался поставить бутылку обратно, но промахнулся мимо ведёрка. Чёрт, промахнулся мимо стола. Бутылка ударилась о ковёр и покатилась. Когда-то дочь крёстного отца была маленькой девочкой, тянущей ручки с рисунком улыбающейся лошади к фотокамере и фотографу — скорее всего кричаще одетому мужчине в соломенной шляпе и резинками на рукавах. Потом Элизабет стала древней старухой, вытрясающей из себя остатки жизни в инвалидном кресле под ярким светом флуоресцентных ламп в кабинете одной художественной галереи, и её сетка для волос сползла и болталась из стороны в сторону, держась на шпильке. А время между этими событиями? Оно, вероятно, сжалось в мгновения, необходимые для того, чтобы кивнуть или помахать рукой чистому синему небу. В конце мы все разбиваемся об пол.
Пэм протянула ко мне руки. Полная луна висела за большим окном, и в её свете я увидел розу, вытатуированную на груди Пэм. Нечто новое, незнакомое мне… а вот грудь не изменилась. Я очень хорошо её знал.
— Иди сюда, — позвала Пэм.
Я подошёл. Задел больным бедром столик на колёсах, сдавленно вскрикнул. Спотыкаясь, преодолел два последних шага, думая: какое прекрасное воссоединение, мы сейчас окажемся на полу, я — поверх неё. Может, мне даже удастся сломать ей пару рёбер. Почему нет? На Дьюма-Ки я набрал двадцать фунтов.
Но Пэм всегда была сильной. Я совсем об этом забыл. Она смогла удержать мой вес, правда, сперва привалилась к дверному косяку, потом выпрямилась, обняв меня обеими руками. Я обнял её своей, улёгся щекой на плечо, вдыхая такой знакомый запах.
«Уайрман! Я проснулась рано и так хорошо провела время с моими статуэтками!»
— Пойдём, Эдди, ты устал. Пойдём в постель.
Она повела меня в спальню. Окно здесь было меньше, луч лунного света — тоньше, но через приоткрытую раму я слышал постоянные вздохи воды.
— Ты уверена…
— Молчи.
«Я уверена, мне называли вашу фамилию, но не могу её вспомнить, как и многое другое».
— Я никогда не хотел причинить тебе боль. Очень сожалею… Она приложила два пальца к моим губам.
— Мне не нужны твои сожаления.
Бок о бок мы сели на кровать. Лунный свет на неё не падал.
— А что тебе нужно?
Она ответила поцелуем. Дыхание было тёплым, пахло шампанским. И на какое-то время я забыл про Элизабет и Уайрмана, корзинку для пикника и Дьюма-Ки. На какое-то время остались только она и я — как прежде, когда у меня были ещё обе руки. Потом я немного поспал, пока в окно не прокрался свет зари. Потеря памяти — не всегда проблема. Иногда (может, даже часто) — это выход.
Как рисовать картину (VIII)
Проявляйте храбрость. He бойтесь рисовать тайное. Никто не говорил, что искусство — это ласкающий ветерок; иногда оно — ураган. Даже тогда вы не должны колебаться или менять курс. Потому что, если твердить себе самую большую ложь плохого искусства (что всё у вас под контролем), вы упустите шанс запечатлеть правду. Правда не всегда красива. Случается, правда — большой мальчик.
Маленькие сёстры говорят: «Это лягушка Либбит. Лягушка с жубами».
А иногда это что-то ещё более страшное. Что-то вроде Чарли в его ярко-синих бриджах. Или ОНА.
Вот рисунок с маленькой Либбит, её пальчик прижат к губам. Она говорит: «Тс-с-с-с». Она говорит: «Если вы подадите голос, она вас услышит, поэтому — тс-с-с-с». Она говорит: «Плохое может случиться, и летящие вверх лапками говорящие птицы — первое, но не последнее из череды плохого, поэтому — тс-с-с- с. Если вы попытаетесь убежать, что-то ужасное выйдет из-за кипариса или мексиканской лаванды и схватит вас на дороге. И ещё более страшные твари живут в воде у Тенистого берега, страшнее большого мальчика, страшнее Чарли, который такой быстрый. Они таятся в воде, ждут, чтобы утопить вас. Но и утонуть — это ещё не конец, совсем не конец. Поэтому — тс-с-с-с».
Но для настоящего художника правда превыше всего. Либбит Истлейк может закрыть рот, но остановить краски и карандаши она не в силах. Есть только один человек, с которым она решается говорить, и только одно место, где она может это делать — единственное место в «Гнезде цапли», где ЕЁ хватка вроде бы ослабевает. Она уговаривает няню Мельду пойти туда с ней. И пытается объяснить, как такое произошло, как талант потребовал правды, а правда вырвалась из-под её контроля. Она пытается объяснить, как рисунки начали управлять её жизнью, и как она возненавидела маленькую фарфоровую куклу, которую папуля нашёл среди остальных сокровищ: маленькую фарфоровую женщину, законное вознаграждение Либбит, положенное за находку клада. Она пытается объяснить свой самый сокровенный страх: если они ничего не сделают, смерть настигнет не только близняшек — просто они умерли первыми. И теперь за ними последуют другие.
Она собирает воедино всю свою храбрость (и для ребёнка, почти младенца, храбрости этой требовалось ой как много) и рассказывает правду, какой бы безумной она ни казалась. Сначала о том, как сделала ураган, но идея принадлежала не ей — это была ЕЁ идея.
Я думаю, няня Мельда верит. Потому что она видела большого мальчика? Потому что она видела Чарли? Я думаю, она видела обоих.
Правда должна выйти наружу, это основа искусства. Но это не значит, что весь мир должен её видеть.
Няня Мельда спрашивает: «Где теперь твоя новая кукла? Фарфоровая кукла?»
Либбит отвечает: «В моей особой сокровищнице. В коробке-сердце».
Няня Мельда спрашивает: «Как её зовут?»
Либбит отвечает: «Её зовут Персе».
Няня Мельда говорит: «Перси — мальчишеское имя».
И Либбит отвечает: «Ничего тут не поделаешь. Её зовут Персе. Это правда». И Либбит говорит: «У Персе есть корабль. Он выглядит красивым, но он не красивый. Он плохой. Что нам делать, няня?»
Няня Мельда думает об этом, пока они стоят в единственном безопасном месте. И я уверен, она знала, что нужно делать. Возможно, она не была художественным критиком (не Мэри Айр), но, думаю, она знала. Храбрость — в поступке, а не в его изображении. Правду можно снова спрятать, если она слишком ужасна, чтобы явить её миру. И такое случается. Я уверен, такое случается сплошь и рядом.
Я думаю, у любого художника, который хоть что-то собой представляет, найдётся красная корзинка для пикника.
Глава 14
КРАСНАЯ КОРЗИНКА
i
— Позволите воспользоваться вашим бассейном, мистер? Илзе, в зелёных шортиках и таком же топике. Босоногая, без косметики, с припухшим со сна лицом, с завязанными в конский хвост волосами. Так
