– Я… кажется, да.

– Тогда произнеси это. Скажи мне.

– Я хочу тебя, Чарли, – прошептала она с закрытыми глазами.

– Хочешь заняться любовью на диване в гостиной Лайзы? – почти грубо переспросил он.

Ей показалось, что она поняла причину его беспокойства.

– Они знают… никто не потревожит нас здесь. Ты дал им понять… сказал за ужином… нас оставят наедине.

Он наклонился, чтобы еще раз поцеловать ее, затем, глядя на нее сверху вниз, улыбнулся довольно странной улыбкой.

– Наедине, чтобы занимались любовью? Ты это имеешь в виду?

– Да, Чарли, – застенчиво улыбнулась в ответ Шошанна.

Он приподнялся и сел так, что его колени оказались между ее ног. Положив руки ей на плечи, провел ими медленно во всему телу, остановившись возле колен. Его прикосновение было в определенной степени интимно-грубым и одновременно будто относилось не к ней. Он резко опустил ее и встал.

– Извини, Шошанна. Передумал, – сказал он. Шошанна села, прикрывая руками обнаженную грудь, дрожа от стыда и неуверенности.

– Я бы не отказался поучаствовать в этом, – начал он спокойно, – если бы обе стороны согласились совершить это как акт поспешного получения обоюдного удовольствия. Но мне не очень нравится идея быть использованным в качестве жеребца и в то же время оставаться недостаточно хорошим, чтобы выйти за меня замуж. – Медленно дойдя до двери, он обернулся. На минуту его сердце сжалось от вида ее дрожащего тела и жалкого мертвенно-бледного лица, но он отбросил всякую жалость. – Если когда-нибудь передумаешь, приди и скажи об этом. Может быть, – произнес он жестко, – в чем не очень уверен, – я все еще буду ждать тебя.

Чарли продолжал наведываться в Грейс-Холл всякий раз, когда случалась такая возможность, помогал им в работе, если в этом была нужда, ужинал вместе с ними, когда позволяло время, обычно собирая остатки ужина в салфетку и унося в бревенчатую избушку, где жил с десятью пенсильванцами. Те с удовольствием брали на себя часть его обязанностей, чтобы он мог чаще навещать госпиталь в Грейс- Холле, потому что их товарищ никогда не возвращался с пустыми руками.

Единственное, чего он больше никогда не позволял, – так это не искал уединения с Шошанной и не пытался ухаживать за ней, продолжая дразнить и посмеиваться над ней, но делал это так же, как в отношении Лайзы или Фебы.

Шошанна высоко держала голову и отказывалась слушать, когда Лайза или Феба пытались поговорить с ней.

– Оставьте ее в покое, – посоветовал Эли. – Она сама справится с этим.

В конце марта Дэниелу приказали вернуться в полк, но он продолжал так же часто и по той же самой причине, что и Чарли, посещать Грейс-Холл.

Однажды вечером, ближе к концу мая, после трехдневного или четырехдневного отсутствия, Дэниел появился в дверях столовой, застав всех за ужином. Его приветствовал хор голосов, а Феба направилась к серванту, чтобы достать из него тарелку и чашку, но Дэниел предупредил:

– Не сейчас, Феба. – Посмотрел на Эли поверх ее головы. – Я доставил пару пациентов для вас, доктор Бен. Сегодня вечером в лагере были волнения.

Эли вытер губы салфеткой и отодвинул стул.

– Какие?

– Ты бы назвал их мятежом. Сегодня утром по приказу генерала было объявлено, что к завтрашнему дню от каждой бригады должны быть выделены по пятьдесят человек под командой офицеров для совершения казни одиннадцати приговоренных к смерти солдат: десяти – за дезертирство, и одного за подделку документов о дезертирах. Днем они… они… – он болезненно задохнулся. – Цветные солдаты из лагеря у всех на глазах стали копать могилы. Предполагаю, – добавил Дэниел с необычной для него горечью, – начальство хотело, чтобы это послужило уроком… и предупреждением, ведь только Бог знает, как большинство из нас хочет выбраться из этой войны и из этого места.

Эли подал ему стакан глинтвейна, и Дэниел жадно выпил его, прежде чем продолжил охрипшим голосом:

– Но оказалось, что добились противоположного эффекта. Когда наступили сумерки, два полка из Коннектикута решили, что сыты по горло урезанными пайками или вообще отсутствием оных, а также пятимесячной задержкой оплаты, и забастовали, начав сниматься с позиций. Полковник Мейгз получил удар, пытаясь помешать этому, и наш полк бросили, чтобы вернуть их назад и схватить зачинщиков.

– Пенсильванский полк должен был стрелять в коннектикутских солдат? – с ужасом спросила Лайза, и они все облегченно вздохнули, когда Дэниел дал отрицательный ответ.

– Нет, все не так серьезно, просто устроили шумный скандал. Нескольких наших парней поранили в одной из таких потасовок. – Он поколебался, затем добавил с необычным смятением: – Я доставил сюда двоих, чтобы подлечить их… один из них Чарли.

– Чарли! – воскликнула Шошанна высоким голосом, вскочила из-за стола и понеслась, как стрела, к двери, не слыша и не обращая внимания на Дэниела, крикнувшего ей вдогонку:

– Мисс Шошанна, его рана несерьезная, говорит, что это не более чем царапина.

Несмотря на уверения Дэниела, все встали из-за стола и последовали за Шошанной в операционную по крытому переходу.

Юноша, лица которого еще не касалась бритва, сидел в углу без видимых признаков ранений, Чарли лежал на операционном столе, по рукаву его рубашки текла кровь. Шошанна стояла над ним, расстегивая рубашку и роняя крупные капли слез. Он раздраженно говорил ей: